Телефон резко звонит, и я подскакиваю от страха. Через секунду он снова звонит, я в ужасе смотрю на него, но поднять трубку не могу.
Телефон звонит в четвертый раз, когда Люк выходит из ванной. Вокруг бедер обернуто полотенце, мокрые волосы зачесаны назад.
— Почему не возьмешь трубку? — удивляется он и хватает телефон. — Алло? Люк Брендон слушает.
От страха у меня мутнеет в глазах, и я поглубже заползаю под одеяло.
— Ясно, — говорит Люк. — Хорошо. Буду. — Он кладет трубку и что-то записывает в блокноте.
— Кто звонил? — спрашиваю я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Секретарь из «Джей-Ди Слейд». Изменили время встречи.
Люк начинает одеваться. Я молчу. Только крепче вцепляюсь в страницу из «Дейли уорлд». Я хочу ему показать… но в то же время не хочу. Не хочу, чтобы он прочел про меня все эти гадости. Но еще меньше я хочу, чтобы он узнал об этом от кого-то другого.
Господи, но сколько же можно вот так сидеть и молчать. Закрываю глаза, делаю глубокий вдох и говорю:
— Люк, обо мне написали в газете.
— Хорошо, — рассеянно отвечает Люк, завязывая галстук. — Я предполагал, что о тебе напишут в прессе. А в какой газете?
— Но статья… плохая. — Я облизываю пересохшие губы. — Просто ужасная.
Люк внимательно на меня смотрит, замечает выражение моего лица.
— Ну, Бекки, не преувеличивай. Что там такого понаписали? Покажи. — Он протягивает руку, но я не двигаюсь.
— Просто она… жуткая. И еще там такая большая фотография…
— У тебя была неудачная прическа? — дразнит меня Люк и берет пиджак. — Бекки, ни одно сообщение в прессе не может быть хорошим на сто процентов. Всегда можно найти к чему придраться — или волосы не так лежат, или ты не то сказала…
— Люк! — в полном отчаянии кричу я. — Это не тот случай. Просто… сам посмотри.
Медленно разворачиваю газету и передаю ее Люку. Он весело ее берет, но постепенно его улыбка тает.
— Какого черта?! Это что, я? — Я сглатываю, не решаясь произнести ни звука. Потом он просматривает страницу, а я нервно за ним наблюдаю. — Это правда? — наконец спрашивает он. — Хоть что-нибудь?
— Н-нет! — заикаюсь я. — Ну… во всяком случае, это… не совсем правда. Хотя… кое-что… да.
— У тебя много долгов?
Я чувствую, что краснею.
— Немного… но не так чтобы… то есть я ничего не знала о повестке…
— Среда! — он с размаху бьет по газете. — Господи, какой бред! Ты же была в музее Гуггенхайма. Найди свой билет, мы добьемся опровержения…
— Вообще-то… Люк… — Встретившись с ним взглядом, от ужаса я столбенею. — Я не была в музее. Я ходила… по магазинам.
— Ты ходила… — Он пристально на меня смотрит, потом снова принимается читать.
Закончив, Люк устремляет в пространство тяжелый взгляд.
— Невероятно, — шепчет он едва слышно. Вид у него угрожающий, и к горлу у меня подкатывает комок.
— Я понимаю, — дрожащим голосом блею я. — Это ужасно. Они, наверное, за мной следили. Наверное, все время шпионили за мной… — Я смотрю на Люка, ожидая реакции, но он молча продолжает смотреть в никуда. — Люк, неужели тебе нечего сказать? Ты понимаешь…
— Бекки, а ты сама понимаешь? — перебивает он. Поворачивается, и у меня в жилах стынет кровь. — Ты хотя бы представляешь, насколько плохо это для меня?
— Прости меня, пожалуйста, — давлюсь я слезами, — я знаю, как ты не любишь, когда про тебя пишут в газетах…
— Да дело вовсе не в… — Он замолкает и продолжает уже более сдержанно: — Бекки, ты понимаешь, что теперь обо мне подумают? И именно сегодня, черт возьми! Именно сегодня!
— Я не… не…
— Через час мне нужно быть на встрече, где я должен убедить консерваторов из Нью-Йоркского банка, что у меня все под контролем — будь то бизнес или личные отношения. Но после этой статьи они ж меня засмеют!
— Но у тебя и так все под контролем! — встревоженно отвечаю я. — Люк, они ведь поймут… они не подумают…
— Знаешь, что… что обо мне говорят в этом городе? В общем и целом все считают, что я теряю хватку.
— Теряешь хватку? — в ужасе повторяю я.
— Так мне сказали. — Люк делает глубокий вдох. — И последние несколько дней я из кожи вон лез, чтобы убедить их в обратном. Чтобы доказать, что я владею ситуацией, что у меня хорошие связи с прессой. А теперь… — Он резко отшвыривает газету, и я вздрагиваю.
