— А твоя рука?..
— Уже лучше.
— Ты не повредил ее, когда боролся с Уортингемом?
— О нет!
— Я виновата перед тобой.
— Я ни секунды не злился на тебя из-за этого, Бекки.
— Знаю. — Она попыталась улыбнуться, но губы дрогнули и улыбки не получилось.
Лицо Джека еле заметно помрачнело.
— Я должен покинуть Англию. Покинуть эту страну… мою родину… навсегда.
Вдруг страх за него вспыхнул в груди Бекки.
— Но чем дольше ты остаешься здесь, тем ближе к тебе опасность! — Внезапно осознав, сколько людей вокруг них, она посмотрела по сторонам, потом — на ворота усадьбы, возле которых стоял и смотрел на них один из людей Гарретта.
Потом подняла лицо к сумеречному небу. Снежинка упала ей на ресницы, полежала секунду и растаяла.
— Смотри, пошел снег.
Джек тоже поднял лицо:
— И правда.
Бекки взяла его за здоровую руку:
— Идем в дом. Там безопасно и тепло.
Это ее последнее Рождество в Лондоне… Она хотела как следует попрощаться со своей семьей, вместе с Джеком.
Домашние встретили его с опаской, но уже через несколько минут Джек словно и не был беглым преступником, который обманул их обожаемую сестру, пытался добраться до их денег, оскорбил и предал всю семью. Это было удивительно и неожиданно, но они стали обращаться с ним как с братом.
Бекки послала к леди Деворе, чтобы та присоединилась к ним за праздничным рождественским обедом. Ведь у нее не было родных в Лондоне, а Бекки хотела попрощаться и с ней тоже. Всегда обо всех волновавшаяся герцогиня отвела Джека в сторону и спросила о Стрэтфорде. Узнав, что граф собрался встречать Рождество в одиночестве, решила также послать ему приглашение.
После обеда вся семья герцога Кантона и гости собрались в гостиной во главе с хозяевами дома — Гарреттом и Кейт. Здесь был и лорд Уэстклиф со своей женой Софией, и сын Уэстклифа от первого брака Гарри, и леди Беатрис в зеленом платье — под стать большущей рождественской елке, которая своей верхушкой упиралась в потолок. Леди Деворе прибыла к самому обеду, а Стрэтфорд — уже когда подали индейку с пряностями и пирог с мясом.
Джек был все время рядом с Бекки, как будто его к ней приклеили. Когда же она подошла к заздравной чаше, Джек, не отставая от нее, налил и себе бокал вина. Склонялась ли она к камину, чтобы погреть руки, он делал то же самое. И когда она выглянула из окна, чтобы полюбоваться на уличные фонари, льющие золотистый свет на укрытую снегом улицу, Джек стоял рядом. За обедом, где присутствовала вся семья, включая и детей, Джек попросил лорда Уэстклифа поменяться с ним местами, чтобы сидеть возле Бекки. Виконт с улыбкой согласился.
То, что Джек занял место возле Бекки, конечно, противоречило правилам, но он уже понял, что в этой семье мало заботятся о таких вещах, как этикет. Он точно знал, что они одобрили его желание сидеть рядом с любимой женщиной.
Когда все вошли в гостиную, он не мог оторвать взгляда от рождественской елки, которая стояла посередине комнаты. Она была великолепно украшена тонкими свечками и маленькими подарками в ярких обертках, привязанными к веточками. Заметив это, Бекки усмехнулась:
— Тебе нравится?
— О да, конечно! — И он обернулся к Бекки: — Но… почему?
— Когда Тристан и Гарретт были еще мальчиками, они встречали Рождество при дворе. У них обоих было не слишком счастливое детство. Но каждый раз в Рождество королева велела наряжать елку в Виндзорском замке. Ее сплошь увешивали бусами из миндаля и изюма, свечками, и каждый ребенок, который приходил туда на праздник, получал что-нибудь с этого дерева. С тех пор Гарретт всегда ставит елку на Рождество в своем доме, чтобы сделать этот день особенным для каждого. Но я думаю, прежде всего он хочет порадовать детей, так же как когда-то рождественское чудо радовало его самого. — Она улыбнулась. — Надеюсь, тебе это также нравится?
— Похоже, что так, — сказал Джек, снова переводя взгляд с дерева на Бекки. Ему действительно все это ужасно нравилось: и эта праздничная елка, и аромат сливового пудинга, и улыбки на лицах детей. Но больше всего — то, что Бекки была рядом. И при этом не собиралась — и не хотела — уходить.
