Ольга Дашкевич - Шаман

Иван уже накрыл длинный журнальный столик перед диваном — корзинка с фруктами, сыр, зелень, виски в квадратной бутылке, сухое вино двух сортов, шоколад и сочные отбивные, украшенные салатом — когда только успел!..

Я села в кресло и поджала босые ноги.

— Еще будет курица в чесночном соусе, торт и мороженое, — объявил Иван, которому, как ни странно, очень шел кухонный передник.

— Хочу суши! — капризно сказала Нэнси, отпивая из бокала.

— Съездить? — с готовностью предложил Иван.

— Не надо, по телефону закажи.

Иван прошел за кухонную перегородку и начал листать справочник.

— Ага, нашел… японский ресторан… так… суши… Двести пятнадцать… четыре, три, семь… ага… Алло!..

— Верочка, ты такая хорошенькая, — мурлыкнула Нэнси и взяла сигарету. — Просто куколка в этом платье. А ты отказывалась его покупать! А я говорила! Ты, блин, никогда меня не слушаешь.

— Вы теперь съедете на другую квартиру, да? — я тоже взяла сигарету и закурила, стараясь не смотреть на подругу, чтобы она не поняла по глазам, как мне не хочется оставаться одной.

— Еще чего, — Нэнси фыркнула. — Пусть Иван сначала работу приличную найдет. И вообще. Не бойся, мы тебя не бросим.

Она стряхнула пепел и добавила:

— А Тошку своего ты забудь. Просто забудь, Вера. Вон Жека тебе уже дважды звонил из Москвы. Только позови.

— Не позову. — Я покачала головой и взяла бокал. — И перестань об этом говорить.

— Вера, ты глупая, безответственная особа.

Я пожала плечами.

— Ты мазохистка, Вера! — Нэнси обвиняюще ткнула в меня сигаретой.

— Нэнси, — сказала я. — Ты любишь Ивана?

— Конечно, люблю. Но при чем тут Иван? Иван работает барменом, а не…

— Девчонки, в дверь звонят! — крикнул Иван из кухни. — Откройте, у меня тут курица в духовке…

— Что, уже суши? — Нэнси удивленно приподнялась. — Так быстро? Вот это сервис! Иван, деньги давай!

— Сиди, я сама открою.

Я взяла из сумочки кошелек и пошла к двери.

Нэнси включила телевизор, до меня донесся голос диктора: «В Техасе в связи с угрозой урагана остановлены два ядерных реактора…»

Я открыла дверь.

Антон стоял, прислонившись плечом к косяку, в черных джинсах и черной майке, его очки поблескивали в свете уличного фонаря. Я отшатнулась, выронила кошелек, оступилась. Он поддержал меня за локоть и сразу отпустил, смотрел безо всякой улыбки, молча, и ждал неизвестно чего.

— Тош, — у меня сел голос, горло пересохло. — Это ты?.. Ты приехал… на свадьбу?

У него мгновенно застыло лицо, на глазах превращаясь в маску.

— На свадьбу? Ты вышла замуж?

— Ты что, дурак? — спросила я, раздумывая, что сделать сначала: заплакать или засмеяться. — Как я могла выйти замуж, когда я люблю только тебя?

Его рот был на вкус как горячее молоко с медом, которым меня поили в детстве во время простуд. И дрожал он так же, как я в детском температурном бреду.

— Я люблю тебя, — прошептала я, с трудом отлепившись от него. — Люблю-люблю…

— Я тебя больше, — ответил он тоже шепотом. Его дыхание щекотало мою шею. — Люблю-люблю…

— Верочка! — крикнула Нэнси из гостиной. — Где мои суши?.. Ты что там — целуешься с японцем?

— Почти, — ответила я, прижимаясь щекой к черной майке с иероглифом. — Тош, как ты меня нашел? И ведь ты давно должен был быть в Ираке?..

— Я же отдал тебе свой ключ, — тихо сказал он мне в макушку. — А без него у меня… ни одна дверь не открывается.

