Ольга Дашкевич - Шаман

Его синяя майка растаяла в темноте. Я повернулась и пошла в обратную сторону, к выходу на Мэйн-стрит, на тусклый свет фонарей муниципальной стоянки, где оставила машину.

Встреча с Чаком не принесла мне того, на что я расчитывала. Я и без него догадывалась, что вся эта цепочка — вечеринка в «Одиллии», наши безумные танцы, оплаченный столик, красавец-блондин, исчезновение Нэнси, Тошкина раненая рука, приветливый хозяин мобильного телефона, с которого был сделан странный звонок, и, наконец, исчезновение Ивана и Тошки, — сильно отдает дешевой мистикой. Колдуны, надо же. Шаманы. Гипноз. Вообще, весь мир, похоже, помешался на мистических заморочках. Кастанеда, Кроули, разглагольствования Ла Вея… Но размах и полное бесстрашие Томпсона с компанией приводили меня в отчаянье. Казалось, им и вправду сам черт не брат, как говорят у нас в России. И что я могла против них, уважаемых, респектабельных, великолепно обеспеченных граждан? Ясно было, что Чак в полицию не пойдет. А мне кто поверит? Утренний разговор с копами убедительно доказал — никто. А это значит, что проверять по совету Чака склепы на старом кладбище придется мне одной.

В полицейский участок я заехала по дороге. Перед этим в одной из лавок купила шпионский фонарик и зачем-то моток веревки. Не представляю, зачем бы мне могла понадобиться веревка, но в книгах и фильмах все осквернители гробниц и исследователи пещер таскали ее с собой.

Поздравляю, дорогая, — сказала я себе, разглядывая моток. Ты окончательно превратилась в персонаж идиотского комикса. Тебе не хватает обтягивающего костюмчика из черной лайки, большого пистолета и парочки магических символов, выбритых на затылке. Привет из Матрицы. «Нет, Нео, ты не Он».

Я нарочно думала о всякой ерунде, потому что не могла себе представить, как я буду пробираться по дорожкам среди могил, открывать двери склепов… При одной только мысли об этом меня начинало тошнить от страха.

В участке было довольно шумно: у ближайшего ко входу стола буянила молоденькая хрупкая негритянка в обтягивающем коротком платьице, не скрывающем ни одной из ее прелестей, и с огромными золотыми кольцами серег в ушах. Пышная грудь девицы так и выпрыгивала из низко вырезанного платья. Для такой крошки титьки были явно великоваты, хотя в наш век силикона…

Поначалу я приняла девчонку за проститутку, задержанную патрулем, но потом разобрала в истерических криках слово «бэби» и прислушалась.

— Вы все время только говорите, что ищете!.. Уже три дня!.. Три дня прошло!.. Мой маленький, мой сыночек…

— Успокойтесь, мисс, — увещевал пожилой одышливый коп, суя под нос рыдающей девушке пластиковый стаканчик. — Вот, выпейте воды…

— Пошел ты, толстая задница!.. Где мой ребенок?.. Он же грудной! Ему же…

Происхождение пышной груди стало мне понятно — негритянка была кормящей.

— Нечего было оставлять коляску без присмотра, — буркнул черноволосый полисмен помоложе. — Нарожают, а мы ищи…

— Ах ты, урод! — девушка вскинула над головой кулачки, как будто собираясь обрушить их на спину обидчика, но внезапно всхлипнула, закатила глаза и повалилась на пол. Я стояла довольно близко, и едва успела подскочить и поймать ее, чтобы не дать удариться головой о кафель. Сил удержать ее у меня не хватило, мы обе оказались на полу, но, по крайней мере, моя поддержка смягчила падение, и девчонка не ушиблась. Пока черноволосый полицейский и хмурая тетка в униформе совали ей под нос нашатырь, вонявший на весь участок, я поинтересовалась у одышливого, нет ли новостей о моих друзьях. Новостей не было. Коп долго рылся в каких-то бумажках, потом в компьютере, потом принялся нудно уточнять у меня мелкие незначительные детали, а в конце концов вздохнул и развел руками.

— Пока ничего не известно. Мы вам сразу позвоним, мисс, как только что-нибудь найдем.

— Не верьте им! — пришедшая в себя негритянка сидела на краешке казенной жесткой скамейки, жалкая, как встрепанная птичка. Платье на груди промокло то ли от нахлынувшего молока, то ли от воды, которой ее облили умники-копы, чтобы привести в чувство. — Они все время так говорят… А сами даже не ищут!..

