Дженнифер Хеймор - Сезон обольщения

Она резко отпустила его.

— Прости.

Он подхватил ее под мышки и ловко усадил снова верхом на себя. Только на этот раз никакая одежда не мешала, и, ощутив горячее возбуждение ровно между своими ногами, Бекки громко ахнула.

— Нет, — возразил он, — нет, это мне следует просить прошения. Я… О Господи! Твое прикосновение чуть не заставило меня взорваться.

— Но почему? — Она действительно не понимала, но, даже задавая этот вопрос, продолжала двигаться, потому что каждое такое движение, каждое интимное прикосновение тысячами искорок удовольствия пронзали тело, заставляя то и дело вздрагивать.

— Потому что это приятно. Слишком приятно.

Она ему улыбнулась. То была улыбка вызывающая, властная. Она поняла, что может одним прикосновением довести этого мужчину до полного экстаза.

— Поцелуй меня, — приказал он.

Она склонилась, чтобы быстро чмокнуть его. Но как только их губы соприкоснулись, мощный импульс энергии пронзил обоих, связал воедино, и Джек вдруг стал хозяином ситуации. Одной рукой удерживая ее за поясницу, другой — за волосы, он буквально приковал ее к себе. Двигаться она не могла. Да и не хотела. Рот его владел ее губами, язык исследовал ее жадно и чувственно, и его вкус вновь очаровал ее — жаркий, соленый, властно-мужской.

Одержимый страстью, Джек слегка прикусил ее губу и тут же приласкал ее мягкими, теплыми поцелуями, оставив на ней подобие цепочки горячих следов. Все это время длинный член скользил вдоль ее самого чувствительного места.

Продолжая целовать Бекки, он перевернул ее на спицу и навис сверху. Его тело казалось вдвое шире и больше, чем ее собственное.

Он пробовал на вкус ее лицо: подбородок, нос, веки, — потом двинулся ниже. Развязал ворот сорочки и обнажил ей груди, затем губами и руками ласкал их пышную плоть и соски до тех пор, пока от каждого прикосновения она не стала извиваться, ища все большей близости с ним, ища удовлетворения, которое мог дать только он, блаженства, которое могло исходить только от него.

— Пожалуйста, Джек, прошу тебя…

Новым жарким поцелуем он поглотил ее слова. И Бекки буквально впилась в его плечи, когда он опустился, чтобы войти в нее. Его рука по-прежнему была в гуще ее волос — и он вошел.

Бекки вскрикнула. Тело ее инстинктивно выгнулось.

— О Боже! Тебе больно?

— Нет. — Она извивалась, двигаясь то к нему, то от него, и, почувствовав, как увеличивается у нее внутри его горячая твердая плоть, сладостно застонала.

— Как сладко, — шептал он возле самого ее рта, — как крепко…

Прикрыв глаза, она вздохнула. Это была вершина удовольствия.

Наконец она позволила своему желанию и любви вырасти в полную силу и уничтожить, испепелить все недоверие и страх. Пепел развеялся по ветру, и теперь, когда ни одно из старых опасений не застило взор, она снова могла ясно видеть.

Он будет… Да нет, он уже сейчас принадлежит ей. Он — ее любимый, а вскоре будет мужем. Она тоже принадлежит ему. Она любит этого мужчину. Ей нравится, как она себя чувствует с ним. Сейчас, когда они так близки, так связаны, она не представляла без него ни всей своей жизни, ни даже единственной минуты: Бекки безумно влюбилась, и это не причиняло ей никакой боли, даже не пробуждало страха. Напротив, внушало ей ощущение могущества, непобедимости. Джек был воплощением красоты, ума и мудрости. Любящий и властный. И она определенно заслуживала его. Он дорожил ею и хотел ее так же сильно, как она хотела его.

— Джек, — молила Бекки, а он все продолжал в сладостном ритме двигаться в ней, — Джек.

Удовольствие нарастало, как будто облака сходились перед штормом, прекрасные и грозные одновременно.

— Я не могу остановиться, — прерывисто дыша, проговорил он.

Бекки тоже едва могла говорить, ощущая, как внутри у нее разыгрывается буря.

— Не останавливайся, Джек.

Сильное мужское тело задвигалось быстро, входя в нее невероятно глубоко. Все быстрее, сильнее… Каждый выдох напоминал теперь резкий взрыв. И наконец длинные пальцы у нее в волосах сжались — шторм ощущений и чувств прорвался отчаянным ливнем удовольствия, охватившим все ее естество до самых кончиков пальцев. Она впилась ногтями в его плечи.

