Иосиф и его жена перешли в католичество, их дети — сын и трое дочерей — женились и выходили замуж также в католические семьи. Мелани, младшая, сделала самую блестящую партию — вышла замуж за графа Фердинанда Каради.
Тогда над графом висела серьезная опасность потерять свое, обремененное ипотечным кредитом, огромное, величиной в шесть тысяч гектар, имение в венгерском селе Шаркани. Приданое Мелани позволило не только освободить имение от тяжелых долгов, но и привести в порядок запущенный замок. Некоторое время Мелани нравилась роль хозяйки замка, но вскоре она стала там страдать, и они переехали в Вену, в тот самый двухэтажный дом в Херренгассе, который впредь стал именоваться дворцом Каради. Фердинанд так же, как и его жена, невыносимо скучал в имении и потому приветствовал перемены. Статистки Венского театра нравились ему гораздо больше, чем ядреные деревенские девки, которым он не стесняясь делал маленьких Каради, после чего, наделив приличной суммой, выдавал их замуж за своих же работников.
Мелани была женщиной полной противоречий: отличалась острым умом, отзывчивостью, обладала чувством юмора и одновременно была эгоистичной, бесцеремонной и агрессивной. Она рисовала, блестяще играла на рояле, но все свои силы и время тратила на не имевшие никакой перспективы попытки занять место первой дамы Вены, которое по праву принадлежало княгине Паулине Меттерних, а также на бесконечные скандалы со своим супругом. Николас не принимал всерьез ее жалобы на отца, поскольку знал, что в основе их лежит не оскорбленная любовь, а просто уязвленное самолюбие и жадность собственницы. Она на миллионы Гайгера вместе с отцом купила и графскую корону и в течение тридцати шести лет боролась, чтобы не потерять свое владение.
— Святой боже! — застонал Николас. — Если она приедет, на нас свалится вся семейка как саранча. Почему они не оставят нас в покое? Для них это просто… просто светское мероприятие, а для меня… для нас… — Он умолк, осознав, что страдает не один. — О господи, бабушка! — вскрикнул он, испытав чувство вины. — Она, наверное, просто убита горем. Мне надо к ней пойти, поговорить с ней.
— С ней сейчас доктор Сартори. Несчастная женщина. Двух дочерей похоронила, единственного сына, невестку и вот сейчас… из нас двоих она всегда была самая сильная, всегда меня утешала, но теперь…
В глазах старика не было слез, в них отражалась лишь покорность тяжелой судьбе. Сил сопротивляться ее ударам больше не было. Он вырастил своего ангелочка, которая превратилась в чудесную женщину, и выдал замуж за прекрасного человека, который ее обожал и которого она страстно любила. И вот, достаточно было упасть одной свече, чтобы отнять у старика все, чем он жил. Какие еще испытания уготованы Богом его старому сердцу?
Голос Николаса прервал его размышления.
— Тебе следовало бы оставаться с бабушкой.
— Мне хотелось при твоем приезде быть здесь, в доме.
— Янош получил сильные ожоги? Я спрашивал парня еще в дороге, но этот болван как воды в рот набрал.
— Боднар велел ему держать язык за зубами. Ожоги скоро заживут, а вот от шока он оправится нескоро. Он нашел Беату и чуть не умер от горя. Твои люди тебе очень преданы, Ники. Вряд ли кого-то из твоих соседей так уважает челядь, как тебя.
В последующие дни непрерывно приезжали гости на траурную церемонию и поступали письма с соболезнованиями. С прибывшим после полудня поездом приехали, кроме Мелани и Фердинанда, многочисленные родственники. Часть из них — потому, что почти год назад были приглашены на свадьбу, другие — как раз потому, что на свадьбе не были. К погребению не был приглашен никто. Тем, кто приехал выразить соболезнование, оставалось ждать, получив соответствующий прием и угощение. Члены семьи Гайгер имели возможность, пользуясь случаем, проверить, как повлияли их деньги на развитие хозяйства Каради. До сих пор Гайгеры вкладывали деньги в имения, принадлежавшие носителям высоких фамилий, которым их образ жизни не позволял снисходить до таких прозаических вещей, как сев или уборка урожая. Гайгеры были держателями ипотеки на замки и оказывали маклерские услуги, когда происходила смена собственников таких владений; здесь, однако, впервые они были не доверенными лицами или маклерами, а принадлежали к семье владельца имения.