Все описанные события являются вымыслом автора и никогда не происходили в действительности. Случайные совпадения имен и названий, если таковые имеют место, не более чем случайные совпадения, и автор не несет за них никакой ответственности.

— Тош?..

— Ммм?..

— Ты проснулся?

— Почти.

— Кофе хочешь?

— Угу.

Я поцеловала его в теплое плечо и вылезла из нагретой постели в утренний холодок кондиционера. Пол был ледяной — хоть шерстяные носки надевай, честное слово. Вот всегда здесь так: летом от кондиционера зуб на зуб не попадает, а зимой изнемогаешь в духоте из-за газовой колонки. И регулировать температуру бесполезно, дома так построены, что совсем не дышат. Отсюда, кстати, все простуды: я знала, что, стоит мне ближе к полудню выйти на улицу, и я уже через пять минут почувствую себя как в сауне. А потом вернусь в кондиционированное помещение — и пожалуйста, ангина. Однако утром на улице еще можно было дышать, и я подумала, что кофе лучше всего выпить на терраске: к нашей квартире примыкала небольшая дощатая терраса со столиком и белыми плетеными креслами под полосатым тентом. Впрочем, вряд ли мой ленивый мальчик захочет вылезать из кровати ради сомнительного удовольствия послушать птичек на свежем воздухе. Он не любит воздух Филадельфии, потому что родился в России, а вырос в Луизиане. Я тоже родилась в России, да и выросла там же, но кого это интересует?..

Я сварила кофе и принесла его в спальню. Мой мальчик уже не спал — валялся, заложив руки за голову, и смотрел в потолок.

— Где ты вчера был? — спросила я, пристраивая чашку с горячим черным кофе на тумбочке и забираясь с ногами на кровать.

— Нигде.

То, что он был, по его словам, «нигде», меня не утешало. Нигде — это где угодно. Не со мной. А мне бы хотелось, чтобы он был со мной.

— Тош, Нэнси звонила.

— Ммм?.. — он отпил глоток кофе и зажмурился.

— Они с Иваном зовут нас вечером в Нью Хоуп поехать. Поедем, а, Тош? Там хорошо… Там, знаешь, так по-европейски. Улочки. Мостовая. Кафешки. И галерей всяких много, тебе будет интересно, ты же рисуешь… рисовал… а, Тош?

Он рисовал, это правда. И у него был талант, настоящий талант. Если бы в мире существовала хоть какая-то справедливость, Антон должен был бы пойти в арт-колледж, но попал в military school — военизированную школу, что-то вроде колонии для трудных подростков. Потому что сироте, не умеющему ужиться ни с одними приемными родителями, туда прямая дорожка.

Он мне никогда ничего не рассказывал. Даже про то, что он умеет рисовать, я узнала случайно: сидел, о чем-то думал, машинально чертил на подвернувшемся под руку конверте со счетом за газ, покрывая бумагу беспорядочными, на первый взгляд, линиями — и вдруг я увидела табун лошадей, сильные шеи, изящные копыта, стремительные тела, напряженные мускулы… Я потом спрятала конверт, а Антон про него и не вспомнил. Он терпеть не может разбираться со счетами, приходящими в немыслимых количествах. Раньше, когда мы жили все вчетвером, с моей подругой Нэнси и ее мужем Иваном, счетами занимался Иван, как самый здравомыслящий из нас, но полгода назад мы разъехались, и мне пришлось осваивать ежемесячную бухгалтерию. Потому что мой непрактичный мальчик этого просто не может — его раздражают цифры. Его вообще многое раздражает, к сожалению.

— Тош, поедем, а?

— Вера, не приставай. — Он протянул руку, взял с тумбочки очки и надел их, мгновенно отгородившись от меня притемненными стеклами.

Я печально отдвинулась, глядя, как он разворачивает давно прочитанную газету, которая валялась на тумбочке, наверное, с неделю, и начинает ее читать — лишь бы не смотреть на меня.