Джемма возвращалась домой на метро. Да, она возвращалась восвояси, к бабке Мэй. Мать скребла мертвыми руками по стеклу, но тщетно. Всю ночь Джемме пришлось дрожать под французским пуховым одеялом. Этот последний континентальный привет в тонком полосатом пододеяльнике заменил столь привычные шерстяные одеяла. Как известно, пуховым одеялом укрываются все, кто идет в ногу со временем. Они, правда, еще и центральное отопление у себя в домах проводят. Родители Мэрион явно отстали от первого эшелона и ограничились сменой одеял.
Они, кстати, не спали, дожидаясь возвращения Джеммы. Им не терпелось услышать рассказ о жизни богемы. Но Джемма и вздохнуть спокойно не могла, не то что светскими новостями делиться.
Мэрион, которую никуда не приглашали, давно уже выпила снотворное и завалилась спать.
— Такая зануда и недотрога наша дочь, — замечает мама Мэрион. — Неудивительно, что у нее нет никакой личной жизни.
— Она выйдет замуж за похоронных дел мастера и опозорит нас, — вздыхает папа Мэрион.
Когда, наконец, Джемма оказалась в остывшей постели, когда съежилась под слоем пуха, пришли слезы. Она плакала от боли и унижения так, что завозилась во сне Мэрион и тоже поплакала, будто за компанию.
Мистер Фокс дней десять блистал своим отсутствием. Соответственно, не возникало разговоров о поездке в Танжер. А груди Джеммы продолжали ждать. Они лезли вперед, вверх, в стороны, стремясь натолкнуться на чьи-нибудь пальцы. Джемма могла поклясться, что грудь ее увеличилась в объеме сантиметров на пять и даже начала жить своей, отдельной жизнью. Грудь бездумно стремилась отдаться всему человечеству, невзирая на возражения хозяйки, которая отчаянно боролась с беспределом, заматывая свои прелести эластичными повязками, которые старая бабушка Мэрион наворачивала на коленки, и надевая на работу подвенечное платье тетки Мэрион, которая выходила замуж аж в 1928 году.
Мистер Ферст, злодей-сестроубийца, впервые увидев Джемму в таком виде, поднял брови и презрительно ухмыльнулся, после чего плотно закрылся у себя в комнате. Дела фирмы шли вяло. Кроме чистки птичьих клеток работы никакой не было.
В субботу Джемма получила свое недельное жалованье. Мисс Хилари была немного смущена. Наверное, ее тяготило, что она половину заработанного Джеммой берет в качестве комиссионных.
— Вам, юным девицам, хорошо, — как бы в оправдание сказала она. — У вас вся жизнь впереди. А у меня все в прошлом.
В воскресенье семейство Мэрион пригласило Джемму в ботанический сад. Однако самым большим впечатлением был пророкотавший над головами авиалайнер. Он шел на посадку в Хитроу. А азалии уже отцвели.
Воскресным вечером Джемма написала письмо бабке Мэй в дом престарелых, где сообщала, что она, Джемма, из родных мест уехала и начала новую жизнь в Лондоне.
Письмо она так и не отправила. Спустя несколько лет матушка Мэрион нашла его запихнутым в щель между диванными подушками, которые она собралась менять на полистироловые. Тогда никто еще не знал, что они не отвечают требованиям противопожарной безопасности.
А Джемма, не получив от старухи ответа, обиделась и рассердилась.
Ожерелье свое она бросила в помойное ведро, откуда его вовремя извлекла мама Мэрион. Она помыла его и хотела положить в ящик дочкиного комода, где та держала свои «сокровища», но открыть его не смогла.
— Надо же, заклинило! — сказала она. — Придется отцу посмотреть, в чем здесь дело. И вонь какая-то. Что она там держит, дрянная девчонка?
В один прекрасный день Джемма обнаружила возле себя мистера Фокса. Он, грациозно крутанувшись, внезапно куснул ее за белую шейку.
— Я похудел на три килограмма, — сообщил он, — но на двадцать два с четвертью процента стал ловчее физически. Смотри!
Он снова крутанулся, с налету вонзив в нее зубы еще раз.
Цап-цап. Вот и вернулся мистер Фокс. Грудь Джеммы вздыбилась, вспухла на глазах и вдруг с треском разорвала эластичные оковы.
Джемма вскрикнула и как-то однобоко присела.
— Потрясающе, — пробормотал Фокс и отправился проведать попугаев.
Джемма от стыда и отчаяния вся залилась краской. Но мистер Фокс был углублен в себя.
— Ты согласна, что это на пользу? — вдруг серьезно спрашивает он. — Я ведь не выгляжу изможденным?
