— Может, они с той стороны, на парковке? — безнадежно предположила я, не глядя погасив окурок о край урны с песком.
— Мы же пешком пришли! Наши машины на муниципальной стоянке… — Иван пожал плечами. — Ну, пойдем, посмотрим, все равно тут торчать больше не имеет смысла…
Мы обошли здание по узкой дорожке, выложенной терракотовой плиткой, и вышли на широкий асфальтированный задний двор ресторана. Кроме мусорных баков, тусклого фонаря и парочки темных автомобилей, там ничего не было. И ни души.
— Вот блин, — Иван огляделся. — Пошли отсюда. Надо идти на стоянку — придут же они к машинам, никуда не денутся.
Это было разумно. Действительно, единственно место, куда Тошка с Нэнси, вместе или по отдельности, должны были прийти наверняка, это муниципальная стоянка, где остались наши автомобили. И мы пошли туда, невольно ускоряя и ускоряя шаги, но не решаясь признаться друг другу в том, что неизвестно почему все больше нервничаем.
Проходя мимо винтажной лавки с печальными манекенами, одетыми в нарочито безумные наряды, я поежилась: манекены выглядели как-то неожиданно зловеще в полуосвещенных витринах. Один из манекенов, — лысая красотка в полуспущенных чулках с широкими кружевными подвязками и сбившейся набок шляпе, — вдруг напомнил мне Нэнси. Я обернулась на нее, проходя, и мне показалось, что она мне подмигнула нарисованным синим глазом с криво приклеенными накладными ресницами.
Улица на другой стороне уходила на мост через реку Делавер. Мост вел в Ламбертсвиль, маленький викторианский городок на том берегу. По нему, несмотря на поздний час, довольно густо двигались автомобили и мотоциклы, и я услышала сердитые сигналы — видимо, какой-то подвыпивший идиот умудрился забрести с отгороженной пешеходной дорожки на проезжую часть. Разглядеть, что там происходит, я не могла, но Иван внезапно остановился, вглядываясь, и вдруг молча бросился через улицу к мосту, не обращая внимания на красный свет. Не успев сообразить, что к чему, я побежала следом. И, добежав до противоположного тротуара, увидела Антона. Он шел по мосту со стороны Ламбертсвиля навстречу движению, пошатываясь, как пьяный, и не замечая отчаянно гудящих автомобилей. Длинноногий Иван, далеко обогнав меня, выскочил на мост, схватил друга в охапку и поволок через ограждение на пешеходную дорожку. Группа людей на тротуаре с опаской наблюдала за происходящим.
— Наркоман, наверное, — равнодушно сказала высокая девушка в длинной майке и велосипедных шортах. — Развелось их тут…
Задыхаясь, я подбежала к Ивану, который тряс Тошку за плечи и яростно повторял:
— У тебя что — крыша поехала?!.. Куда ты вылез? Ты пьяный, что ли?..
— Не тряси его!.. Тош!.. Ты цел? — я схватила моего мальчика за руки и тут же отшатнулась. — Иван! У него кровь!..
Иван, чертыхаясь, подтолкнул друга к свету уличного фонаря, и я в ужасе увидела поперек Тошкиной правой ладони очень глубокий, длинный и сильно кровоточащий порез. Края раны вывернулись наружу, как сердцевина разрезанного плода.
— «Скорую» надо, — Иван, одной рукой поддерживая Антона, сунул другую в карман и достал мобильник.
— Не надо, — сказал Тошка глухо. — Нэнси… ищите Нэнси.
Он начал садиться прямо на тротуар, и я опустилась на колени вместе с ним.
— Тош, ты чего?..
— Я звоню 911, - Иван выпустил Тошкино плечо, и тот сразу откинулся на ограждение и закрыл глаза.
— Тош?..
— Да он отрубился, Вера, ты что, не видишь?.. Алло, алло!..
Иван быстро говорил что-то в трубку мобильника, а меня начало трясти, как в лихорадке, я тупо смотрела на кровь, тяжелыми каплями скатывающуюся на серый асфальт, и тщетно пыталась заставить себя прекратить панику.
