Ольга Дашкевич - Шаман

— Посмотрим. — Я решительно направилась ко входу.

Невысокая каменная стена, обрамлявшая усадьбу, венчалась декоративным кованым ограждением, выполненным в том же стиле, что и въездные ворота, сбоку от ворот в стене виднелась изящная калитка. Калитка была заперта, и я нажала на кнопку звонка.

— Да?.. Чем могу быть полезен? — раздался из переговорного устройства приятный мужской голос, чуть искаженный техникой, и я, кашлянув, вежливо сказала:

— С добрым утром. Простите за беспокойство, но мы хотели бы поговорить с мистером Томпсоном. По очень важному делу.

— Входите, прошу вас, — голос был вполне любезен. В замке зажужжало, потом щелкнуло, я нажала ручку и, не раздумывая, шагнула на вымощенную красноватой плиткой дорожку к дому. Иван вошел следом за мной, и калитка за нами захлопнулась, точно вежливый капкан.

Дорожка вела вдоль подъездной аллеи, вкруговую огибавшей пышный цветник, прямо к центральному крыльцу. Дубовая дверь, обрамленная витражными стеклами, была чуть приоткрыта, и мы, не задерживаясь, вошли в просторный, изящно обставленный холл. В конце холла виднелась распахнутая французская дверь в залитую солнцем гостиную и угол белого рояля с откинутой крышкой.

— Доброе утро, — из боковой двери навстречу нам вышел невысокий сухощавый и подтянутый человек в летних бежевых брюках и легкой, по виду очень дорогой рубашке. Он стоял на сверкающем медовом паркете босиком, слегка шевелил пальцами ног и приветливо улыбался, держа в руке красивую керамическую чашку с дымящимся кофе. Его редеющие светлые волосы, еще влажные после душа, были тщательно причесаны, но чуть топорщились надо лбом, светло-голубые глаза за стеклами очков в тонкой металлической оправе смеялись. Он производил удивительно приятное впечатление, ему хотелось улыбаться в ответ и болтать о разных пустяках. Но нам было не до пустяков.

— Здравствуйте, — Иван чуть отодвинул меня в сторону легким успокаивающим движением. — Вы мистер Томпсон? Меня зовут Иван Латышев, а это Вера Воронцова. Можно просто Иван и просто Вера. Мы к вам по делу… — он запнулся, но взял себя в руки и продолжил: — Вчера вечером пропала моя жена Анна, а ночью она позвонила Вере на мобильный с вашего телефона…

— Да-да, — голубые глаза посерьезнели. — Мне звонили из полиции около трех часов утра. Я вам очень сочувствую. Но, видите ли… к сожалению, я ничем не смогу вам помочь. Как раз именно вчерашний вечер я провел в баре… Я иногда выбираюсь туда по выходным, и вчера был как раз такой случай. И, поскольку я невероятно рассеян, я, кажется, забыл там свой телефон. И даже ни разу не вспомнил о нем, можете себе представить? Только когда мне позвонили из полиции, я спохватился, осмотрел все карманы и пришел к выводу, что, скорее всего, оставил телефон еще вечером на стойке. Его мог взять кто угодно. Это невероятно прискорбный случай, и мне очень жаль. Может быть, я могу предложить вам чего-нибудь выпить? Для спиртного сейчас, конечно, еще рановато, но вы не спали всю ночь, так что, может быть, кофе?.. Я варю довольно приличный кофе, научился, когда был в экспедиции в Африке. Арабы готовят этот напиток совершенно изумительно, только нужно правильно поджарить зерна…

Он слишком много говорил. Но его глаза светились таким неподдельным сочувствием, что мы с Иваном как-то размякли и согласились выпить кофе. Просторная кухня, отделенная от столовой неширокой барной стойкой, вся пропахла этим кофе, и запах был действительно умопомрачительный. Томпсон усадил нас в уютные плетеные кресла у маленького круглого стола и вручил каждому по чашке. На стол были поставлены серебряная корзинка с кексами, такой же изящный молочник и сахарница. Хозяин устроился на высоком стуле у стойки и, слегка болтая, точно мальчишка, босой ногой, принялся участливо и деликатно расспрашивать нас о подробностях вчерашнего вечера. Его любопытство, как ни странно, не выглядело неуместным. Он явно искренне сопереживал Ивану, потерявшему жену, и старался его успокоить. Но, несмотря на симпатию, которую вызывал хозяин особняка, несмотря на кофе и кексы, мы с Иваном, не сговариваясь, помалкивали о подробностях. Мы ничего не рассказали, например, о странном случае с оплаченным столиком в ресторане, а о Тошке Иван упомянул вскользь, сказав только, что нашему другу внезапно стало плохо и его увезли в госпиталь.

— Может быть, вы хотите позвонить в госпиталь и узнать, как он себя чувствует? — участливо спросил Томпсон, машинально набивая ароматным табаком небольшую деревянную трубку. — Ах, да, вы можете курить, пепельницы справа на полке. У меня есть сигары и сигарильи, если вы предпочитаете их.

— Спасибо, — отказался Иван, — если вы не возражаете, мы покурим свои… знаете, так привычнее. А в госпиталь мы подъедем попозже, мы ведь только что оттуда, так что ничего нового нам не скажут.

Томпсон не стал выяснять, что именно нам сказали врачи, и я подумала, что он, возможно, вовсе не так любопытен, как мне показалось. Вообще-то, его неожиданное гостеприимство должно было бы нас насторожить, но оно почему-то не настораживало. Рассеянно оглядывая кухню и думая о том, как хозяину удается сочетать в ней безупречный стиль, уют и респектабельность, я бросила взгляд в наполовину занавешенное окно-фонарь за спиной Ивана. Это окно выходило на задний двор и там, за деревьями…

— Что это? — Я не удержалась от возгласа, увидев вдали над пышными кустами роз мраморную крышу чего-то, весьма напоминавшего склеп.

— Что, простите?.. — Хозяин удивленно приподнял бровь и перегнулся на своем стуле вперед, чтобы выглянуть в окно. — А, вы, должно быть, имеете в виду кладбище?.. Я давно привык, не замечаю… Оно очень старое, на нем уже давным-давно никого не хоронят.

— А вам не бывает неуютно от такого соседства? — спросила я, не отрывая глаз от мраморной крыши. — По ночам… Или осенью, когда тут все голое, и деревья не скрывают могил?

— Да нет, — Томпсон пожал плечами. — Я же говорю — я привык. Вы знаете, это даже поэтично выглядит, особенно при полной луне. Начинаешь чувствовать себя персонажем готического романа.

Он рассмеялся и подмигнул мне. Я улыбнулась в ответ и подумала, что наш хозяин, похоже, обладает легким бесстрашным характером и с ним, наверное, хорошо водить дружбу, лазать по горам и опасным ущельям и предпринимать рискованные путешествия в разные экзотические страны. Впрочем, он ведь и упоминал экспедицию в Африку… Наверное, он ученый.

— Вера, нам пора. — Иван поставил на стол опустевшую чашку и потушил сигарету в пепельнице, вырезанной из цельного куска какого-то темного камня. — Было очень приятно с вами познакомиться, — он пожал руку хозяину, легко спрыгнувшему со своего насеста. — Извините нас за беспокойство и большое спасибо за гостеприимство.

— Никакого беспокойства, — заверил Томпсон, провожая нас в холл. — Держите меня в курсе, вот моя визитная карточка, на ней есть телефон… если вдруг вам понадобится какая-нибудь помощь…

Иван взял плотный прямоугольничек черного картона, поблагодарил и засунул визитку в карман джинсов. Пока он это проделывал, я машинально взглянула в овальное зеркало, висящее у входной двери, чтобы поправить, наконец, свои кудряшки. В зеркале отражался кусок гостиной с роялем, а у рояля, вполоборота к нам, стоял с бокалом в руке вчерашний пианист из «Одиллии».

Я не завизжала от неожиданности. Наоборот, опустила глаза. А когда подняла их снова, пианиста в зеркале уже не было.

Мы, наконец, распрощались с мистером Томпсоном, который проводил нас до самых ворот и подождал, пока мы отъедем. Я смотрела в зеркальце заднего вида, как он удаляется по направлению к дому — легкий, стремительный и худощавый, просто Джереми Айронс, — и раздумывала, как лучше сказать Ивану о том, что я видела в холле. Я не сомневалась, что он немедленно повернет назад, чтобы потребовать у Томпсона объяснений, а этого, мне кажется, нельзя было делать вот так, с бухты-барахты. С другой стороны, Нэнси оставалась неизвестно где, и копы нам не звонили ни с какими вестями. Поэтому нужно было спешить, пока еще не поздно. Думать о том, что, возможно, уже поздно, я решительно не хотела.