С тех пор как погиб Олег, Нина не ходила в магазины, на рынки, продукты приносил отец, или Варя, или мать, или Оля. Нина не знала, что ответить Александре Филипповне, и потому начала добросовестно вспоминать рассказы Варьки.
— За дублёнками нынче все гоняются. Ещё джинсы сейчас в моде. Но по своей цене ни джинсы, ни дублёнки сейчас не купишь. Спекулянтов развелось уйма, всё перекупают, приходится сильно переплачивать. — Варька могла найти общий язык с любым человеком, наверное, потому, что разговаривала с ним непринуждённо и весело, включала его в свою игру, и Нина очень старалась подражать Вариному голосу, Вариным интонациям. — Управы на них никакой нет. На рынках опять же спекулянты, за два помидора отдашь столько, сколько за килограмм мяса. Дерут по семь шкур.
Особенно Варю любили старушки и старики. И эта пожилая женщина неожиданно клюнула на легкомысленный тон Нины — засмеялась. Она смеялась всем нутром, сотрясалась от смеха. Прикрывала ладонью рот, у неё не было одного переднего зуба.
— Поди ж ты, везде одно и то же. У нас тоже снег зимой и тот стоит денег.
— Про цены я вам сказать не могу, не знаю, — призналась Нина. — Знаю, сколько чистого времени приходится тратить на дорогу в издательство. Час двадцать пять минут с одного конца Москвы в другой. Итого два пятьдесят! На работу и с работы. Многие так ездят.
Александру Филипповну она знает сто лет — затянутые в жиденький узел седые волосы, скуластое лицо, тёмные, точно спёкшиеся губы. Это её мать, её бабка, тётка. И она начала рассказывать о себе.
— В городе спервоначалу мне было тяжело. Хоть наш город и не Москва, а всё — город. В многоэтажных домах мне душно, я люблю простор, задыхаюсь от бензина, газа. Наша деревня стоит на берегу чистой реки. Травы много, бери какую хочешь. Отец был большой человек, лечил людей травами. Жизнь я уже, видишь, прожила, а второго такого не встретила. Хотел он своё умение сыну передать, а сын не получился. Пять девок! Что тут поделаешь? — Александра Филипповна не говорила, пела. Оля смотрела на неё не мигая. Странно, была Оля больная, а сейчас чаю попила, хлеба с вареньем поела, и не вырвало её. — Родилась-то я на Тамбовщине. Весь наш род — тамбовский. Только отца выслали оттуда. И нас с ним вместе. Мне было тогда пять лет, ничего не помню. Выслали его за то, что он — колдун. По темноте деревенской прозвали так, потому что вылечивал людей. — Александра Филипповна невесело усмехнулась. — Колдун, а сына себе не наколдовал.
— Почему? — спросила Оля. — Если колдун, он всё может!
— Он может только то, что человеку подвластно. — Александра Филипповна замолчала, поёжилась. Жевала тёмными губами, думала, говорить не говорить, сказала: — Был один случай… вмешался отец в Божеские дела… оживил мёртвого!
Значит, Илья соврал ей, что у него был просто летаргический сон! Если дед умел оживить человека, значит, и Кеша умеет. Значит, Кеша оживил Илью. Глаза у Нины слипались, но светлая точка уже жила в мозгу. Нина хорошо запомнила: «Мёртвого оживил!»
— Как «оживил»? — спросила Оля.
Александра Филипповна замахала на неё руками.
— Тише! Нельзя такое говорить. Грех! — сказала испуганно и дальше уже спокойнее продолжала: — Болтают люди, потому что любят болтать, ведь за болтовню не нужно платить деньги, а люди без понятия. Ты, доченька, не слушай их.
Из слабости, как из детских пелёнок, вяжущих движения, Нина не могла вынырнуть — поднять голову, пошевелить рукой-ногой, но строгий голос Александры Филипповны слышала ясно, словно в ней жило только одно чувство: слух.
— Когда родился Кеша, мой отец созвал всю деревню. Никогда особенно не пил, а тут напился. Лез целоваться к каждому, каждому кричал: «Смена мне пришла в мир! Ему всё завещаю». Отец был человек, — медленно говорила Александра Филипповна. — Ни с кого за всю жизнь не взял ни копейки, никому за всю жизнь не отказал в помощи. Жил для людей. — Нина с трудом открыла глаза. Кончик носа у Александры Филипповны покраснел, точно она долго плакала. — Не успел Кеша начать ходить, как отец стал его учить понимать травы и вовремя брать их. К больным с собой приводил, будто тот в разуме… Вы ешьте, ешьте… — приговаривала через каждое пятое слово Александра Филипповна. — Возьмите клубнички. Пейте побольше. Чай смоет болезнь.
