Анна Яковлева - Шестое чувство

В просветы садовой беседки заглядывали любопытные солнечные лучи, с разбега плюхались на стол, путались в ярко-оранжевом букетике календулы и окончательно вязли в сахарно-розовой мякоти арбуза.

Теплый ветер сдувал с желто-белых застенчивых цветков жимолости и разносил по саду пьянящий аромат, на который слетались осы.

И вдруг какая-то угрожающая тень вторглась в эту пастораль.

В следующую секунду Антон понял, что придется принимать бой, залег и стал отползать, высматривая позицию для стрельбы.

– Алкаши проклятые, житья от вас нет. Повсюду морды синие, куда ни плюнь, – донесся извне чей-то плаксивый голос, и Антона отшвырнуло взрывом.

Рефлексы никуда не делись. Квасов сгруппировался, подскочил и… проснулся, обнаружив себя на скамейке во дворе родной многоэтажки, в нескольких десятках метров от собственной жилплощади. Если учесть, что накануне Антон набрался по самые брови, то эти несколько метров не в счет. Главное – направление взял верное.

От пребывания на твердой скамейке тело затекло и не слушалось, и, чтобы сесть, пришлось собирать себя по частям.

Молочный предутренний туман занял без боя двор и скамейку, взял в плен и продолжился в голове, что создавало некоторое неудобство – мешало навести резкость. По этой причине Квасов не сразу опознал угрозу.

«Угрозой» оказалась сущность женского пола в цветастом халате.

Сущность была растрепанной, бледной, отечной, с заплывшими глазками и распухшими губами, с коричневыми разлитыми пятнами на щеках и выглядела примерно как он сейчас. Но он-то, понятное дело, с бодуна. А она?

Глаза Антона сползли с лица особи и зафиксировались на двух пуговицах на уровне талии. Пуговицы с видимым трудом сдерживали натиск огромного живота.

В голове Антона взрывались десятки петард, но ему все же удалось идентифицировать особь: мадам жила в его подъезде, то есть была практически соседкой.

Так близко практически соседку Антон ни разу еще не видел и с некоторым удовлетворением отметил, что барышня – не совершенство. Хотя, он слышал, такое с беременными случается. Пятна потом проходят. Пигментация называется.

Если убрать пятна и отеки – может нормальная телка получиться. Пардон – дамочка.

Вообще-то сейчас к таким обращаются «девушка». Правда, как успел заметить Антон, все зависит от внутренних часов.

Если человеку суждено прожить долгую жизнь, то он и выглядит долго молодым и наивным. И наоборот – тот, кому судьбой отмерен короткий век, взрослеет раньше и стареет тоже быстрей. Например, Александр Невский в пятнадцать лет выглядел как зрелый мужчина и жизнь прожил яркую, но короткую, хоть и благоверную.

Впрочем, о чем это он?

Квартира Антона находилась на первом этаже, и из окна кухни он частенько наблюдал, как беременная проплывала по двору в сопровождении девочки лет пяти. А недавно Антон засек еще одно чадо, видимо старшую дочь. Старшей было лет десять, хотя на глазок определить возраст ребенка Антон бы не взялся, поскольку был, что называется, не в теме.

Так или иначе, выходило, что соседка готовилась стать мамашей в третий раз – факт, который у Антона вызывал почтительный ужас.

– Здравствуйте, – попытался быть любезным Антон, хотя в глотке было как в пересохшем колодце и каждое слово приходилось вытаскивать щипцами, – это я вчера перебрал немного, вот, значит. С друзьями посидели. Вот, значит.

Антон скромничал. Результаты двухдневной попойки были ошеломляющими…

…Первого августа Александру Чеснокову, как значилось в паспорте, стукнуло тридцать три.

День рождения у Саньки первого августа, значит, а День воздушно-десантных войск – второго.

День рождения отмечали в гараже.

Душевно так сидели: Вовка Чиж – одноклассник Саньки, финансовый гений и заядлый охотник, виновник торжества Чесноков, которого иначе как Чеснок никогда не звали, он – Антон Квасов, Леша Малышевский (однополчанин Антона) и… и все. Нет. Был кто-то еще, дай бог памяти…

А! Витек Плотников – «контрабас», потерявший друга в Югославии. Витек служил по контракту не столько из-за денег, сколько по идейным соображениям.

