– В Палм-Спрингс у меня живет сестра. Я еду к ней.
– Ты хочешь сказать, что в мире есть еще кто-то похожий на тебя?
– Послушай, мистер таксист, я даже не знаю твоего имени, а ты то и дело заставляешь меня краснеть. – Джейн со смехом и с шутливой церемонностью протянула ему руку. – Я Джейн Беннет.
Он с благодарностью пожал ей руку.
– Питер Партон.
– А теперь отвечаю на твой вопрос. Нет, моя сестра совсем на меня не похожа. Да ты наверняка видел ее фотографии. Она писательница, Джули Беннет.
– Та самая Джули Беннет? Автор бестселлеров? Конечно, я ее видел. Так вот кто твоя сестра? – Питер Партон слишком долго жил в Лос-Анджелесе, чтобы чья-то слава могла смутить его. Но Джули Беннет была крупной звездой – настолько, насколько это было возможно за пределами кинобизнеса. Девушка из мечты, спустившаяся с небес, чтобы проехать в его машине, приобретала иные масштабы. Воплощенный ангел, с душой святой, она к тому же принадлежала к миру звезд. Это было хорошо и плохо. От этого она становилась еще интереснее, если такое было возможно, но и куда менее достижимой.
– Да так и есть. Она крупная фигура в Англии, а здесь просто громадная.
Она произнесла это с какой-то снисходительностью, даже с неодобрением, и это подсказало Питеру Партону, что его шутка пройдет безнаказанной:
– И не только в переносном смысле. – Интуиция его не подвела. Джейн расхохоталась, откинув голову и рассыпаясь серебряными колокольчиками.
– Это моя больная мозоль, как сказали бы у нас в Лондоне. Но она правда, как бы сказать, выглядит, ну… чудовищно громадной. – И она вновь разразилась смехом.
– А какая она? Я как-то прочел ее книжку, но мало что помню, только, что стоила она недешево. Но я люблю эти выпуски.
Джейн на секунду задумалась. Какая она, Джули? На сторонний взгляд, Джейн должна была знать ее изнутри. Поскольку «Пипл» и «Ас» берут интервью почти исключительно у нее, Джейн неплохо усвоила взгляды Джули на секс перед свадьбой, внебрачный секс, старческий секс и даже на «безопасный» секс, что для Джейн всегда казалось хуже, чем отсутствие всякого секса. Она знала, что Джули думает о славе, о богатстве и государственном устройстве; о католичестве, совести и евангельском консерватизме; о счастье, об аэробике и смысле жизни. О ее доме она тоже знала все. «Архитектурный дайджест» описывал его из месяца в месяц, так что «Дом и сад» не поспевал за ним. Джейн знала об эротической отделке кофейных столиков работы Роберта Мэплторпа, о стилизованных под древних идолов скульптурах Роберта Грэхема, окружавших шестидесятифутовый, неправильной формы бассейн, и о неистовой живописи Роберта Раушенберга на терракотовых стенах с лепниной в гостиной.
Много писалось о ее «друзьях» – предмет, весьма любезный сердцу английской прессы, которая больше всего на свете любит перемывать косточки. Журналы посмелее звали этих «друзей» «игрушечными мальчиками». Их лица – юные, дерзкие, невероятно красивые, всегда разные и все же бесконечно одинаковые – с таким выражением взирали с глянцевых страниц, как будто они могут съесть сколько угодно мороженого, и у них не заболит горло или желудок, как будто они пьют всю ночь, а наутро свежи и бодры, как будто они философствуют, не заботясь о том, было ли это написано или высказано раньше.
– Нет, не могу сказать, чтобы я хорошо ее знала, – ответила Джейн. – Если бы ты просмотрел все фотографии в светской хронике, ты бы знал ее не хуже меня.
– Как же так вышло?
– Ах, да разве можно хорошо знать другого человека? – В ее голосе прозвучало легкое раздражение. Причина его была ясна. Настырная и беспардонная американская любознательность натолкнулась на неумолимую британскую скрытность. Несомненно, эта очаровательная томная кошечка может царапаться, а не только мурлыкать.
Воцарилось молчание. Джейн глядела на пролетавший мимо напичканный рекламой лос-анджелесский ландшафт; быстрая заправка для машин, еще быстрее кормят жирной пищей людей. Впрочем, это мало ее интересовало, она думала о своей сестре.
Почему она ничего не знала о Джули? Почему та не потрудилась узнать получше ее саму? Этот вопрос мучил ее все сильнее с того момента, когда она, повинуясь безотчетному импульсу, решила объявиться на пороге у сестры.