— Может… может быть, они не видели эту статью.
— Бекки, в этом городе все все видят и все знают. Такая уж у них работа. Такая вот…
Его прерывает телефонный звонок. Выдержав паузу, он поднимает трубку:
— Привет, Майкл. А, ты видел. Да, знаю. Очень некстати. Хорошо. Встретимся сейчас же. — Он кладет трубку и берет свой дипломат, даже не взглянув на меня.
Меня знобит. Что я наделала? Я все испортила. В памяти всплывают фразы из статьи, и мне делается дурно. Бездельница Бекки… лицемерка Бекки… И они правы. Они во всем правы.
— Мне нужно идти. До вечера, — Люк нарочито громко захлопывает свой дипломат. У двери он медлит, потом поворачивается с озадаченным выражением лица. — Только я не понимаю. Если ты не была в Гуггенхайме, где ты купила ту книгу?
— В магазине от музея, — шепотом отвечаю я. — На Бродвее. Люк, прости меня, пожалуйста… я…
Я умолкаю от отвращения к самой себе. В тишине слышу, как тяжело бьется мое сердце, как пульсирует в ушах кровь. Я не знаю, что сказать. Не знаю, как оправдаться.
Люк смотрит на меня непроницаемо, потом быстро кивает, поворачивается и выходит.
Когда дверь за ним закрывается, я какое-то время сижу неподвижно, упершись взглядом в пустоту. С трудом верится, что все это происходит на самом деле. Всего несколько часов назад мы пили коктейли за успех, на мне было мое платье от Веры Ванг, мы танцевали под песни Коула Портера и смеялись от счастья. А теперь…
Снова звонит телефон, но я не двигаюсь с места. Только на восьмом звонке я собираюсь с силами.
— Алло?
— Алло! — отзывается жизнерадостный голос. — Это Бекки Блумвуд?
— Да, — осторожно отвечаю я.
— Бекки, это Фиона Таггарт из «Дейли геральд». Как я рада, что мы вас нашли! Мы бы хотели сделать о вас специальный репортаж в двух частях… о вашей небольшой проблеме, так сказать?
— Я не хочу об этом говорить, — бормочу я.
— Так вы не признаете, что она существует?
— Без комментариев, — отвечаю я и трясущейся рукой кладу трубку. Телефон тут же звонит снова. — Без комментариев, понятно? — кричу я в трубку. — Без комментариев! Без…
— Бекки, дочка?
— Мама! — Едва услышав ее голос, я начинаю плакать. — Мамочка, извини, — всхлипываю я. — Все так ужасно. Я все испортила. Я просто не знала… я не понимала…
— Бекки! — доносится из трубки ее голос, такой родной и уверенный. — Деточка! Тебе не за что извиняться! Извиняться должны эти подонки-журналисты. Это они придумали про тебя всю эту чушь. Они написали то, чего люди не говорили. Бедняжка Сьюзи звонила нам, она так огорчена! Знаешь, она угостила эту девушку тремя пирожными и одной шоколадкой «Кит-Кат», и вот ее благодарность — тонны лжи! Подумать только, притворилась налоговым инспектором. На них нужно в суд подать!
— Мам… — Я закрываю глаза, почти не в силах этого произнести. — Это не все ложь. Они… не все выдумали. — Краткая тишина, лишь мамино взволнованное дыхание. — Я немного… в долгах.
— Ну и что? — восклицает мама после паузы, и я буквально слышу, как она старается настроиться положительно. — Даже если так, разве их это касается? — Еще пауза и папин голос на заднем фоне. — Вот именно! Папа говорит, что раз вся американская экономика по уши в долгах и при этом прекрасно выживает, то почему тебе нельзя?
Господи, как же я люблю своих родителей. Если бы я совершила убийство, они бы непременно нашли мне оправдание и еще убедили бы всех, что жертва сама виновата.
— Пожалуй, да, — всхлипываю я. — Но сегодня у Люка очень важная встреча, и его инвесторы видели эту статью.
— Известность всегда на пользу, Бекки. Выше нос! Смелее! Сьюзи сказала, у тебя сегодня пробы на телевидении. Это правда?
— Да, только я не знаю, во сколько.
— Ну, тогда держись молодцом. Прими теплую ванну, выпей свежего чая с тремя ложками сахара. И ложкой бренди — папа подсказывает. А если позвонят эти вшивые журналисты, скажи им, чтобы отвалили!
— Вас донимали журналисты? — встревоженно спрашиваю я.
— Утром приходил один тип, задавал вопросы, — без тени беспокойства отвечает мама. — Но папа прогнал его, пригрозив садовыми ножницами.