— Нет-нет! — кричит Джемма.
Мистера Фокса волнует, что подумает Джемма. Его волнует, что подумает о нем каждый, но откуда это может знать Джемма.
Мистер Фокс маскирует недостатки под личиной презрительного равнодушия, как это многие делали до него и будут делать после, но Джемма не замечает этого.
— Я десять дней жил на воде и зеленом салате. Салат был вялый, а вода из крана. А как поживает в мое отсутствие ужасный мистер Ферст?
— Ужасно.
Какая умница ты стала, Джемма. Теперь ты думаешь, прежде чем ответить!
— Джемма, как же я скучал без тебя. Мистер Ферст у себя или его нет?
— Его нет.
— Отлично. Пошли наверх.
И Джемма последовала за Фоксом по лестнице. Вот так в одно мгновение может перевернуться мир. Вот так запросто скука оборачивается чудесными развлечениями.
В темном углу пентхауза в зарослях кадушечных кустов и комнатных лиан работала пожилая женщина — уборщица. На вооружении у нее были щетки, метелки, перьевые кисточки для обметания пыли, тряпки, ведра, пульверизаторы, дезодоранты для мягкой мебели, чистящие пасты и порошки… Она тихо трудилась, время от времени ругаясь себе под нос, когда колибри начинала свистеть над ухом или вцеплялась в седые волосы.
Мистер Фокс держался так, будто этой миссис Олсен вообще не было в помещении. Быстренько научилась этому и Джемма. В конце концов, старухе деньги платят. Чего ей еще надо?
Сочувствия? Признания? Понимания? Чтобы получить это, каждый доплачивает всю жизнь. И часто напрасно.
— А ты пополнела, — сказал Фокс Джемме.
— На один килограмм, — призналась она. — Это все родители Мэрион. Они так меня кормят.
— На убой откармливают?
Что это у него так сверкнули глаза? Хищный блеск волчьих глаз, высматривающих Красную Шапочку, или кровавый сполох в глазах Синей Бороды?
Джемма натянуто смеется. А мистер Фокс не смеется вообще.
— Надеюсь, Мэрион хранит при себе свои загадочные истории?
— Да.
— А ты?
— И я. Никому ни слова.
— Как здорово вновь оказаться дома. Оздоровительные учреждения до ужаса унылые места.
Мистер Фокс бросился на софу, покрытую леопардовой шкурой, и похлопал рукой по бархатистому меху: иди сюда, Джемма. Какая хищная грациозность в его движениях, какая угроза в этом сухощавом теле, утопленном в груде подушек. На Фоксе обтягивающие джинсы, свободная белая рубаха и кулон из лунного камня.
Джемма осторожно присаживается рядом. Мистер Фокс дергает ее за руку, и она валится навзничь, далеко не так грациозно, как ей хотелось бы. Фокс, приподнявшись на локте, изучает ее глазами, как Валентин свою возлюбленную.
Неужели мистер Фокс и впрямь настроен романтически? Неужели в его взгляде, которым он пожирает ее лицо, тело, ноги, искренний пыл? Или он снова шутит? Миссис Олсен нервным покашливанием пытается напомнить о своем присутствии, но Фокс не обращает на нее внимания. Вес его вполне ощутим, несмотря на недавнюю потерю трех килограммов, зато поцелуй так легок, что Джемма едва чувствует его на губах. Он скользнул по ее рту справа налево, затем слева направо — и исчез. Зато осталась рука, основательно занявшаяся грудью Джеммы.
— Забавное платьице, — сказал он. — Но какое-то комковатое… Или это ты такая? Нет, ну скажи, что этого не может быть.
Джемма открыла рот, чтобы объяснить ситуацию, но губы, похоже, как и груди, давно уже не признавали ее за хозяйку и не слушали. Губы ждали поцелуев и не хотели тратить время на слова. Если бы они заговорили, это было бы предательством любви. И Джемма молчала, крепко сжав рот.
— А я уверен, что ты любишь меня, Джемма, — заявил мистер Фокс. — И это совершенно естественно и правильно. Мэрион, между прочим, любит мистера Ферста, иначе она уже давно уволилась бы. И если ты любишь меня, то не станешь просить прибавки к жалованью, потому что это чрезвычайно огорчит меня. Но скажи, что у тебя надето под платьем и зачем?
Мистер Фокс поднял Джемму на ноги, стянул с нее платье, развернул сбившиеся эластичные повязки и швырнул их в мусорную корзину. Из зеленой беседки раздалось неодобрительное ворчанье миссис Олсен. Фокс взял платье, маленькие ножницы и распорол тугие вытачки на ее груди. Затем ловко, как на куклу, снова натянул платье на девушку.