Стучат, Сьюзи оборачивается к двери:

– А-а, Джесс, наверное. Она говорила, что уже выезжает.

– Входите! – откликается Пола.

Дверь распахиваемся, и я цепенею.

Венеция. На ней балахон, в которых врачи делают операции, все волосы убраны под зеленую шапочку. Выглядит она так шикарно и важно, будто день-деньской спасает людям жизнь.

Стервозина.

По лицу Венеции пробегает тень шока, но она почти сразу берет себя в руки и с профессиональной улыбкой подходит к койке.

– Бекки! А я понятия не имела, что пациентка, к которой меня вызвали, – ты. Давай-ка посмотрим, как у нас дела…

Она стаскивает зеленую шапочку, и ее волосы роскошным каскадом обрушиваются на спину.

– Люк, давно у нее началось? Рассказывай по порядку.

Опять она за свое. Не дает мне слова сказать и очаровывает Люка.

– Оставь меня в покое! – выпаливаю я. – Я уже не твоя пациентка, так что нечего тебе здесь делать. Спасибо, что зашла.

Мне вдруг становится все равно, есть у меня схватки или нет. Даже притворяться не пытаюсь. И про роды больше не вспоминаю. Можно и сейчас устроить крупные разборки, еще не слишком поздно. Все вокруг с разинутыми ртами смотрят, как я отбрасываю маску и тяжело сажусь на постели.

– Сьюзи, дай мне сумку, будь добра, – срывающимся голосом прошу я. – Она под кроватью.

– Нашла! Вот. – Сьюзи подает мне сумку и шепотом спрашивает, наклонившись к моему уху: – Это она?

– Угу, – киваю я.

– Корова.

– Отличная мысль, Ребекка! – встревает Пола, но голос у нее неуверенный. – Вы подниметесь, а ребенок опустится…

– Венеция, мне надо кое-что тебе вернуть.

Голос у меня плывет, во всем виноват этот газ, от которого я как пьяная. Да еще губы сами собой расползаются в улыбке, а это меня уже достало. Но Венеция, кажется, все поняла.

– Люку они не нужны. – Я вытаскиваю из сумки варикозные чулки и бросаю их Венеции. Чулки падают на пол, не долетев, и все смотрят на них.

Ой, перепутала.

– То есть вот это ему не нужно. – Беру коробочку с запонками, размахиваюсь и попадаю Венеции прямо в лоб.

– Ох, черт! – Она хватается за лоб.

– Бекки! – укоризненно восклицает Люк.

– Она охотится за тобой, Люк! Даже прислала тебе рождественский подарок! – Я вдруг вспоминаю про латынь. – Ути… барбери… – язык безнадежно заплетается, – нам… нет, туи…

Дьявол.

Идиотский язык эта латынь.

– Детка, ты бредишь? – беспокоится мама.

– Бекки, я понятия не имею, о чем ты говоришь. – Венеция только посмеивается.

– Отстань от нас, – меня трясет от ярости, – оставь нас с Люком в покое!

– Ты же сама требовала вызвать меня, – напоминает Венеция и забирает у нервничающей Полы карточку. – Так, и что у нас с ребенком?

– Не увиливай! – кричу я. – Ты говорила, что у вас с Люком роман. Ты мне наврала!

– Роман? – Венеция широко открывает глаза. – Бекки, мы с Люком просто давние друзья! – Она издает серебристый смешок. – Прости, Люк. Я знала, что Бекки меня недолюбливает, но ни за что бы не подумала, что она настолько ревнива…

В этой зеленой форме она выглядит как настоящий врач и говорит так убедительно. Рядом с ней я – растрепанная, пьяная от газа беременная клуша в футболке-мешке.

– Вен, все хорошо. – Люку явно неловко. – Слушай, мы уже вызвали Чарльза Мозгли. Так что… можешь уйти.

– Придется. – Венеция заговорщицки кивает Люку, а меня охватывает бешенство.

– Люк, не дай ей опять выкрутиться! Она сама говорила, что вы любовники! Уверяла, что ты уходишь от меня к ней!

– Бекки…

– Это правда. – По моим щекам текут злые слезы. – Никто мне не верит, но это правда! Она говорила, что как только вы снова встретились, осталось лишь решить, где и когда. Что вы опьянены друг другом и вообще вылитые Пенелопа… и еще кто-то. Отелло.

– Пенелопа и Одиссей? – Люк смотрит на меня во все глаза.

– Да, точно! И что вы созданы друг для друга. А мой брак уже распался… – Я вытираю нос рукавом футболки. – А теперь выставляет меня ревнивой идиоткой…

В глазах Люка что-то меняется.

– Значит, Пенелопа и Одиссей? – спрашивает он голосом, в котором слышен металл. – Вен?

