— По-моему, готических задниц стало заметно больше, — пробормотала Нэнси, рассеянно оглядываясь по сторонам. — Скажи, Верочка?.. Когда мы были здесь в последний раз, я что-то не видела такого засилья черных ногтей и бледных физиономий. И вон та лавка с горгульями, видишь? Мне кажется, в прошлый раз ее не было.
— Да брось ты, тут бизнесы должны появляться и исчезать со скоростью света, — отмахнулся Иван. — Золотое дно. Один прогорел — пять новых возникли… Пойдемте лучше кофе выпьем. Или еще можно пройтись через мост до Ламбертсвиля и там поужинать в какой-нибудь французской кафешке. Там есть одна, я помню…
— Нет, ужинать мы будем в «Одиллии», — твердо заявила Нэнси. — Я хочу пиано-бар и легкий флирт под звуки музыки. Для чего я красилась два часа, по-твоему? Мы так редко куда-нибудь выбираемся, имею я право оторваться на полную катушку?
— Ты уже отрывалась, — напомнила я. — В Нью-Орлеане. Помнишь, чем кончилось?..
В Нью-Орлеане все кончилось плохо, этого даже Нэнси с ее чувством противоречия не могла отрицать. С другой стороны, если бы не наша поездка туда прямо в канун урагана и наводнения, я никогда не встретилась бы с Антоном. А Нэнси с Иваном, вполне возможно, так и не пришло бы в голову пожениться.
— О, каамоон! — Нэнси беспечно махнула рукой. — Я теперь перед выходом из дома всегда смотрю прогноз погоды. И беру с собой зонтик.
Мы неторопливо двигались в толпе, иногда заглядывая в ярко освещенные лавки, полные экзотических вещиц, серебряных украшений, статуэток, стилизованного под старину оружия. Мой утонченный мальчик надолго застревал в крохотных арт-галереях, меня тянули к себе антикварные магазинчики с их древним барахлом, пахнущим пылью и временем. Нэнси с Иваном дружно западали на каждую лавку, торгующую кожей, неважно, что цены в Нью Хоупе кусались почище нью-йоркских, и мы все равно не могли позволить себе купить даже завалящий бумажник из лайки, даже нефритовую фигурку Будды величиной с мизинец, даже треснувшее китайское блюдце изумительного прозрачного фарфора. Денег у нас было в обрез, раз мы собирались провести вечер в таком респектабельном месте, как «Одиллия».
Быстро темнело, и городок стал еще нарядней от множества ярко освещенных витрин, свечек в стеклянных бокалах, горящих на столиках в каждом уличном кафе, от подсветки фонтанчиков на лужайках маленьких гостиниц. И толпа стала еще гуще, особенно у баров, где клубился дым коромыслом и стоял крепкий пивной дух. Все столики в открытых кафе по обе стороны улицы были заняты, и мы решили, что следует поспешить, если не хотим остаться без ужина.
— Смотри, какой роскошный кадр! — Нэнси подтолкнула меня локтем и быстрым движением сигареты, которую курила на ходу, указала направо. Там, на открытой веранде пивного бара, сидел действительно потрясающий парень: высокий поджарый блондин в калифорнийском стиле — ровный загар, широкие сильные плечи, выгоревшие пряди, белоснежные зубы, узкие бедра, синие глаза и мощная ширинка породистого жеребца, подчеркнутая классически потертыми джинсами.
— Голубой, конечно, — вздохнула Нэнси, с большим сожалением оглядываясь на этот идеальный образчик мужского шарма. — Вот беда. Что ни красавчик, то гей. Разбазаривание генетического материала…
— Ну, не обязательно, — вступилась я неуверенно, понимая, что Нэнси, скорее всего, права: так выпячивать свои достоинства позволяют себе в этой стране всеобщего ханжества и стерильной бюргерской морали только геи. Приличные отцы семейств носят мешковатые штаны, скрывающие скучные задницы клерков, и просторные майки, не скрывающие, увы, вопиющих пивных животов.
— На кого это вы там загляделись? — ревниво поинтересовался Иван, подхватывая Нэнси под руку. — Пошли, пошли! Надо Тошку вытаскивать, что-то он застрял в этом подвале!
Он толкнул дверь, и мы оказались в лавке, стилизованной под мрачное подземелье.
