Эмилия Остен - Шелк для истинной леди

И вот теперь Элиза увидела его в Бостоне.

А Пол совсем не изменился. Нет, изменился. Он стал еще красивее, хотя вряд ли такое возможно. Элиза почувствовала, что неудержимо краснеет. Так глупо! Насколько это было глупо в детстве, настолько же глупо и сейчас. Но как двадцатилетний Спенсер поразил десятилетнюю девочку, точно так же он заставил трепетать и двадцатилетнюю девушку. Элиза порадовалась, что Пол ее не заметил. Она бы просто умерла на месте. Сейчас она не вправе забивать себе голову всякими глупостями. Ей не пятнадцать лет, когда можно было каждую ночь рыдать в подушку и предаваться аристократической печали, оплакивая отъезд прекрасного принца. Ей почти двадцать, у нее на руках сестры. Прекрасных принцев не существует. Пол Спенсер и не помнит глупую девчонку, тайно вздыхавшую по нему пять долгих и бурных лет назад.

Спустя три месяца, Элиза поняла, что сделала роковую ошибку, согласившись остаться в доме дядюшки Ворма. Радовало только одно – сестры были надежно устроены.

Сначала работать в «Парижских модах» Элизе даже понравилось. Магазин был большой, хотя и не очень рационально устроенный, но с обширной клиентурой, в том числе и с определенным кругом постоянных покупательниц. Филипп Ворм экономил на всем. Элиза несколько раз пыталась доказать дяде, что уж на качестве экономить не стоит, но тот только отмахивался. Девушка вскоре узнала, что вещи и ткани, продающиеся в магазине, – далеко не парижского происхождения. После этого работать стало сложнее, Элизе постоянно приходилось кривить душой, чтобы продать хоть что-то.

К тому же дядюшка с превеликим удовольствием свалил на девушку все обязанности по дому. Нет, Элиза не мыла полы и не готовила обед, но она выполняла все те многочисленные дела, которые обычно лежали на плечах хозяйки. В случае же настолько запущенного жилища, как дом Филиппа Ворма, это было слишком тяжелой работой. Отстояв целый день за прилавком, Элиза приступала к домашним делам. К тому времени, когда в доме гасили свет, девушка абсолютно без сил падала на свою узкую кровать и проваливалась в беспокойный сон. Дядюшкин дом незримо, но ощутимо давил на плечи, сковывал сердце и заставлял душу томиться в неизъяснимой тоске. Элиза прочувствовала на собственном опыте, что значит выражение «стены давят». Дом пригибал ее к земле и душил. Дядюшка ни на шаг не отходил от Элизы, постоянно подступая то с поучениями, то с похвалами. Но такая жизнь все же была лучше, чем прозябание на улице. Так, по крайней мере, утешала себя Элиза целых три месяца. Уже наступило лето, пансион миссис Мартинсон выехал за город, поэтому девушке редко удавалось увидеть сестер, лишь иногда она получала письма. Но не это беспокоило Элизу. Настоящая проблема была в том, что у нее почти кончились деньги. Несколько долларов и горстка медяков – вот и все средства. Конечно, пансион оплачен еще на три месяца вперед, но, как показал опыт, время летит быстро, а дядюшка не спешит выплатить обещанные деньги. Элиза несколько раз пыталась начать серьезный разговор, но Филипп Ворм был скользок и увертлив, словно червяк. Настаивать девушка не решилась. Пока не решилась.

Другая проблема состояла в том, что дядюшка был почти откровенно навязчив, даже развязен. Словно Элиза была не благовоспитанная и честная девушка да еще и его племянница, а… даже страшно подумать. Сначала Элиза старалась не замечать завуалированных намеков, но со временем они становились все более прозрачными и сальными. Несколько раз дядя почти до смерти ее напугал, однако потом обратил все в шутку. Элиза стала запирать дверь на ночь. Так больше продолжаться не могло.

Утро началось как всегда. Элиза встала, отдала распоряжения Келли, быстро позавтракала в одиночестве и открыла магазин. Обычно за кассой сидела унылая мисс Суон, худая и бледная блондинка, проработавшая на Ворма уже лет двадцать, но сегодня Элиза осталась без помощницы: накануне кассирша попросила выходной. Время до обеда тянулось ужасающе медленно. Элиза твердо решила больше не откладывать разговор, а потребовать от дяди полного расчета. Оставаться в этом доме просто-напросто опасно для ее чести. А честь – это все, что у нее есть.