Привыкаешь к тому, о чем узнаешь с самого детства, а Джейн, сколько себя помнила, росла с сознанием таинственного положения старшей сестры – «для нас она умерла». Мама отказывалась говорить на эту тему, а усталое горькое выражение, появлявшееся на ее лице всякий раз, когда Джейн заводила этот разговор, сразу же отбивало у девочки охоту к дальнейшим расспросам. Так что Джейн оставалось довольствоваться лишь голыми фактами. Джули была в ее представлении великой писательницей, находившейся во власти своих амбиций. Вот и все.
Джейн тряхнула головой, стараясь освободиться от одолевавших ее неприятных мыслей, и ее коротко стриженные волосы в стиле Сибил Шеферд взлетели густой волной. До сих пор она признавала за Джули право на независимость, и ее учтивость была вознаграждена сторицей. Полгода назад упорное молчание Джули на похоронах матери усугубляло кладбищенскую тишину. А потом – ни Джули, ни телефонного звонка, ни цветов. Разрывается между книжными презентациями в разных городах? Да нет, к Джули Беннет это не относится – такие, как она, не разрываются, а получают то, что им нужно, когда только захотят.
Несомненно, существовала какая-то семейная тайна, в центре которой была их мать. И лишь один человек мог прояснить эту тайну.
За окном мелькали раздробленные картинки города: улица с названием Центральный бульвар, дома-коробки со стеклянными фасадами и рекламные щиты – все это походило на опасную видеоигру в духе футуристов. Бесплатную. Называлось это «Сан-Диего». Для участия был нужен лишь автомобиль, страховой полис и слепая вера в Господа.
– Это становится опасным.
Бедный Питер Партон был позабыт. Джейн чувствовала, что ей нужно расслабиться, но мысли о сестре давили ее и сквозили в каждом слове.
– К этому быстро привыкаешь, – сообщил Питер. – Вся соль в том, чтобы ничего не делать в спешке и спокойно ждать худшего.
– Мне бы и вполовину меньше показалось безумием.
Но на самом деле она не боялась. Слишком устала, была взволнована и взмокла от жары; к тому же не знала, какой прием ее ожидает.
– Знаешь, я, пожалуй, попытаюсь заснуть. Доверяю себя водителю, – сказала она, прислонив голову к обшарпанной дверце бывавшего в переделках «Шевиимпла».
– Попробуй. Я разбужу тебя, как только мы въедем в Палм-Спрингс.
Через несколько мгновений она уже крепко спала.
Джули махала ей с балкона белого загородного дома, где они с матерью проводили лето. Она махала так приветственно, что Джейн хотелось немедленно мчаться по каменистой дорожке, обсаженной разросшимися, кроваво-красными цветами герани, и ворваться в прохладу старого дома, с его толстыми стенами, темной дубовой мебелью и лениво жужжащими мухами, чтобы, взбежав по ступенькам, броситься в объятия сестры, которую она совсем не знала. Но, подойдя поближе, Джейн увидела, что та размахивает клочком толстой оберточной бумаги, в которую они обычно заворачивали козий сыр. Ее большое, круглое лицо было нахмурено, по толстым щекам катились слезы, слезы гнева, ненависти и страдания. Джейн застыла на месте, а откуда-то издалека, от кактусовой лужайки, от сарая, где фермер хранил свои инструменты, донесся зовущий ее мамин голос.
– Не входи, Джейн. Туда не надо. Это не настоящая Джули – это всего лишь фотография, непотребная фотография. – Голос мамы был очень далек, но она все же закричала в ответ:
– Глупости, мамочка! – и все же побежала к дому, по серым ступенькам, в спальню с ее холодным каменным полом и высокими деревянными стенами.
Джули стояла у входа на балкон и обернулась, когда Джейн, запыхавшись, влетела в комнату. И вдруг, совершенно внезапно, она превратилась в облако, в клубы вонючего тумана, который тут же поглотил Джейн.
Стоя посреди ядовитого тумана, густого и влажного, с болезненными испарениями, Джейн начала задыхаться. Клубящаяся облаком Джули была повсюду – в легких, в горле, внутри самого ее существа. Если бы она могла закричать – издать хоть какой-нибудь звук – это бы означало, что она не погибла в жгучей паровой топке. Джейн открыла пошире рот, пытаясь изо всех сил глотнуть хоть немного воздуха, чтобы закричать.