— Да она же набросилась на меня!
— Кейтлин, это лишнее, право, лишнее, — вмешался в разговор Ренд. — Серль позаботится о Бокейн, ты же знаешь.
Но Дональд Рендал улыбнулся Кейтлин и пообещал:
— Я найду для твоей любимицы место в конюшне и послежу за тем, чтобы она чувствовала себя хорошо. А ты, Шарлотта, не беспокойся. Бокейн не станет без присмотра бродить по дому.
Бокейн немного передохнула, а потом опять занялась делом. Весь последний день она пыталась сорвать с себя ненавистный намордник, чтобы в случае необходимости суметь пустить в ход свои мощные челюсти. Однако намордник не поддавался, и шерсть на собачьем загривке встала дыбом, потому что Бокейн была раздосадована и злилась.
Когда скрипнули дверные петли и кто-то прошел по каменному полу конюшни, Бокейн оставила намордник в покое и принюхалась. Запах был знакомый и не пугал ее, поэтому собака опять вцепилась лапами в ремни, опутывавшие ее морду.
— Бедняжка, как же мне жаль тебя! — у входа в стойло появилась Фиона. Покачав сочувственно головой, она поставила фонарь на пол и опустилась возле собаки на колени. — Прекрати, Бокейн, прекрати же, слышишь? Ведь ты не можешь пока обойтись без намордника. Так говорит Серль, а он все знает о собаках.
Бокейн склонила голову набок и внимательно посмотрела на Фиону большими умными глазами. Казалось, она поняла все, что ей сказали.
— Вот и умница, — продолжала наставительным тоном девушка. — Вот и молодец. А посмотри-ка, что я тебе принесла. Вот. Это баранья ножка Правда, восхити — тельно пахнет? Я же знаю, ты любишь бараньи ножки… — Пальцы Фионы пытались нащупать пряжку намордника. — Ну же, не глупи, Бокейн! Она… я даже не решаюсь произнести ее имя… уехала только две недели назад, а ты уже превратилась в скелет. Надо есть, собачка, надо обязательно есть!
Наконец намордник поддался, и Фиона стащила его с борзой и положила перед ее мордой свое подношение. Бокейн равнодушно обнюхала кость и лизнула Фионе щеку — наверное, в знак благодарности.
Дверь в конюшню раскрылась и тут же захлопнулась. Собака насторожилась и заворчала, а Фиона засмеялась.
— Вообще-то мне не следовало приходить сюда, — сказала она. — Мама бы ужасно рассердилась, если бы застала меня здесь. Представляешь, она уверена, что от тебя можно ожидать всего, чего угодно. Вот странно-то! Ведь ты опасна ничуть не больше, чем новорожденный ягненок…
Фиона внимательно осмотрела собаку. Ее раны уже почти зажили, но новая шерсть еще не отросла, так что выглядела Бокейн не лучшим образом. К тому же она страшно исхудала, потеряв за две недели целых четырнадцать фунтов.
— Ешь! — Фиона произнесла это настойчиво и даже сердито. Она подтолкнула косточку к самому носу собаки. Бокейн отвернулась.
— Ты должна есть, Бокейн, пойми! — Сейчас Фиона почти умоляла. — Ну что я скажу Кейтлин, когда она вернется и увидит, что ты так отощала!
Услышав имя хозяйки, Бокейн натянула поводок и завиляла хвостом. Из ее горла вырвались жалобные, напоминавшие детский плач звуки.
Фиона обняла собаку и прошептала ей в самое ухо:
— Я знаю, что ты очень скучаешь. Но ведь она уехала не навсегда, а если даже Ренд и решит задержаться в Англии, то я отвезу тебя к ней. Она сама попросила меня об этом. Ну вот, тебе уже лучше, правда? Ты немного успокоилась?
Но собака почему-то потеряла всякий интерес к Фионе. Ее внимание привлекли какие-то звуки… или какой-то запах, и она подняла морду и вся напряглась.
— Что ж, если ты не хочешь есть косточку, которую я тебе принесла, то мне пора. — Фиона взглянула на намордник. — Мне он тоже не нравится, но это для твоей же пользы. — Она попыталась надеть намордник на Бокейн, однако собака предостерегающе лязгнула зубами, и Фиона ойкнула. — Зачем ты так? — с укоризной сказала она. — Ведь мы же всегда были друзьями.
Бокейн лизнула руку девушки, но как только Фиона опять потянулась за намордником, зарычала.
— Ну и ладно. Надеюсь, ничего дурного не случится, если эту ночь ты проведешь без намордника. Может, хотя бы мясо съешь… — И девушка поднялась. — Только предупреждаю: не вздумай расчесывать раны!
Собака насторожилась, и девушка беспокойно обернулась к двери.
— Ты что-то услышала? Что тебя встревожило?