Появились две покупательницы, со скучающим видом побродили вдоль прилавка, попросили показать отрез фланели на пальто, пощупали ткань. Элиза терпеливо ждала, пока дамы примут решение. Сама бы она никогда не купила столь некачественную ткань по такой высокой цене, но посетительницы, кажется, имели по этому поводу свое мнение. В магазине Уиверов подобную фланель даже бы не выложили на прилавок, а сразу вернули поставщику, еще и потребовали бы компенсацию за некачественный товар. Филипп Ворм же частенько скупал у фабрикантов именно некондицию и втридорога продавал брак доверчивым покупательницам. Расположенный в престижном квартале, богато отделанный и довольно широко рекламируемый, магазин «Парижские моды» на самом деле являлся низкопробным местом, но покупательницы были не в курсе изнанки торговли, поэтому все же приобрели шесть ярдов отвратительного качества фланели. Элиза подозревала, что ткань полиняет и сядет после первой же стирки.

Ну что ж, еще немного, и можно будет закрыть магазин и пойти к дяде, чтобы сообщить ему о своих намерениях. Элиза подозревала, что долго искать не придется. Филипп Ворм облюбовал в доме два помещения: столовую и кабинет. В других местах он появлялся, только преследуя Элизу.

Дядя оказался в кабинете. Он курил вонючую сигару и читал газету. Когда Элиза вошла, предварительно вежливо постучав, он даже не удосужился встать. Девушке пришлось подойти к столу и заговорить первой, привлекая внимание мистера Ворма.

– Дядюшка, – начала Элиза, стараясь унять дрожь в голосе. – Нам нужно серьезно поговорить.

Ворм отложил газету, встал, обошел стол, почти силой усадил Элизу на диванчик и устроился рядом.

– О чем же, моя дорогая?

– О моей работе. И об ее оплате, – перешла сразу к делу Элиза.

– А что не так? – искренне удивился дядя, сжимая в холодных ладонях руку Элизы.

– Я работаю уже три месяца, но вы не заплатили мне ни цента, – девушка чувствовала себя чрезвычайно неловко. Дядя сидел слишком близко, тема была слишком неудобная…

– Но у тебя же все есть, – проговорил дядюшка Ворм, придвигаясь еще ближе. Его колено уже почти касалось юбок Элизы.

– Но дядя! – Элиза вскочила, вырвав руку. – Мы же договаривались по-другому! Мне очень нужны деньги, чтобы оплачивать пансион сестер!

– О, не забивай свою хорошенькую головку, дорогая, твой дядюшка обо всем позаботится! – Ворм расстегнул пару пуговиц на жилете, до глубины души шокировав Элизу.

– Если… Если вы не намерены выполнять свою часть договора, то я считаю себя вправе отказаться от своих обещаний и устроить жизнь по своему разумению.

– Что ты имеешь в виду, моя дорогая? – Филипп Ворм встал и опять приблизился к девушке на недопустимо близкое расстояние. Элиза отпрянула. – Ты покинешь мой дом? Бросишь работу? И как ты собираешься добывать средства к существованию? Содержать сестер?

Элиза вскинула голову.

– Я найду работу, за которую мне будут платить, – как и планировала с самого начала. Кажется, ваше гостеприимство небескорыстно.

– Ну что ты, милая! – Дядюшка снова завладел рукой Элизы. – Я абсолютно бескорыстен, мне лишь хочется немного тепла и внимания. А ты так мила и так красива…

Элиза содрогнулась от отвращения. Пальцы дяди поглаживали ее запястье, перебираясь все выше. Она попыталась вырваться, но он держал крепко, почти делая ей больно.

– Отпустите меня, прошу вас! – взмолилась Элиза.

– Не стоит так нервничать, дорогая, – вкрадчиво проговорил дядюшка Ворм, притягивая девушку к себе. – Мы же одна семья!

Элиза рванулась изо всех сил, каким-то чудом выскользнула из мерзких объятий и бросилась прочь. Филипп Ворм не стал ее преследовать, а лишь выкрикнул в спину:

– Ты скоро приползешь ко мне на коленях, моя дорогая племянница!

Элиза выбежала на улицу, промчалась по Эндикот-стрит и остановилась лишь на площади перед «Все для леди». Без сил опустившись на скамейку, девушка разрыдалась.

– Мисс, вам плохо? Вам помочь?

Элиза подняла голову и увидела молодого нескладного парня, озабоченно склонившегося над ней. Он был одет недорого, но прилично: серые брюки, льняная рубашка и шерстяной жилет, а также большая кепка, сползавшая на уши. Человек не из высшего общества, однако явно не прозябает в подворотне.