Да, так вот. Витька зачем-то притащил никому не известного Жорика, с которым они в горах отбивали разведгруппу у нохчей.

Из-за Жорика все и началось.

Жорик служил в спецназе МВД и недавно надел краповый берет. Краповый был мелким, но резким: литые мышцы перекатывались под майкой при малейшем движении, даже привычные ребята отводили глаза. Говорить ни о чем, кроме войны, Краповый не мог и почти сразу стал задираться.

– Ну? Не в дорожном батальоне я служу, и чё? Кто там был, тот поймет, – начал пьяный базар Жорка.

Антон с ребятами только переглянулись. Зачем быковать в чужой компании? Жорику культурно намекнули, заткнись, мол, а то вынесем.

Так нет же, этот бык и не подумал остановиться.

Понес какую-то околесицу, якобы СССР проперли армейские.

– Хватит пургу гнать, – по-доброму посоветовал гостю Саня Чесноков, – мы еще не забыли, что такое честь, а менты – жлобье одно, давно продались.

От обиды за родное ведомство у Крапового глаза побелели.

– Да вы армию растащили, эшелонами оружие на Ближний Восток гнали. Каналы наркоты наладили из Афгана! – брызгая слюной, прохрипел он.

– А вы, конечно, за наградами под пули лезете на Кавказе!

И понеслось…

Естественно, дошло до рук.

Краповый размялся на имениннике – свалив вероломным ударом слева, потом навешал Вовке, и только после этого Лешка и Витек смогли скрутить верткого и тугого Жорку.

Антон сунулся, но его тут же сбили с ног. С ноги, если быть точным.

Отлетев в сторону, Антон зацепился за колченогий стул и удержался от падения, но в процессе даже протрезвел – так испугался. Не за себя! За биопротез – ступню капитану Антону Квасову раздробило фугасной миной под Цхинвалом, и профессор, хирург от Бога, собирал осколки четыре часа. После операции левая нога стала короче правой, и Квасов заметно прихрамывал.

Оседлав этот подвернувшийся стул, Антон поддерживал своих голосом, скандировал:

– Десантура, бей ментов! Никто, кроме нас!

Завидовал братишкам, что еще могут всыпать такому чертяке здоровому, этому Жорке.

После драки стали мириться, и водки, как водится, не хватило.

На поверку Жорка оказался нормальным пацаном, не из блатных. Как прирожденный диверсант, среди ночи за шесть секунд организовал закуску и выпивку, и братишки просидели до утра. Вспоминали, когда, кто и какую высоту штурмовал, кто, где и как покуражился.

Утром второго августа опохмелились пивом, и внезапно всех захватила идея выдвинуться на площадь. Вызвали такси и поехали в центр.

На площади возле мэрии с глупыми рожами толпился мирняк – гражданские, значит. Плотным полукольцом обступили пятачок, на котором давали показательные выступления десантники.

Бойцы демонстрировали приемы рукопашки для мальчишек из военных клубов, разбивали доски и кирпичи…

Ветер шевелил еще зеленую, но уже подсушенную листву, гнал по небу облака, закручивал пыль под ногами, навевал волчью тоску. Пиво повторили.

С этого места воспоминания путались.

Откуда-то взялся автобус для желающих принять участие в пейнтболе. Вся компания дружно пожелала.

Оказалось, в программу праздника включено «освобождение заложников» из реквизитного железнодорожного вагона.

Услышав холостые выстрелы, нетрезвые братишки сначала присели, а после того, как из автобуса вылетела «срочная бандероль» в виде дымовой гранаты, Жорка с Витькой натурально «залегли». Хорошо еще, окапываться не стали.

Народ крутил пальцами у виска и отпускал шутки, так что в итоге пришлось идти в атаку.

В памяти Антона замелькали какие-то гопники, потом – о не-ет! – дежурный наряд…

Документы обнаружились только у Жорки, но старший наряда, подполковник МВД, оказался свой, из тех, кто тоже не по-детски отметился «за речкой» (имеется в виду Аргун).

Подполковник оперативно всех загрузил в милицейский уазик и доставил со всем своим уважением на озеро, в летнее кафе, на тот момент уже закрытое, что не помешало разухабистой компании преодолеть декоративное ограждение и разложить на столике под «грибком» вяленого лещика, пиво и водку.