Напряженная пауза.

– Я не понимаю, о чем она говорит, – невозмутимо заявляет Венеция.

– А кто это – Пенелопа и Одиссей? – шепчет Сьюзи мне в ухо, и я беспомощно пожимаю плечами.

– Венеция, – Люк смотрит на нее в упор, – мы никогда не были Пенелопой и Одиссеем.

Впервые за все время знакомства я вижу, как дрогнула Венеция. Но это почти незаметно: она молчит и вызывающе глядит на Люка. Словно говорит: «Нет, были».

Так, надо разобраться.

– Люк, кто такие Пенелопа и Одиссей? – спрашиваю я.

Надеюсь, что не руководитель рекламной компании и не акушерка, которые долго и счастливо жили вместе, но сначала выставили вон первую жену.

– Одиссей оставил Пенелопу и отправился в долгое путешествие, – объясняет Люк и продолжает сверлить глазами Венецию. – Оно так и называется – одиссея. А Пенелопа, как верная жена, ждала его. Целых двадцать лет.

– Нет, эта ждать не стала бы! – Сьюзи возмущенно тычет пальцем в Венецию. – Заводила бы шашни налево и направо!

– Венеция, ты говорила Бекки, что у нас роман? – От громового голоса Люка мы все подскакиваем. – Говорила, что я ухожу от нее к тебе? Пыталась лезть в нашу жизнь?

– Разумеется, нет, – холодно отвечает Венеция. Взгляд у нее жесткий, но подбородок вздрагивает, я-то вижу.

– Отлично. – Тон Люка по-прежнему уничтожающий. – Давай окончательно проясним все раз и навсегда, при свидетелях. Я ни за что не завел бы с тобой роман, Венеция. Я ни с кем не стал бы встречаться. – Он поворачивается и берет меня за руки. – Бекки, что бы там ни плела Венеция, у нас с ней ничего не было. Мы только встречались в юности. Примерно год. И все. Ясно?

– Ясно, – шепчу я.

– А почему расстались? – с любопытством спрашивает Сьюзи и краснеет, когда все в палате поворачиваются к ней. – Это важно! – упрямо добавляет она. – В семье не должно быть секретов! Мы с Тарки знаем о наших прежних романах все, до последней мелочи. Если бы и ты рассказал Бекки, вместо того чтобы… – Она умолкает.

– Пожалуй, ты права, – кивает Люк. – Бекки, я действительно должен рассказать тебе всю правду. О том, что между нами было и чем все закончилось. – Его лицо искажает гримаса. – Венеция испугалась беременности.

– Она была беременна?

От этой мысли меня чуть не выворачивает наизнанку.

– Нет! – решительно качает головой Люк. – Она только думала, что беременна. Это продолжалось недолго, но многое прояснило. И мы расстались.

– Ты струсил. – Голос Венеции дрожит, как будто она еле сдерживает давно копившийся гнев. – Ты струсил, Люк, и нашим прекрасным отношениям пришел конец. А ведь нам завидовал весь Кембридж. Мы были идеальной парой…

– Ложь! – обрывает Люк. – И я не струсил…

– Еще как струсил! Побоялся взять на себя ответственность! До смерти перепугался!

– Этим меня не напугать! – кричит Люк. – Я просто понял, что не хочу растить детей с таким человеком, как ты! Не хочу я жить с тобой всю жизнь! Потому и расстался с тобой!

У Венеции такое лицо, словно он ее ударил. Несколько секунд она молчит, а потом переводит на меня такой злющий взгляд, что я съеживаюсь.

– И нашел ее, да? – презрительно усмехается она. – Эту тупенькую, помешанную на шопинге девицу? Ты с ней хочешь жить до конца своих дней? Люк, она же пустышка! У нее мозгов чайная ложка! На уме одни магазины, тряпки, дуры подружки…

Кровь отливает от моего лица, меня бьет дрожь. Никогда не видела столько злобы и яда.

Смотрю на Люка: у него раздуваются ноздри и на виске бьется жилка.

– Не смей так говорить о Бекки, – цедит он так угрожающе, что даже мне страшно. – Не смей.

– Да ладно тебе, Люк. – Венеция насмешливо скалит зубы. – Тебя можно понять – она, конечно, милашка…

– Венеция, ты сама не понимаешь, что несешь, – хладнокровно перебивает Люк.

– Она идиотка! – выкрикивает Венеция. – Пустоголовое ничтожество! Черт подери, за что ты ее выбрал?

По палате пролетает дружный вздох. Какое-то время все молчат. Кажется, прямой вопрос застал Люка врасплох.

Интересно, что он ей ответит? Может, скажет, что в восторге от моего кулинарного таланта и остроумия?

Нет, вряд ли.