— Я просто обожаю чай. — Кент улыбается мне. — Так успокаивает. Ребекка, я слышала, что в Англии есть обычай три раза вращать чайник по часовой стрелке, чтобы прогнать злых духов. Это так? Или нужно против часовой?
Вращать чайник? Никогда в жизни о таком не слышала!
— Э…надо вспомнить.
Я глубокомысленно морщу лоб, пытаясь сообразить, когда же в последний раз заваривала чай в чайнике. Но единственная картинка, всплывающая в памяти, — мы со Сьюзи заливаем кипятком пакетики в кружках и Сьюзи открывает зубами упаковку «Кит-Кат».
— Наверное, против часовой, — наконец говорю я. — Потому что есть такая старая поговорка:
«Злой дух крадется по ходу солнца, но… никогда обратно».
Господи, что я несу? И с чего это я стала говорить с шотландским акцентом?
Боже, я пьяна.
— Удивительно! — восклицает Кент, отпивая чай. — Просто обожаю эти старомодные английские традиции. А другие традиции вы знаете?
— Конечно! — радостно вскрикиваю я. — И даже очень много!
Бекки, остановись. Прекрати.
— Вот, например, у нас есть очень древний обычай… ик… вращать кекс.
— Что вы говорите? — удивляется Кент. — Я о таком не слышала.
— О да, — уверенно продолжаю я. — Делается так: берете свой кекс, — я хватаю булочку с подноса проходящего мимо официанта, — и… крутите у себя над головой и… как бы… читаете такой стишок…
На мою голову начинают сыпаться крошки, а в саму голову не лезет ни одной приличной рифмы к слову «кекс», поэтому я кладу булку на стол и принимаюсь за кофе. — Это корнуолльский обычай.
— Правда? — заинтересованно переспрашивает Кент. — У меня бабушка родом из Корнуолла. Надо будет у нее узнать.
— Но он сохранился только в некоторых районах Корнуолла, — поясняю я. — В очень маленьких райончиках.
Кент и Джадд в замешательстве переглядываются, а потом оба начинают хохотать.
— Ох уж этот ваш английский юмор! — качает головой Кент. — Он такой необычный! Просто обожаю!
Сначала я не знаю, как реагировать, но потом присоединяюсь к их дружному хохоту. Боже, как весело. Мы отлично ладим.
— Послушайте, Ребекка, у меня для вас есть очень интересное предложение. Не знаю, каковы ваши планы на сегодня, но у меня есть билет на особенное событие… — Кент выдерживает паузу для пущего эффекта, как-то безумно улыбается, и я смотрю на нее с восторгом. Приглашение на распродажу «Гуччи»! Точно! — На ежегодную конференцию «Ассоциации финансовых экспертов»! — гордо произносит она.
На несколько секунд я немею, но, взяв себя в руки, все же выдавливаю:
— Правда? — Голос у меня звонче, чем обычно. — Не… не может быть!
Как, ну как мне отвертеться от этого?!
— Может! — восторженно восклицает Кент. — Я знала, что вам будет приятно. И если у вас нет планов на сегодня…
У меня есть планы, — хочется простонать мне. Я еду на распродажу за бесплатной тушью!
— Там будут выступать очень известные люди, — вставляет Джадд. — Берт Фрэнкел, например.
— Неужели? Сам Берт Фрэнкел?
Кто такой Берт Фрэнкел? В жизни не слышала этого имени.
— Ну вот… тут приглашение. — Кент открывает сумочку.
— Какая жалость! — восклицаю я. — А я планировала… пойти сегодня в музей Гуггенхайма [Музей современной живописи и скульптуры, основан С. Р. Гуггенхаймом в 1937 г.].
Уф, пронесло. Против культуры никто не попрет.
— Да? — Кент явно разочарована. — А на другой день нельзя перенести?
— Боюсь, что нет, — с сожалением отвечаю я. — Там сейчас именно та вещь выставлена, которую я очень хотела увидеть… с тех пор, как мне исполнилось шесть лет.
— Неужели? — спрашивает Кент, округлив глаза.
— Да, — доверительно наклоняюсь я к ней, — с тех пор, как увидела фотографию в альбоме репродукций у моей бабушки. Я с детства мечтала приехать в Нью-Йорк, чтобы воочию увидеть это творение. И вот я тут… Я просто не могу больше ждать. Надеюсь, вы меня поймете…
— Конечно! Конечно, понимаем! Какая удивительная история! — По тому, какими взглядами они обмениваются с Джаддом, ясно, что оба поражены. В ответ я скромно улыбаюсь. — А что это за произведение искусства?
Так, быстро, думай. Гуггенхайм. Современная живопись? Скульптура?
Я почти уверена, что это современная живопись. А звонок другу можно?