Родственники по отцовской линии, Каради, привезли с собой детей, слуг и все свои предрассудки. Со всех концов империи съезжались друзья, многие на автомобилях, что усугубляло и без того царивший в имении хаос. Требовались усилия настоящего штаба, чтобы разместить всю эту армию гостей. Не дай бог, чтобы нарушить требования протокола или задеть чью-то чрезмерную чувствительность. Все имевшиеся в распоряжении руки были брошены на устранение последствий пожара и обустройство комнат для гостей. Между замком и станцией Шаркани для прибывающих было установлено регулярное транспортное сообщение.
Фердинанд и Мелани приехали первыми. Нашествие продолжалось в течение последующих трех суток. Въездные ворота не закрывались, никто из слуг не сомкнул глаз, и даже Николас оставался на ногах: чтобы приветствовать гостей, принимать соболезнования, давать распоряжения по размещению гостей, оговаривать детали погребения. Он разделывался со всеми этими обязанностями, находясь в глубоком трансе.
Служанки из дома Рети, которые знали Беату еще ребенком, одели ее к погребению. Дубовый гроб с закрытой крышкой, сделанный работниками своими руками, под горой цветов был установлен в маленькой капелле замка; бронзовый гроб должен был прибыть из Будапешта. Николас так и не видел лица умершей. Стоя на коленях перед катафалком, он не раз испытывал искушение поднять крышку, но всякий раз его охватывал безотчетный, непреодолимый страх, и крышка оставалась закрытой. Только состояние шока, в котором он пребывал так долго, было для него благословением. Только это позволило ему выдержать и это нашествие, и презрение всех Каради по отношению к Гайгерам и наоборот, и хаос на хозяйственном дворе, где автомобили нагоняли страх на скотину и людей; и бесконечные жалобы его матери на плохое железнодорожное сообщение; и ворчание отца, который должен был делить одну комнату с матерью; и сверхмерную деланную скорбь тех людей, которые, протягивая тебе руку, за спиной шепчут двусмысленности, и слезы, легко вызываемые после возлияния шампанским, и кокетливые взгляды из-под траурной вуали.
За день до похорон пришло сообщение о приезде сестры Беаты. Алекса приезжала в сопровождении мужа, барона Ганса Гюнтера фон Годенхаузена, майора лейб-гвардии полка кайзера Вильгельма II. Николас сам отправился на станцию, в основном чтобы хотя бы ненадолго отвлечься от этого кошмара в замке. Он приехал как раз к моменту, когда маленький локомотив, изрыгая, словно сказочный дракон, клубы пара, остановился у перрона. Из вагона первого класса вышел один-единственный пассажир в светло-сером дорожном костюме и широкополой шляпе. При виде Каради он, приветствуя, снял шляпу со своих светлых, с темными прядями волос. Он был высокого роста, с мускулистой, но стройной фигурой, примерно тридцати лет, с гладким лицом и мелкими, появляющимися при улыбке морщинками в уголках рта. Если бы не небольшое родимое пятно на левой щеке, он был бы просто непозволительно красив. Он коротко по-военному поклонился и щелкнул каблуками. В толпе возвращавшихся домой с рынка рабочих и крестьян он выглядел просто величественно. Николас, как и большинство его товарищей по Австро-Венгерской императорской армии, испытывал определенную антипатию к Пруссии.
«Он похож на Лоэнгрина», — подумал он.
— Фон Годенхаузен, — представился прибывший, и они пожали друг другу руки. К удивлению Николаса, майор задержал его руку гораздо дольше, чем это было принято. — Я давно хотел бы с вами познакомиться, но в более счастливых обстоятельствах. Примите мои соболезнования, — проговорил фон Годенхаузен на корректном, исключительно литературном немецком языке.
Его тон был теплым, но без намека на сентиментальность. Совсем не по-прусски. Направленные на Николаса светло-голубые глаза были подернуты сочувствием. Николасу показалось, что этот взгляд в любое мгновение может стать стальным. И все же майор ему понравился. Это был мужчина того сорта, который нравится противоположному полу и не вызывает антипатии у своего. И к тому же кое-что значило и то, что он в довольно молодом возрасте уже служил в чине майора, и не где-нибудь, а в лейб-гвардии полку кайзера. Безусловно, превосходный офицер, у которого впереди блестящая карьера.