— Бекки, — наполовину прошептал, наполовину прохрипел Джек, останавливаясь и замирая. И тут она почуяла, как пульсирует ее лоно, а в глубине его в такт отзывается твердая мужская плоть.

Бекки не чувствовала ничего, кроме того места, где они соединились, и вернулась к реальности лишь после того, как биение у нее в глубине улеглось.

Он прижался лбом к ее плечу:

— Прости меня.

Бекки изумленно моргнула:

— Что?

— Это было слишком быстро. Я не дал тебе удовольствия. Эгоистично с моей стороны. — Она услышала, как Джек проскрипел зубами. — Проклятая поспешность.

Она взяла его лицо в ладони и повернула к себе — чтобы он видел если не глаза, то хотя бы очертания ее лица в этой темноте.

— Да нет же. Ты дал мне удовольствие. Такое невероятное удовольствие…

Джек облегченно вздохнул:

— Иди сюда, милая. — С этими словами он лег рядом с ней на бок, увлекая ее за собой и крепче прижимая к своему телу.

Так они лежали друг возле друга долгие сладостные минуты. Без Джека эта постель казалась холодной, но теперь все тело было в поту, отчего Бекки даже заерзала.

— Тебе жарко?

— Немного.

Тогда он приподнялся и снял с нее сорочку, оставив совершенно обнаженной. Отбросив ненужную вещь, снова привлек Бекки ближе.

— Вот так вот, — пробормотал он, — по-моему, отлично.

О да! Бекки лениво промурлыкала что-то в знак согласия и уютно устроилась у него на плече, тепло которого было так притягательно и обещало покой и счастье.

Джек долго лежал и слушал, как дыхание Бекки становится глубже, чувствовал, как тело ее расслабляется у него под боком. Но он по-прежнему обнимал ее обеими руками, словно боялся отпустить.

Он обещал ей быть честным. Но существует всего две вещи, которые он никогда не сможет ей открыть. Первая — это правда о той ночи, когда погиб маркиз Хардаун. Вторая — изначальная причина его желания жениться на ней.

Он влюблен в эту прекрасную женщину, которая лежит сейчас в его объятиях. Раскрытие любой из двух его тайн больно ранит ее, уничтожит доверие, которое она ему даровала, разрушит ту связь, которая зародилась между ними.

Он не может так поступить с ней. Что еще хуже — он не может так поступить с собой. Она слишком нужна ему…

Да. Пожалуй, он чересчур эгоистичен. Просто самому противно. Джек закрыл глаза и вознес молитву Господу, чтобы тот не допустил необходимости солгать ей хоть раз в жизни. Джек твердо знал, что будет честен во всем, исключая две эти вещи, и, видит Бог, его нынешние намерения относительно леди Ребекки Фиск — самые достойные и чистые.

«Пожалуйста, Господи, не приведи, чтобы я ее обидел когда-нибудь».

Так и не разжимая объятий, Джек провалился в темную пропасть сна.

Она спустилась вниз поздно — Джек успел вернуться из деревни с завтраком в корзинке. Еду собрала хозяйка дома — бесстрастная и невозмутимая вдова с пышной каштаново-рыжей прической и морщинистым лицом. Снимая этот дом, Джек предупредил ее о возможном неожиданном приезде вместе с Бекки. Сегодня он сказал ей, что они намерены питаться от ее стола, и хозяйка положила в корзинку легкую закуску для завтрака, пообещав на обед горячую тушеную говядину.

Бекки замялась на пороге кухни. Джек обернулся от печи, и в груди у него что-то сжалось при виде ее фигуры, такой красивой в этой помятой сорочке. Волосы она расчесала — они спускались по спине шелковистым черным водопадом. Глаза его, однако, остановились на кремовых полукружиях, соблазнительно выглядывающих над вырезом сорочки.

— Доброе утро, — пробормотал он, переводя взгляд на ее лицо. — Хочешь кофе?

— О да, конечно! Спасибо.

— Садись. Сейчас принесу. Вот тут еще свежие горячие булочки и вареные яйца.

Она согласно кивнула и уселась за стол. Джек поставил перед ней тарелку и чашку дымящегося напитка, а сам сел рядом. Бекки осторожно отхлебнула кофе. По тому, как она сморщилась, он понял, что кофе не часто бывал на ее столе.

Они поглощали завтрак молча, и хотя здесь не было привычной пачки свежих газет, как у Стрэтфорда, Джек понял, что ему куда приятнее просто пить кофе, сидя рядом с Бекки.