Она не уйдет от него. Не сейчас. Наконец-то между ними больше нет секретов.
— Подарки он раздаст детям завтра. А сегодня все мы будем просто наслаждаться ароматом елки и красотой ее убранства.
— О да, я уже наслаждаюсь и ароматом елки, и этим праздничным вечером, — тихо молвил Джек. Взяв руку Бекки в свои ладони, он нежно провел пальцем по тыльной стороне ладони. — Но больше всего я наслаждаюсь красотой моей спутницы.
Улыбка ее была ослепительной.
— Не надо мне льстить.
— Ни слова лести, Бекки. Клянусь тебе жизнью, что с этой минуты и на веки вечные все, что я тебе скажу, — чистая правда. Я никогда не оскорблю тебя ни единым словом лжи.
На миг она зажмурилась и снова открыла глаза, которые при свете свечей были цвета индиго.
— Благодарю тебя.
К ним медленно приблизился Стрэтфорд. Он уже успел наполнить бокал из заздравной чаши и, поцеловав руку Бекки, бросил беглый взгляд на Джека.
— Итак, правда наконец восторжествовала?
— Да, чистая правда, — согласился Джек.
— Рад слышать, — облегченно вздохнул Стрэтфорд и улыбнулся Бекки. — Наш друг был просто без ума от любви и в ужасе от того, что натворил.
— Что ж, — тихо отвечала Бекки, — он действительно натворил немало нехорошего. Однако, — она улыбнулась в ответ, — все же искупил свои грехи.
— Ну и славно. — Отпустив ее руку, Стрэтфорд вдруг стал совсем серьезен. — Значит… ты теперь уедешь из Англии?
— Да, — ответил Джек. — Другого выхода нет. Во всяком случае, сейчас. Нам надо быстро исчезнуть. Завтра же утром отправляемся в Портсмут.
— А дальше куда же?
— В Америку, — выдохнула Бекки, Джек сжал ее руку.
Стрэтфорд удивленно приподнял бровь:
— Так далеко?
— Да, — подтвердил Джек. — Бекки ведь всегда хотела попасть в Америку. Не знаем, останемся ли мы там… Возможно, потом отправимся куда-то еще. Но решили попробовать. Так сказать, разведать.
Стрэтфорд помолчал. На его лице появилось меланхоличное выражение.
— Я буду скучать по тебе, старина.
Бекки извинилась и отошла от них, чтобы сыграть детям на фортепиано рождественские песенки, и тогда Джек спросил:
— Ну а ты сам?
— Я?
— Нуда. Ты-то что будешь делать?
Стрэтфорд шумно выдохнул:
— А, полагаю, то же, что и раньше делал: днем спать, по ночам — утопать в разврате и пороке.
— Знаешь, что я думаю?
— И что же?
— Думаю, тебе нужно найти женщину.
Стрэтфорд горестно рассмеялся:
— У меня полно женщин. — С этими словами он провел пальцем по кромке бокала. — Не знаю, как изменить свою жизнь. Я пробовал много раз, и ни с одной женщиной ничегошеньки не получилось.
— Ноты ведь хочешь, чтобы твоя жизнь стала другой, не так ли?
Стрэтфорд пожал плечами:
— Да не то чтобы хочу… И потом, ради чего?
У Джека что-то сжалось в груди. Здоровой рукой он взял Стрэтфорда за плечо. Видит Бог, ему не хотелось, чтобы графа постигла участь Тома Уортингема.
— Удачи тебе, друг.
Стрэтфорд кивнул.
— Тебе тоже. Смею сказать, тебе она больше пригодится, чем мне.
— Наверное, ты прав. — И Джек, отойдя от Стрэтфорда, направился к фортепиано, за которое уже усаживалась Бекки. Но только он подошел, герцог Калтон отозвал его на два слова.
Бекки в тревоге подняла взгляд на брата, но Джек ободряюще улыбнулся ей. Он ждал этого и был готов к разговору. Ее брат, да и вся семья беспокоились о ней, и он обязан был доказать им, что беспокоится о ней не меньше.
Выходя из комнаты под радостные звуки рождественской песенки, Джек последовал за герцогом в темный, обитый деревом кабинет, где впервые сделал предложение Бекки. Герцог уселся за свой стол, схватил за горлышко графин, который стоял с краю, и протянул Джеку:
— Бренди?
— Нет, спасибо.
Герцог понял. Себе он тоже не стал наливать.
— Садитесь, Фултон.
Джек опустился в ближайшее кресло и, крепко прижимая больную руку к груди, другую положил на подлокотник.