— Здрасьте! — раздалось за спиной. — Травяной чай — это с пользой. — Нина обернулась.
Перед ней стоял среднего роста человек. Покатые плечи, круглое обычное лицо с коротким веснушчатым носом, смеющиеся глаза.
— Хочу чаю, мать. По-моему заварила?
— Это вы? — удивилась Нина.
— По-твоему, — сказала Александра Филипповна не вставая.
— Сбежала от меня, — врач растягивает слова. — От меня не убежишь.
Нина сидела прямо посередине широкой стороны стола. Подумала, что нужно бы подвинуться к углу.
— Сидите, сидите, — сказал врач. Нина испуганно дёрнулась в сторону, оказалось, с места не стронулась. — Я же сказал, сидите, — усмехнулся он.
Подошёл к холодильнику, распахнул его, долго перебирал пузырьки. Движения его были медленные, словно в замедленной съёмке. Добродушный, очень спокойный человек. «Так и должно быть у врача — тихо, таинственно и благостно», — подумала Нина.
Олег любил слово «благостно» — благостным было всё надёжное.
И этот новый в Нининой жизни дом запахами своими, книгами, непонятными папками, пакетами и магнетически спокойным Кешей был для неё благостен.
Варя зовёт врача Кеша. Сквозь страх и слабость Нина рассматривала его, пользуясь тем, что он на неё не смотрит. Ему лет сорок, не больше. Чуть оттопыренные губы. Шевелит ими, словно что-то подсчитывает. Две крупные рябинки на щеке. Морщина на лбу. Не как у всех морщина, не поперечная и не горизонтальная, а наискосок, через весь лоб. Если Кеша спас Илью и, кажется, ре спас Олю, значит, он вернёт ей Олега! Мысли путались.
Чёрная густая жидкость пахла дёгтем, но под взглядом врача Нина послушно глотнула, обжигая горечью горло, грудь, живот. Кеша смотрел, и его взгляд, источавший свет, чего-то ждал от неё. Под этим взглядом Нина глубоко вздохнула. И вместе с воздухом в неё проникла энергия, которая, как горячим сквозняком, вместе с дёгтем промела её внутри: ноющая боль в костях и под мышками стала таять. Странно, но движение в ней этой энергии сделало её ещё более неподвижной: как сквозь дым она видела сейчас и Александру Филипповну, и её громадного сейчас сына, и Олю, и круглые, бордовые, с зелёными передничками ягоды клубники.
— Тебе тоже есть винцо, — врач протянул лекарство Оле. — Выпей и идём со мной.
— Куда вы её зовёте? — Нина с трудом преодолела своё странное оцепенение.
Врач очень серьёзно стал объяснять ей:
— Сеансы ежедневно, по два раза в сутки. Мама, — прервал он себя, — она ела что-нибудь? — Александра Филипповна кивнула. — Придётся отложить до утра.
Всё гуще становилась завеса, отделявшая Нину от людей, сейчас погаснет сознание и оставит территорию огню, мечущемуся в ней. Но неожиданно Нина вспомнила: она же очень далеко от собственного дома, в городе Улан-Удэ, и у неё здесь нет никаких знакомых! Она первый раз путешествует одна, без Олега. С ним всё было просто: гостиницы, еда… Она даже не знает, как всё это делается в чужом городе. Красный закат. Уже вечер. Нина заставила себя встать.
— Надо идти, Оля. В гостиницу. Спать. Пойдём, Оля. — А сама села. И Оля, уронив голову на руку, дремала.
Нина забыла отдать врачу записку. Он не спросил её о записке. Он даже не спросил, как её зовут и откуда она взялась. И чай их посадили пить, тоже ни о чём не спросив. Сейчас врач, не обращая на неё никакого внимания, лил в стакан жидкость — из одного пузырька, из другого, из третьего. Поставил на стол глубокую широкую кастрюлю, прямо около Нининого лица. Незнакомые травы пахли терпко. Чёрные корешки, тонкие бледные пластинки неизвестных растений казались Нине спасительными и таинственными символами могущества врача. Врач налил в кастрюлю воды, поставил на огонь. Движения его успокаивали Нину, она, как и Оля, прижалась щекой к столу, поплыла по воздуху вместе с запахами, перестала слышать и видеть. Это врач их с Олей заколдовал. Она не живёт больше, её нет.
А всё потому, что Олег разбился на своём «Москвиче». «Москвич» прошёл сто тысяч, а на сто первой подвёл. Вот тебе и чудо, свалившееся на них. Разве «Москвич» виноват? В сыреньком тумане бесснежной зимы на ночном шоссе Олег налетел на каток, которым утрамбовывают асфальт. Он спешил к ней.