Здесь торговали якобы предметами искусства, но явно готической направленности: со стен пялились ужасные морды сатиров и горгулий, на специальных подставках висели амулеты разной степени мрачности. Уроборос во всех мыслимых вариантах — от браслетов до вышивки на шелке — непрерывно свивался в кольцо, пожирая собственный хвост. От благовоний, курящихся в каменных вазах, воздух казался плотным, тяжелым и приторно-сладким. Ритуальные ножи устрашающих форм лежали под стеклом прилавка, висели на стенах, и пламя светильников, искусно выполненных в виде факелов, оставляло на их лезвиях кровавые отблески. На отдельной полке у стены стояли книги — и новые, и довольно потрепанные. Я пробежалась глазами по корешкам: «Библия проклятых» Вендри де Савьери в двух томах, «Мистерия Темной Луны» Тимоти Родерика, Папюс, Ошо, «Записная книжка дьявола» Шандора Ла Вея, еще, разумеется, Алистер Кроули, несчастный сынок религиозных фанатиков-протестантов и папа сатанизма, почему-то скандинавские мифы и даже Гурджиев в переводе на английский. Там были еще какие-то книги, названия которых мне ни о чем не говорили, и огромное количество дешевых изданий в мягких обложках — похоже, пособия по оккультизму для начинающих.
— Ого, — со смешком сказал Иван, останавливаясь у полки. — А «Гримуар Папы Гонория» у вас имеется? Нет? Жаль, жаль!..
Он рассмеялся, а мне показалось, что темные глаза продавца, пауком притаившегося за прилавком, странно блеснули.
— А что это за «гримуар» такой? — рассеянно полюбопытствовала Нэнси, изучая кольца, покрытые замысловатым узором. — Смотри, Вера, шайтанский агат!.. Может, мемуар? Воспоминания?
— Гримуар — учебник черной магии, — тихо произнес Тошка за моей спиной. Я вздрогнула — он всегда ходил неслышно, как кот. — А «Гримуар Папы Гонория» до сих пор считается самым зловещим из них. Ты бы так не шутил, Иван. Или хотя бы, если уж болтаешь, болтай по-русски. Мне это место не нравится.
— Да ну, брось, — Иван пожал плечами. — Ты что, мало таких лавчонок видел? Все, что требуется для легкого щекотания нервов тупого обывателя. Сплошные подделки. Ничего страшного.
— А ты-то откуда знаешь? — Нэнси недоверчиво уставилась на него. — Тоже мне, продвинутый… магистр черных дел!
— Ну, не магистр, — Иван, кажется, слегка обиделся и даже убрал руку с плеча Нэнси, в то время как Антон незаметно, но решительно подталкивал нас к выходу из лавки. — Но я в колледже брал курс «История культов». Просто так, для общего развития. Один семестр только… Это, конечно, было давно, но кое-что помню.
— Пошли, пошли отсюда… образованный ты наш, — Тошка слегка двинул его плечом, и мы, наконец, выбрались на свежий воздух.
— Что тебя туда понесло? — упрекнула я Антона, машинально отряхиваясь, как будто стараясь смахнуть приторно-тяжелый запах неприятной лавки со своего светлого полотняного платья.
— Не знаю, — он неопределенно пожал плечами. — Понесло что-то… Иван, мы не опаздываем в вашу «Одиллию»?
Нэнси посмотрела на часы и ахнула:
— Опаздываем!.. Блин! Я так и знала. Там уже точно сейчас все забито под завязку. Если только чудо…
Чудо случилось: столик для нас нашелся, и, когда профессионально томный и профессионально рассеянный пианист уселся за рояль, мы как раз сделали заказ и попивали аперитивы, разглядывая публику. А там было на что посмотреть. Такого количества нарядных ухоженных женщин и лощеных мужчин я давно не видела в жизни — только на экране, в голливудских фильмах из жизни бомонда. Я украдкой оглядела нашу компанию и подивилась, как нас сюда пустили — ни я, ни Нэнси, привыкшие к тому, что американцы ходят в джинсах даже в оперу, не надели вечерних платьев и выглядели натуральными золушками на фоне блестящего общества, оккупировавшего столики в «Одиллии». Про наших парней я вообще молчу — тогда как добрая половина мужчин в зале красовались в смокингах, Тошка с Иваном ввалились в блестящий ресторан одетыми как лохи какие-то. Впрочем, на Иване была хотя бы его любимая белая рубаха в стиле латинского мачо, а вот мой раскованный мальчик так и поехал развлекаться в черной майке с иероглифом на пузе.
— Нэнси, — сказала я тихонько и показала глазами на роскошную публику: каждый официант выглядел как лорд, а гости напоминали приближенных к королевскому двору.