Ольга Дашкевич - Шаман

— Мы ничего не решили, мисс. Мы предположили самое простое — передозировку наркотиков. Согласитесь, она крайне редко случается у тех, кто наркотиков не употребляет.

— А если спросить у него самого?

Доктор как-то странно посмотрел на меня.

— Эээ… мисс… вы сами спросите у него, когда он придет в себя. Пока он… не в том состоянии, чтобы что-нибудь сказать.

— Я могу его увидеть?

— Если только через стекло.

У меня опять застучали зубы. Доктор бросил на меня сочувственный взгляд и мягко предложил:

— Может быть, вам стоит выпить кофе? Я попрошу сестру Вейнмар…

— Спасибо. Я хочу его увидеть.

— Хорошо. Вас проводят.

— Спасибо, доктор, — зубы у меня так стучали, что я начала заикаться. — Было очень приятно с вами познакомиться.

Эта вежливая формулировка отняла у меня последние остатки сил. Мне показалось, что я не смогу подняться с этого жесткого больничного стула и так и умру здесь, не увидев Тошку. В руку мне ткнулся теплый пластиковый стаканчик с кофе. Я подняла глаза и увидела над собой блеклое стертое лицо пожилой медсестры с профессионально-сочувственным выражением.

— Меня зовут сестра Вейнмар, мисс. Выпейте кофе, вы сразу согреетесь. Эти кондиционеры… мы тоже все время мерзнем. Выпейте, выпейте. И я провожу вас к вашему другу.

— Спасибо, сестра.

Я отхлебнула жидкий невкусный кофе, и в этот момент мобильник, висевший у меня на запястье, зазвонил. Чуть не расплескав содержимое стаканчика, я подхватила телефон, откинула крышечку и прижала мобильник к уху.

— Алло?..

— Уууу… — раздалось из мобильника. Казалось, воет какое-то смертельно испуганное животное: — Ууууу… Ве… Вееераа…

Я не сразу узнала голос Нэнси и не успела ничего сказать — она отключилась, телефон дзынькнул и погас.

— Секунду, — сказала я медсестре, холодея, и та, кивнув, отошла.

Я набрала номер мобильника Ивана, забитый в память, и кусала губы в ожидании его ответа. Про кофе я забыла. Жуткий голос Нэнси, незнакомый и дикий, продолжал звучать у меня в ушах.

— Иван! — я старалась говорить как можно тише. Горло у меня сжималось, и звуки получались какими-то рваными. — Иван, мне только что звонила Нэнси. Беги в полицию, пусть они определят, с какого номера она звонила. Сейчас же!..

— Погоди! Она звонила?.. Что она сказала? Где она?..

— Она ничего не сказала. Она… кричала и… выла. Скорее, Иван, миленький. Я тут с Тошкой. Мне сказали, что он принял убойную дозу наркотиков… Он в реанимации. Скорее, Иван. Ищи Нэнси.

Он отключился, я спрятала телефон и, стараясь твердо держаться на ногах, кивнула медсестре. Она молча повела меня к лифту, потом по длинному коридору вдоль остекленных отсеков с высокими кроватями, окруженными медицинской аппаратурой.

За стеклом одного из них — не знаю, которого по счету, — я увидела Тошку.

Я подошла поближе и прижалась к стеклу. Наверное, этого нельзя было делать. Наверное, медперсонал не одобрял таких жестов, потому что ладони оставляют на стекле следы, которые потом приходится вытирать салфетками. Но я прижалась к стеклу ладонями и лбом, потому что прижаться к Тошке не могла, — и сестра Вейнмар мне ничего не сказала. Я стояла там и смотрела на своего мальчика, наверное, год, или два, а он меня не видел. Потом я отняла ладони от стекла, к которому прилипла намертво, и ушла, хотя никогда бы не поверила, если бы мне сказали, что я смогу это сделать.

— Вера!

Иван просигналил мне из своего «крайслера», не заглушая мотора. Он только что подъехал к самому входу в госпиталь и уже открывал для меня переднюю дверцу. Лицо у него было бледное и измученное, волосы обвисли тусклыми прядями, но в глубине глаз горел злой огонек.

— Садись. Курить будешь?

Я кивнула. Сигареты у меня кончились два часа назад, и я вытащила одну из протянутой пачки, щелкнула зажигалкой и с жадностью затянулась.

— Ну, что?

Иван хмуро качнул головой и стал выруливать к воротам.