Ее глаза блестели от слез. Мне было ее невыносимо жаль, а местные полицейские вызывали у меня только глухое раздражение и досаду. Надо же — пропал крохотный ребенок, а они сидят и бубнят, не двигаясь с места…

Несчастная мать была маленькая, не выше меня ростом, изящная, и не совсем черная, скорее — мулатка, или даже квартеронка. И очень, очень молоденькая. Пестрое платьице задралось, и видны были трогательные белые трусики. Девушка этого не замечала, она все еще дрожала и всхлипывала.

— Вас подвезти? — спросила я мягко. — Где вы живете?

— Тут недалеко, — она вытерла нос скомканной бумажной салфеткой. — В Ламбертсвиле. Я пришла пешком, не люблю водить машину, но как я пойду, я вся мокрая…

— Пойдемте, — я кивнула на дверь. — Мне как раз по пути, я подвезу вас.

— Спасибо, мисс, — она сгорбилась и тихо заплакала.

В машине я предложила ей сигарету, и она, чуть помедлив, взяла ее.

— Вообще-то, я бросила курить, когда родился Тими… Вы знаете, грудному ребенку это вредно… Но теперь… — она глубоко затянулась и сразу закашлялась. — Я оставила его в коляске возле магазина, моего бэби. С моей младшей сестрой. Лиззи одиннадцать лет, она очень ответственная, но она ничего не смогла сделать: этот подонок подлетел на мотоцикле, выхватил Тими из коляски и умчался… Никто ничего не мог сделать, хотя многие видели, как это произошло. Мы сразу вызвали полицию. Но… В Нью Хоупе очень много байкеров, они все одинаковые, никто не смог точно сказать, куда поехал тот… — она всхлипнула и полезла в свою крохотную сумочку за салфетками.

Мы были уже на мосту через Делавер. Было не слишком поздно — гуляющая публика еще бродила туда-сюда по тротуарам, из соседних машин слышалась музыка, у перил целовалась совсем молоденькая — лет по четырнадцать — парочка.

Оглянувшись на них, девчонка сказала:

— Школьные свит-хартс… Ну, вы знаете, Ромео и Джулия. Мы с Орландо тоже так целовались везде, где придется — на переменах, на мосту, в кинотеатре, в пиццерии… А потом и трахались где попало. Пока я не забеременела. Тогда Орландо перешел в одиннадцатый класс, а мне пришлось бросить школу. Мамочка была очень недовольна, просто поседела от горя. Меня зовут Таня, мисс. А вас?

Я не удивилась. Черные в Америке почему-то очень любят имена Таня и Наташа. Точно подслушав мои мысли, девушка добавила:

— А мою старшую сестру зовут Наташа. Наша мамочка наполовину русская: ее мама жила в Москве, а папа там учился. Вы ведь тоже русская, мисс? Я это сразу поняла. У вас с мамочкой похожий акцент.

Даже тут я не особенно удивилась. Я слишком сильно нервничала и слишком тряслась от страха, чтобы чему-то удивляться. Мы уже ехали по Ламбертсвилю, и то, что мне предстояло сделать, не лезло ни в какие представления о спокойном и дружелюбном мире — довольно тесном, как только что выяснилось.

— Да, я действительно русская, — сказала я, притормозив на светофоре и сворачивая на север. — Меня зовут Вера. Приятно познакомиться. Где вас высадить, Таня?

— Чуть подальше и направо. Я почти дома. Спасибо вам. Желаю удачи. — Она сделала паузу и нерешительно добавила: — У вас ведь тоже… кто-то пропал?

— Да. Подруга, ее муж и… и мой друг. Бой-френд. Любимый человек.

Огромные черные глаза недоверчиво уставились на меня.

— Сразу трое?.. Как это может быть?..

— Ну… Придется долго рассказывать, а вы уже приехали. До свидания, Таня. Желаю вам поскорее найти вашего малыша. Я уверена, что он найдется.

Я остановилась у кромки тротуара. Однако моя спутница не спешила покидать машину.

— Скажите, — произнесла она медленно. — Ваши друзья… пропали недавно?

— В минувшие двое суток, — ответила я устало и машинально посмотрела на часы на приборном щитке. Они не работали — электронные цифры беспорядочно мигали. Не знаю, с чего бы им испортиться. — Последним исчез мой бой-френд. Прямо из госпиталя.