— Откуда же мне это знать?
— Просто ты вращался в этих кругах.
— Это не так. За последний год я был у них, наверное, не больше двух раз.
— И с Алексой ты тоже кроме этого не встречался?
Скрывать свои чувства от матери ему никогда не удавалось; в сердечных делах она обладала даром провидицы. Но насколько глубоко может она с этим своим даром проникнуть? Вероятно, слухи о них с Алексой достигли ее окружения. Это было для него полной неожиданностью, до этого он полагал, что никто не знает их тайны.
Он попытался уклониться от ответа.
— Я не знаю, о чем ты.
— Ставлю одну крону против тысячи, что ты с ней спал.
— Все, что тебя только интересует, — это кто с кем спит.
— Нет, с кем ты спишь.
— Прекрати, пожалуйста, это тебя не касается.
— Ты говоришь это мне не в первый раз. Меня это, и ты знаешь отлично, очень даже касается. Отвечай: они будут разводиться? — Ее упрямство одержало верх над его скрытностью.
— Насколько я знаю, нет. Годенхаузен переведен в Восточную Пруссию, и она уехала с ним.
Его мать кивнула с удовлетворенным видом.
— Значит, у вас все кончено. Для меня это большое облегчение. Когда ты написал мне, что приезжаешь домой, я боялась, что ты ее привезешь. А сейчас ты снова свободен.
Он понимал, что она имеет в виду и что она приближается к этой теме. Я не сделаю ни одного шага навстречу, подумал он и медленно закурил сигарету.
— Ты точно такой, как твой отец. Когда я хочу поговорить с ним, он обязательно должен чем-то заняться, только чтобы не смотреть на меня.
— Я же смотрю на тебя. И пожалуйста, не начинай все сначала про отца.
— Ты помнишь Франциску Винтерфельд? — без подготовки начала она свою атаку.
— Довольно смутно. Такая пухленькая блондиночка. Это ведь она приходила со своей матерью к тебе на чай?
— Я ее довольно часто встречала и без ее матери, и она мне нравится.
— Даже так? И что же дальше?
— Тебе нужно жениться и завести детей. Это твой долг перед нами, мной и твоим отцом.
— С каких это пор тебя интересует, кто и что должен моему отцу?
Она пропустила шутку мимо ушей.
— Ты не становишься моложе, знаешь ли.
— Пока мне только тридцать шесть.
— Самое время прекратить спать с кем попало. Это не идет на пользу ни здоровью, ни твоей репутации Противно слышать, как ты прыгаешь из одной постели в другую.
Он вынужден был рассмеяться.
— Мама, не строй из себя моралистку. Это тебе не идет.
— Ты просто бессовестный. — Мать выглядела скорее польщенной, чем рассерженной. — Что касается малышки Винтерфельд, — продолжала она, не переводя дыхания, — то этот вариант не из самых блестящих. Денег у них практически нет. Они не приняты при дворе, да и у княгини Меттерних тоже. И все-таки я считаю, что она тебе подойдет. Гарантией ее целомудрия является религиозный фанатизм ее матери, я не знаю ни одной девушки, которая была хотя бы близко так непорочна, как Франциска. И так скромна и невзыскательна. С ней тебе даже не придется менять твой образ жизни. Отвези ее в Шаркани и сделай ей ребенка. И тогда она будет счастлива, а ты свободен.
— Я с удовольствием убеждаюсь, что ты все так же аморальна, как и раньше.
Она возмущенно нахмурилась.
— Я всего лишь реалистка и принимаю тебя таким, каков ты есть. Абсолютно как твой отец. Непригоден для супружеской жизни. Нужно найти кандидатку, которая будет мириться с твоими выходками. Моя самая большая ошибка заключается в том, что я пыталась переделать твоего отца. Надо было оставить все как есть. — Всякий раз, когда речь заходила о муже, на ее лице появлялось выражение обиженного ребенка.
— Знаешь, кого напоминает мне малышка Винтерфельд? — спросил он. И, не дожидаясь ее ответа, продолжил: — Тебя.
— Не строй из себя дурачка, мой сын.
— Да, да. Только не тебя, какая ты сейчас, а такую, какой ты была. Ты тогда была точно такая, как она, пухленькая и румяная. Ты, бывало, приласкаешь меня — я как в раю. Жаль, что у тебя на меня времени никогда не хватало.
— А у тебя теперь для меня времени никогда нет.