— Знаете… я предпочла бы его не называть, — наконец говорю я. — Для меня это… очень личная тема.
— О, — восклицает Кент, слегка смутившись. — Я ни в коем случае не хотела…
— Кент, — Джадд снова смотрит на часы, — нам пора…
— Да, ты прав. — Кент допивает чай и встает. — Простите, Ребекка, но у нас назначена встреча на два тридцать. Очень была рада познакомиться.
— Э-э… я тоже.
С трудом поднимаюсь на ноги и выхожу за ними из ресторана. Когда мы проходим мимо ведерка с винной бутылкой, я, пошатнувшись, замечаю, что выпила ее практически до донышка. Боже, как неловко. Но, думаю, по мне этого не видно.
На улице Джадд быстро ловит для меня такси.
— Всего доброго, Ребекка. Мы сообщим о результатах встречи нашему вице-президенту и… свяжемся с вами! Желаю приятно провести время в музее.
— Конечно! — говорю я, пожимая им руки. — Обязательно. И спасибо вам.
Я жду, пока они отойдут, но они тоже стоят и ждут, когда уеду я, поэтому залезаю в такси, наклоняюсь к водителю и громко говорю: «К музею Гуггенхайма, пожалуйста».
Такси трогается с места, и я машу рукой Джадду и Кент, пока мы не сворачиваем за угол. По-моему, все прошло хорошо. За исключением той истории про Рори и собаку-поводыря, которую я им рассказала. И еще того момента, когда я споткнулась по дороге в туалет. Но это со всяким может случиться.
Выждав для верности пару кварталов, я снова наклоняюсь к водителю:
— Извините, я передумала. Мы не могли бы поехать в Сохо?
Таксист оборачивается и с упреком смотрит на меня:
— В Сохо? А как же музей? — Э-э… потом посмотрю.
— Потом? — спрашивает водитель. — В Гуггенхайм нельзя заскочить на минутку. Это очень изысканный музей. Пикассо. Кандинский. Такое нельзя пропустить.
— Я и не пропущу! Честное слово. А сейчас можно в Сохо? Пожалуйста.
В ответ тишина.
— Ну ладно, — наконец соглашается таксист и качает головой. — Ладно. — Он разворачивает машину, и мы едем в обратную сторону.
Я смотрю на часы: 2.40. Время еще есть. Отлично.
Расслабленно откидываюсь на спинку сиденья и смотрю в окно на кусочек голубого неба. Господи, как хорошо. Я еду в желтом нью-йоркском такси, смотрю, как солнце отражается от стен небоскребов. По лицу блуждает блаженная и пьяная улыбка. Мне кажется, я тут уже как дома. Прошло всего три дня, но я уже понимаю, что мне тут хорошо. Я даже привыкаю к местному диалекту. Мы останавливаемся у пешеходного перехода, и я выглядываю из окна, пытаясь рассмотреть, по какой улице мы едем. И застываю от ужаса.
Это Кент и Джадд. Прямо перед нами. Переходят дорогу. Кент что-то рассказывает, возбужденно жестикулируя, а Джадд кивает. Боже мой. Быстро, надо прятаться.
Затаив дыхание, я сползаю вниз и прикрываюсь газетой. Но слишком поздно. Кент меня заметила, и от удивления у нее отвисает челюсть. Она спешит к моему такси, стучит в окно, что-то говорит и машет руками.
— Ребекка! Вы едете не в ту сторону! — восклицает она, как только я опускаю стекло. — Музей в другой стороне.
— Да вы что? — потрясение произношу я. — Боже мой! Как такое может быть!
— Скажите водителю, чтобы он развернулся! Эти нью-йоркские таксисты! Ничего не знают! -Она барабанит в окно водителя и диктует по слогам будто глупому ребенку: — В Гуг-ген-хайм! На Восемьдесят девятую улицу! И поторопитесь! Эта женщина с детства мечтала побывать там!
— Вы хотите, чтобы я отвез вас в музей? — спрашивает шофер, повернувшись ко мне.
— Э-э… да! — отвечаю я, не смея поднять на него глаза. — Разве я не это сказала? В Гуггенхайм!
Водитель, ругнувшись себе под нос, разворачивает машину, а я машу рукой Кент, которая в ответ сочувственно мне жестикулирует: дескать, ну не идиот ли этот таксист!
Мы снова едем на север, и несколько минут я не могу заставить себя что-либо сказать. Но я вижу, как мы проезжаем улицы. Тридцать четвертая, Тридцать пятая… уже почти три часа, а мы все дальше удаляемся от Сохо, «Сефоры» и бесплатной туши…
— Извините, — говорю я, неловко покашливая, — вообще-то…
— Что? — спрашивает водитель, зыркнув в зеркальце.