— Ничего. Телефон, с которого она звонила, принадлежит какому-то Кевину Томпсону из Ламбертсвиля. Копы с ним связались, и он заявил, что телефон забыл вчера в баре. Ну и все. У них нет к нему претензий. Они даже отказались дать мне его адрес. Адрес я все равно узнал… в телефонной книге Томпсонов в Ламбертсвиле аж восемь штук, но этого Кевина там нет, я проверял. Зато, отираясь в участке, я успел заглянуть в компьютер, когда они пробивали телефонный номер. Адрес там был, и я его запомнил. Копы даже не заметили — может, думали, что ничтожный иммигрантишка компьютера в глаза никогда не видел… В общем, адрес у меня есть, и я уже наведался в Ламбертсвиль к этому Кевину Томпсону.

— Ты с ним встретился? Кто он вообще такой? — я нервно стряхнула пепел.

Иван пожал плечами.

— Богатенький буратина. Самого Томпсона я не видел — ломиться в дверь в четыре часа утра все-таки не стал, побоялся, что он в полицию позвонит. А вокруг походил, пригляделся. Старый дом, ухоженный, большой участок, профессионально оформленный ландшафт. Подвал. Отдельный гараж. Все, как надо, короче. Не похоже, чтобы такой респектабельный придурок занимался похищениями красоток, но кто его знает…

— Едем туда. Сейчас уже не так рано. Не до церемоний. Я не знаю, что они там с ней делали… но голос у нее был такой, точно ее живьем расчленяют. И этот порез у Тошки на руке…

— Ты думаешь, это связано? — Иван мрачно смотрел на дорогу, его пальцы на руле побелели.

— Еще как думаю, — я с силой затушила окурок в пепельнице и отвернулась к окну, глядя на пролетающие мимо невинные усадебки и одинаковые жилищные комплексы.

Мы уже подъезжали к Ламбертсвилю. Иван притормозил на заправочной станции, и, пока он заливал бензин, я вошла в стеклянную коробку сервисного центра и купила два стаканчика относительно свежего, горячего, и даже довольно крепкого кофе. Было около семи утра, посетителей в центре почти не наблюдалось, только у стенда с картами для путешественников стояла тощенькая блондинка в розовых шортах и листала глянцевый атлас дорог. Она мельком взглянула на меня и отвернулась, а мне вдруг почудилось нечто неуловимо знакомое в ее лице, и я взглянула попристальней. Где я видела этот характерный поворот головы, эти сложенные сердечком губы, эту высушенную диетами и тренажерным залом фигуру не слишком молодой, но очень ухоженной женщины?.. У меня прекрасная память на лица, но после стресса и бессонной ночи, полной беспросветного отчаяния, я все-таки соображала довольно туго, поэтому так и не вспомнила.

Когда я расплатилась, получила сдачу и вышла на улицу, Иван уже сидел в машине. Я села рядом с ним и сунула его кофе в подставку для стаканов. Он молча вырулил на дорогу, и я краем глаза заметила, как давешняя блондинка торопится от сервисного центра к серебристой «ауди», за рулем которой тоже кто-то сидел. Водителя я не разглядела сквозь тонированные стекла. «Ауди» выехала со стоянки и двинулась за нами следом. Иван не обратил на это внимания, а я почему-то решила на всякий случай поглядывать, не увяжется ли за нами блондинка. Однако «ауди», ловко обогнав нас, унеслась вперед, и я подумала, что у меня, кажется, начинается паранойя.

Дом Томпсона царил в конце тенистой улицы, застроенной старинными особняками, — именно царил, потому что его участок был больше и красивее прочих, да и сам дом по размерам и архитектуре напоминал небольшой замок. К тому же, он был выстроен так, что на нем улица городка заканчивалась — позади не было никаких домов и виднелась зелень запущенного парка, а фасадом он был обращен к основанию улицы, так что остальные усадьбы находились от него на некотором отдалении, и дорога обрывалась как раз у старинных кованых ворот. На обочине было достаточно места для парковки, и Иван пристроил машину у тротуара, заглушил мотор, вышел и окинул взглядом дом, приветливо сиявший чисто промытыми окнами.

— Хорошо живут буржуи, — заметил он не слишком радостно и оглядел свою помятую и несвежую белую рубашку. — Хотелось бы, конечно, в дом попасть. Но, чует мое сердце, нас дальше порога не пустят.