— Такова жизнь. Всегда один любит сильнее, чем другой. А поскольку с Беатой все было по-другому, я не хочу больше жениться.
Она помолчала мгновение.
— Мне очень хочется внуков.
Он весело покачал головой.
— Вот уж чего я от тебя не ожидал услышать.
— Ах, Ники, прошу тебя, ну, из любви ко мне, женись на малышке Винтерфельд.
— Ты говоришь, как будто все уже улажено. Откуда ты знаешь, что они меня готовы принять?
— Мать примет тебя с распростертыми объятиями. Они остались почти без средств.
— Но ты же хочешь, чтобы я женился на дочери, а не на матери.
Она оставила шутку без внимания.
— В пятницу я возьму их с собой на новую оперетту в Венский театр. Сделай мне одолжение, присоединяйся к нам.
Он решил, что нет смысла отказываться. В конце концов, через несколько недель он вернется в Берлин, а один такой вечер его ни к чему не обязывает. И чтобы не обижать мать, он согласился:
— Ну хорошо, мама. Нам предстоит большой вечер.
— Спасибо, мой милый! — Она порывисто обняла его, и на его щеки пролился дождь маленьких поцелуев.
Когда он положил голову на ее шелковистое плечо, пахнущее, как и в детстве, ароматом гиацинтов, он почувствовал ту радость, которую испытывает птенец, нырнувший под крыло матери. Всю свою жизнь он был очень привязан к матери, хотя иногда это было трудно объяснить. Бывало так, что страшно рассердившись, уже в следующий момент он был готов молиться на нее. Будучи весьма поверхностной и капризной, она неожиданно проявляла элементы мудрости. Неуравновешенность и непостоянство ее натуры всегда оставались для него загадкой. Отец, напротив, оставался всегда одним и тем же. Он мало интересовался сыном, а Николас находил его скучным. Но по матери он всегда тосковал, ему постоянно ее не хватало. Его приводили в восторг элегантность ее туалетов, теплота ее объятий. Этот сумасшедший доктор Фрейд, наверное, был прав. Были моменты, когда он был в нее влюблен.
Николас и Мелани забрали Франциску Винтерфельд из городского дома ее матери на Вайхбурггассе. Николас подумал, что молодая девушка задержалась в городе специально, чтобы избавить их от поездки за город и быть в распоряжении графини для любых ее проектов, касающихся молодых людей. Для него было неожиданным решение отца отправиться в театр вместе с ними и пригласить их всех после спектакля на ужин.
Франциске было двадцать два года, она была блондинкой с лицом, напоминавшим по цвету фарфоровую фигурку. В простом вечернем платье, со скромными украшениями, она держалась с достоинством принцессы, открывающей благотворительный базар: без лишнего воодушевления, но стараясь всем воздать должное. Без сомнения, ей были известны намерения графини, и поэтому она была вначале не слишком разговорчива. Пришлось графине по дороге в театр поддерживать беседу.
Граф был уже там на удивление в бойком расположении духа и делал галантные комплименты не только Франциске, но и своей жене. Николас задавался вопросом, вполне ли он трезв? Но он действительно был трезв. Когда они заняли свои места, Николасу сразу бросились в глаза направленные на их ложу многочисленные бинокли. Не исключено было, что его мать уже оповестила весь свет о его серьезных намерениях насчет Франциски.
Он не посмотрел программку и был удивлен, когда в первом же акте увидел на сцене Митци Хан. Его взяла злость на свою мать. Она знала о его афере с Митци, и то, что она притащила его с Франциской именно на этот спектакль, было одной из ее извращенных проделок, которые она всю жизнь так охотно вытворяла с людьми. Когда он обернулся к ней, то поймал искорку удовольствия в ее глазах.
Митци блистала на сцене с таким темпераментом, что ее всякий раз провожали аплодисментами. В антракте кто-то, по-видимому, сказал ей, что Николас в театре, потому что она играла далее с каким-то отчаянным самозабвением. Перед отъездом из Берлина она послала ему полное слез письмо, которое он оставил без ответа.
Франциска, казалось, наслаждалась спектаклем, и Николас позавидовал ее способности так беззаботно у легко смеяться над моментами, которые он находил просто глупыми. Она смеялась таким искренним, искристым смехом, который говорил о том, что у нее есть все задатки быть счастливой. Ужин в ресторане прошел также довольно оживленно. Несмотря на попытки графини с неодобрением отмечать каждый бокал вина, выпитый ее мужем, это отнюдь не уменьшило его жажду.