«Скорая» подъехала минут через пять, впрочем, я не уверена — может быть, прошел год. Патрульная машина оказалась на месте еще раньше — видимо, кто-то из водителей успел позвонить. Полицейские задавали мне какие-то вопросы, но я не обращала на них внимания, и они переключились на Ивана. Иван был бледен до синевы, хотя и старался выглядеть спокойным. Мне было наплевать и на него, и на полицейских, и вообще на всех окружающих. Я даже забыла о Нэнси. Весь мир для меня сомкнулся на Тошкиных закрытых глазах, на его лице, на носилках, на прозрачном пластиковом пузыре капельницы, которую держал над его головой медбрат. Я не понимала, почему он потерял сознание. Ну, да, порез был глубокий, и крови было много, но ведь мой мальчик не институтка, валящаяся в обморок от вида крови, — он солдат, и не просто солдат, он Джи Ай… До приезда медиков я ощупала его со всех сторон, ища другую рану, более серьезную. Но ее не было. А Тошка так и не пришел в себя.
Женщина в синей униформе подсадила меня в «скорую» следом за носилками и убрала выдвижную ступеньку.
— Вера! — крикнул Иван. — Возьми Анюткин мобильник! Позвонишь из госпиталя!
Я молча протянула руку и взяла телефон. Дверцы закрылись, «скорая» тронулась и почти сразу запела сиреной: фельдшер, нагнувшись к носилкам, приподнял Тошкино веко, вгляделся и что-то тихо сказал водителю.
Я стиснула зубы, чтобы они стучали не так сильно.
— Что он принимал? — хмуро спросил фельдшер, разматывая аппарат для измерения давления.
— В каком смысле? — я еле разжала рот.
— Какие наркотики?
— Какие наркотики?!.. — тупо повторила я. — Вы с ума сошли. Он не принимал никаких наркотиков.
Фельдшер неопределенно хмыкнул и до самого госпиталя больше не произнес ни слова. А в госпитале Тошку сразу укатили все на тех же носилках с колесиками в отделение интенсивной терапии, куда меня, естественно, не пустили, и я осталась в большом, ярко освещенном и почти пустом приемном покое с несколькими горемыками, у которых среди ночи неожиданно схватило живот, сердце, печень или что там еще. Вокруг них неспешно двигались медсестры в бледно-зеленых робах и белых кожаных сабо, измеряли температуру и давление, куда-то уводили и увозили страдальцев, на их место со «скорой» прибывали новые… ночь тянулась, близился рассвет. Я бездумно сидела на жестком пластиковом стуле, время от времени выходя на улицу, чтобы покурить. Один раз позвонил Иван, и я сказала ему название и адрес госпиталя. Он обещал подъехать, как только найдет Нэнси. Но время шло, а он не появлялся и больше не звонил. Под утро меня позвали к стойке, и со мной поговорил немолодой доктор-индус. Речь шла о наркотиках.
— Он ничего не употреблял, — твердо сказала я. — Мы весь вечер были вместе…
— Он был наполнен ими под завязку, — доктор устало повел затекшей шеей, не глядя на меня. — Мы его еле вытянули. Не понимаю вашего упрямства, мисс.
— Мы действительно были вместе весь вечер, — у меня на глаза навернулись слезы. — В ресторане с друзьями. И… мы пили только сухое вино! Он был в порядке. Танцевал. Только…
Доктор внимательно взглянул на меня.
— Да?..
— Понимаете, мы потеряли друг друга, когда вечер закончился. Мы… думали, что Антон с Нэнси… Нэнси — это моя подруга… что они ждут нас на улице. Но их там не было. Мы решили пойти на стоянку, где оставили автомобили. И на мосту увидели Антона. Он был в таком состоянии… Я думала, ему плохо.
— Ему плохо, — доктор серьезно кивнул. — Похоже, когда вы разделились, он где-то принял лошадиную дозу. Убийственную дозу, я бы сказал. Вы живете в Нью Хоупе?
— Нет. В Филадельфии. Мы приехали… просто погулять.
— Погуляли, — доктор позволил себе улыбнуться краешком рта. Улыбка вышла невеселой. — А что у него с рукой?
— Я не знаю, — сказала я безнадежно. — Этого не было…
— Наркотиков не было, пореза не было… — доктор вздохнул. — Впрочем, это не мое дело, мисс. Мое дело — поставить вашего друга на ноги.
Внезапно мне в голову пришла одна мысль.
— Доктор, — спросила я медленно. — А как он принял дозу? Я имею в виду — это был укол или…
Тот нахмурился.
— Еще одна странность, мисс. Вены у него чистые. Единственный след от укола… на шее.
— На шее?.. Так почему вы решили, что он сделал это… добровольно?
Доктор пожал плечами.