Но звуки были привычными, понятными, успокаивающими. Дождь стучал по крыше, лошади переступали с ноги на ногу и фыркали во сне… Фиона знала, что по окрестностям бродит несколько слуг, которые пытаются отыскать мистера Хаутона. Они не возвратятся до самой темноты.
Печальное, весьма печальное событие. Накануне отъезда Кейтлин и Ренда в Англию мистер Хаутон уехал куда-то и не вернулся домой. На третий день его сын поднял тревогу. Сначала все думали, что он, например, упал с лошади и подвернул ногу или попросту заблудился, но прошло уже две недели, а о мистере Хаутоне-старшем не было ни слуху ни духу.
Надежда найти его живым уже рассеялась. Все жители Дисайда понимали это. Днем солнце еще прогревало воздух, но по ночам холод был убийственный.
Девушка зябко повела плечами и прошептала:
— Бедный, бедный мистер Хаутон…
Еще раз погладив собаку, Фиона повыше подняла фонарь и вышла из конюшни.
Бокейн хотела было последовать за девушкой, но прочный кожаный поводок не позволил ей этого. Тогда она немного порычала и снова рванулась вперед. К сожалению, попытка оказалась неудачной. Заскулив, Бокейн попробовала стянуть с себя ошейник. Она усиленно скребла задними лапами каменный пол — и вдруг обернулась и посмотрела куда-то в темноту. Оттуда донесся ненавистный ей голос:
— Бокейн! Ты слышишь меня, Бокейн?
Собака прыгнула, но поводок отбросил ее назад. Человек негромко засмеялся.
— Я долго размышлял о тебе, — сказал он. — И решил, что ты опасна. Я изменился, это правда, но никто не замечает этого, кроме тебя. И мне это не нравится. Извини, Бокейн, но у меня нет выбора.
Эти слова были произнесены спокойно и даже ласково, но собаку они привели в бешенство. Она снова и снова кидалась на деревянную дверцу своего стойла — и снова и снова поводок отбрасывал ее назад. Она уже даже не лаяла, а хрипела от ярости. Лошади встревожились, заржали, принялись бить копытами в стенки денников. И вдруг посреди конюшни вспыхнул огонь!
Бокейн опять прыгнула вперед. Кожаный ремешок лопнул, и она выскочила в проход. Двери были объяты пламенем, и собака, заскулив, начала метаться в поисках выхода. Едкий дым щипал ей глаза и ноздри, и она опустила морду к самому полу.
Лошади рвались с привязей и громко ржали. Вспыхнула одна из потолочных балок… Бокейн ринулась в заднюю часть конюшни, туда, где в крохотном чуланчике хранилась сбруя, и, разбив стекло маленького окошка, вылетела наружу. Она упала в грязную лужу и довольно долго не делала попыток встать. Она только часто дышала, наслаждаясь свежим воздухом.
Но потом рядом послышались мужские голоса. Бокейн вскочила, отряхнулась, тихонько зарычала и побежала прочь со двора. Она стремилась в горы, на пастбище, где часто бывала с Кейтлин.
Через три дня и три ночи Бокейн наконец добралась туда, где все еще пахло Кейтлин. Там были люди, мужчины и женщины, но хозяйки среди них не оказалось.
Бокейн ни к кому не приближалась. Ее прежде густая и блестящая шерсть свалялась в комки, ребра выпирали, а кожа висела складками.
Затем собака направилась еще выше в горы. Она помнила, что именно здесь нашла ее когда-то Кейтлин. Бокейн несколько раз переплывала реки или переходила их вброд. Она скулила и лаяла, зовя хозяйку но Кейтлин не отзывалась. Наконец голод вынудил Бокейн начать охотиться. Она ела диких кроликов и мышей, потому что слишком ослабела, чтобы напасть на оленя.
Но время шло, и к Бокейн вернулась прежняя сила. Однажды она выследила замечательного крупного оленя и, преследуя его, подобралась почти к самому Балморал-кастл. Она уже почти нагнала добычу, когда ее внимание привлек какой-то запах.
Бокейн спустилась на дно оврага и нашла там останки Хаутона. Одежда мертвеца все еще хранила ненавистный ей запах.
Разбросав лапами снег и гравий, которые скрывали тело, собака вцепилась зубами в сюртук Хаутона и принялась рвать его в мелкие клочья. Ветер подхватил их и унес прочь…
19.
Леди Рендал, величественная дама средних лет, пребывала в прекрасном расположении духа. Она только что получила письмо от старшего сына, в котором тот сообщал матери о своем приезде в Кренли в конце месяца. Дети леди Рендал сразу заметили перемену в настроении матери; даже походка у нее изменилась. Миледи двигалась теперь легко и проворно и то и дело громким голосом отдавала всяческие распоряжения. Она велела слугам привести в порядок весь дом — от чердака до подвалов. Но некий особый блеск в ее глазах насторожил Питера, вот почему он пробормотал себе под нос: