Мария Фагиаш - Сестры-близнецы, или Суд чести

Господин Штауб закончил наконец чтение и положил протокол на стол. Он снял очки и тщательно протер стекла носовым платком, прежде чем снова водрузить их.

— Вы внимательно слушали? — нарушил молчание комиссар. Он не отрываясь следил во время чтения за выражением ее лица, за каждым ее вдохом. Отсутствие какой-либо заметной реакции, видимо, разочаровало его. — Что вы на это скажете?

— Ничего.

— Означает ли это, что вы подтверждаете признание Ранке?

— Разумеется, нет.

— Какие из его показаний вы отрицаете?

— Каждое слово.

Комиссар непонимающе покачал головой.

— Однако, госпожа баронесса, есть свидетели, которые видели, как вы много раз посещали Ранке в его квартире в Алленштайне. Портье в «Балтийском дворе» по фотографии опознал вас как женщину, которую Ранке несколько раз приводил в свой номер и…

— Все сплошная ложь.

— Вы отрицаете также, что у вас были с этим обер-лейтенантом интимные отношения?

— Да, я категорически отрицаю, что у меня с ним были интимные отношения.

Ванновски удивленно приподнял брови и покачал головой.

— Что же мне делать с вами? Вы, видимо, не осознаете, насколько серьезно ваше положение. Вы будете обвинены в подстрекательстве к убийству вашего мужа, а это отнюдь не шутки.

Алекса невозмутимо посмотрела на него.

— Я не шучу.

Комиссар задумчиво почесал себе нос.

— Обер-лейтенант добровольно сознался в убийстве вашего мужа. Его показания были во всех деталях проверены следствием и признаны заслуживающими доверия. Вы же утверждаете, что там нет ни слова правды. Как вы можете это объяснить?

— Это должно объяснить следствие.

— Давайте остановимся на самом существенном, а именно на самом убийстве. Кто, по вашему мнению, убийца вашего мужа?

— Разве это был не Дмовски?

— Я хочу услышать ответ, а не вопрос.

— Разве он не был изобличен и осужден?

Комиссар в смущении почесал себе голову.

— Это не относится сейчас к делу. Конечно, он был осужден, но несправедливо. И военные судьи тоже люди. — Он снова уселся за свой письменный стол и перелистал показания Ранке, которые секретарь положил перед ним. — Давайте начнем еще раз, — сказал он. — Вы требовали от вашего мужа развод, но он отказывал вам. Поэтому вы подговаривали обер-лейтенанта фон Ранке убить вашего мужа, для того чтобы стать свободной.

— Нет.

— Вы обещали Ранке выйти за него замуж, если…

— Нет.

— …если все пройдет, как вы задумали. — Он постучал указательным пальцем по столу. — Итак, спрашиваю в последний раз. Признаетесь ли вы, Алекса фон Годенхаузен, урожденная Рети, что по вашему подстрекательству и с вашего ведома ваш любовник обер-лейтенант Отто фон Ранке второго июля 1908 года двумя выстрелами убил вашего супруга?

— Нет, не признаюсь.

— Ну хорошо. — Комиссар встал. — Вы не оставили мне другого выбора. Так как есть опасность уклонения от следствия, я арестую вас. Вы будете доставлены в следственный изолятор вплоть до вашего перевода в Алленштайн.

Слово «Алленштайн» вывело Алексу из ее кажущегося равновесия.

— Почему в Алленштайн? — испуганно спросила она.

— Потому что это дело находится в ведении земельного суда Алленштайна. Там ведется следствие, и, если будет предъявлено обвинение, там же состоится и суд.

Алекса скрестила руки на груди, откинула упрямо голову и объявила:

— Нет!

— Что значит нет?

— В Алленштайн я не поеду.

— У вас нет другого выбора, сударыня. — Впервые в голосе комиссара послышалось раздражение. — Здесь, в нашей стране, существуют законы, госпожа баронесса, — строго сказал он, — перед которыми равны и бедные и богатые. Ваше общественное положение не защищает вас от уголовной ответственности.

Алекса встала и вызывающе посмотрела на него.

— А я не поеду в Алленштайн, — сказала она громким и твердым голосом.

Николас был приглашен на обед, который посол Австро-Венгрии Жегени-Марих давал в честь находящегося с визитом в Берлине итальянского министра иностранных дел. Он собирался сразу же поехать к Алексе, но у него были еще кое-какие дела в посольстве. Проходя по вестибюлю, он, к своему удивлению, увидел Марию.

— Что-нибудь случилось дома? — встревоженно спросил он.

— У нас были два детектива и спрашивали насчет баронессы Годенхаузен, а потом увезли с собой фрейлейн Рети.

Николасу пришли сразу же в голову ужасные предположения о том, что Алекса замешана в убийстве Годенхаузена: возможно, она подговорила Дмовски застрелить его; а что еще хуже, сама его застрелила.

— И куда же они увезли госпожу?

— Наверное, в Полицай-президиум. Видимо, она должна там им что-то рассказать. Она такая миленькая и уж никак ничего плохого сделать не может, правда ведь?

Николас заставил себя улыбнуться.

— Конечно нет, Мария. — Он погладил ее по руке. — Возвращайтесь теперь домой, чтобы там кто-нибудь был, когда госпожа вернется. Рети, вообще-то, девичья фамилия госпожи баронессы.

В Полицай-президиуме Николаса направили к комиссару Ванновски. В прихожей перед кабинетом комиссара его ждал молодой человек, который представился как помощник комиссара Штауб.

— Боюсь, что вам придется подождать, господин капитан. Комиссар сейчас занят, но он вас немедленно примет, когда уйдут господа, которые сейчас у него.

— Мне сказали, что сюда якобы привезли мою свояченицу. Она все еще здесь?

— Об этом вам лучше спросить у комиссара, господин капитан.

Ждать Николасу пришлось довольно долго.

Когда дверь в кабинете комиссара наконец открылась, он увидел там человека высокого роста, по-видимому комиссара, который провожал генерала фон Цедлитца и его супругу. Она первая, побледнев и поджав губы, узнала Николаса.

— Ах, так вы тоже здесь. Это меня совсем не удивляет, — язвительно сказала она.

Николас смутился, но затем вытянулся и приветствовал супружескую чету. Генерал ответил на приветствие сдержанно и корректно: — Добрый день, господин фон Каради. — По-видимому, он был полон решимости помешать своей жене устроить сцену. Иметь в семье случай убийства само по себе было достаточно прискорбно, не хватало только еще и скандала.

Он протянул Николасу руку.

— Мы давно не виделись, насколько я припоминаю, еще с осенних маневров. — Он бросил Розе властный взгляд, и она неохотно протянула Николасу руку для поцелуя. Правила приличия, принятые в обществе, были соблюдены — семейство Цедлитц удалилось.

— Извините, что заставил вас так долго ждать, господин капитан, — сказал Ванновски. — Чем я могу быть полезен? — Он вел себя так, как будто не догадывался о причине визита.

Николас перешел прямо к делу.

— Почему сегодня была арестована моя свояченица, баронесса фон Годенхаузен?

Ванновски удивленно поднял брови.

— Вот как, госпожа баронесса ваша свояченица? Я задавался вопросом, в каких отношениях вы с ней могли бы состоять, когда мне доложили, что вы поселили в меблированную квартиру госпожу фон Годенхаузен под фальшивым именем…

— Под ее девичьим именем, — уточнил Николас.

Ванновски кивнул, соглашаясь:

— …и ежедневно посещали. Вы часто оставались там ночевать и оплачивали ее проживание. Так, оказывается, она ваша свояченица. Это все объясняет. Вы просто считали ее своей родственницей, я правильно понимаю?

Николас подавил нарастающий гнев.

— Я здесь, потому что хочу получить от вас информацию, господин комиссар, а совсем не затем, чтобы давать справки.

Ванновски успокаивающе улыбнулся.

— Уважаемый граф Каради, пожалуйста, даже на секунду не допускайте, что я хотя бы как-то пренебрегаю вашим дипломатическим статусом. Место содержания находящейся под подозрением персоны полиция, как правило, не сообщает, но для родственника я, естественно, могу сделать исключение.

Николас не слышал дальше ничего, кроме слова «под подозрением», и спросил: