— Если ты не хочешь, то и я не хочу, — ответила Розина.
Преподобный Осборн Уитворт был настолько занят мыслями о собственных проблемах, что открыл письмо от мистера Пирса только через два дня после возвращения домой. Недавно Оззи постоянно находил предлоги, чтобы не приглашать старого нотариуса на вист, поскольку того частенько приковывала к постели подагра и приходилось отменять игру. Или же, когда мистер Пирс играл, то был слишком рассеян, чтобы помогать партнеру. Некоторое время Оззи это терпел ради возможной встречи с важными клиентами нотариуса, но теперь решил, что познакомился уже со всеми и посредник ему не нужен. Но оказалось, что письмо вовсе не про приглашение на вист. Мистер Пирс хотел как можно скорее с ним повидаться.
Оззи выждал еще пару дней, а потом, отправившись по делам в Труро, остановился у двери с деревянной табличкой, которая гласила: «Нат. Дж. Пирс. Нотариус и стряпчий». Вслед за неряшливой прыщавой женщиной он поднялся по шаткой лестнице, готовой, казалось, вот-вот рухнуть прямо под его ногами из-за набега очередного древоточца, и поморщился, вдохнув спертый воздух. Запах усилился, когда Оззи провели в спальню. Обоняние у Оззи, привыкшего к неприятным запахам во время визитов к больным, было не слишком чувствительное, но здешняя вонь оказалась чрезмерной даже для него.
Нотариус и стряпчий сидел в постели в ночной сорочке и колпаке, его одутловатое лицо с террасами подбородков было цвета почти поспевшей шелковицы. В камине рдели угли, а окно было плотно закрыто.
— А, мистер Уитворт, я уж было подумал, что вы обо мне забыли. Входите, мальчик мой. Наверное, вам печально видеть меня в таком состоянии. Мне и самому печально. Всем печально. Моя дочь каждый вечер рыдает, а днем молится у моей постели. А? Что вы сказали? Говорите четко, прошу вас, болезнь повлияла на мой слух.
— Я был занят делами прихода, — прокричал Оззи, так и не сев в предложенное кресло и стоя спиной к огню. — Там много дел — всего два дня до Троицы, да и приход в Соле требует моего внимания. У меня также были дела в Сент-Остелле. Чем могу помочь?
— Есть у вас одно качество, мой мальчик. Я всегда вас слышу, даже если вы не повышаете голос. Ведь вы же священник и привыкли проповедовать и всё такое. Ну что же... — он пару раз моргнул налитыми кровью глазами. — Это, кажется, Томас Нэш написал в поэме «Все люди в мире бренны...»? Ну так вот, я болен, мистер Уитворт, и полностью согласен с неутешительными выводами доктора Бенны о моих шансах на выздоровление. Мне шестьдесят шесть, мой мальчик, но кажется, будто еще вчера я был вашим ровесником. Жизнь — как лошадь на карусели, скачет и скачет, а потом вдруг бац — и музыка остановилась.
Оззи приподнял полы фрака и сложил под ними руки за спиной. Он заметил, что мистер Пирс растроган. И правда, в глазах нотариуса выступили слезы и закапали на простыню. Старый дуралей явно себя жалеет.
— Подагра? Да это же пустяки. Вы говорили, что страдаете ей уже двадцать лет. Немного попоститесь и встанете на ноги. Вы же отказываетесь во время поста от излишеств? Расскажите-ка.
— Подагра? — переспросил мистер Пирс. — Вы же об этом, да? Подагра у меня уже полжизни, но теперь она подобралась к сердцу. По ночам бывает, и от одной мысли об этом пробирает дрожь, мне приходится прикладывать все силы, чтобы снова вдохнуть. В какую-нибудь ночь или даже день, мой мальчик, этого вдоха может и не случиться.
— Хотел бы я вам помочь, — холодно произнес Оззи. — Мне жаль, что вы так больны.
Мистер Пирс вспомнил о манерах.
— Бокал канарского? Оно вон там. Любой джентльмен оценит мой выбор канарского. Угощайтесь.
Оззи налил себе вина.
— Увы, — продолжил Пирс, — сам я до вечера не пью, Бенна запретил, хотя одному Богу известно, какая теперь разница. И раз уж речь зашла о Боге, мистер Уитворт, напоминаю, что я из вашего прихода, он как раз простирается до этого квартала Труро, хотя всё остальное относится к церкви святой Марии. И к тому же я бы не вынес утешения доктора Холса.
Оззи впервые осознал, зачем его вызвали. Утешение больных и скорбящих было одной из обязанностей, к которым он не питал пристрастия, но теперь его загнали в угол, ничего не поделаешь. В основном, насколько он мог припомнить, следовало прочесть что-нибудь из Библии, ничего более подходящего и более авторитетного простой священник придумать все равно не может. Но мистер Пирс был образованным человеком и явно не удовольствуется первой пришедшей в голову Оззи цитатой.
В конце концов Оззи прокричал:
— Иов так сказал во время своих несчастий: «Когда умрет человек, то будет ли он опять жить? Во все дни определенного мне времени я ожидал бы, пока придет мне смена. Воззвал бы Ты, и я дал бы Тебе ответ, и Ты явил бы благоволение творению рук Твоих».
Повисла тишина.
— Полагаю, мой мальчик, бокал канарского мне не повредит, — сказал мистер Пирс.
Канарское было разлито и выпито.
— Вы ведь священник, мой мальчик. Епископ посвятил вас в сан. Значит, вы должны знать. Если кто-либо вообще это знает. Что-что? Что вы сказали?
— Ничего.
— Ах, ну что ж, наверное, любой бы ответил так же, когда ему задают подобный вопрос. Но всё же мне интересно. Вы верите в то, что проповедуете? Верите в загробную жизнь? Моя дочь верит. О да. Она методистка и считает, что на этом свете нужно только каяться, и тогда ты получишь всё остальное на том. Этому ведь и учит Библия, верно? Вне зависимости от того, к какой ветви христианства вы принадлежите. Покайтесь и будете жить вечно.
— Но я всегда с Тобою: Ты держишь меня за правую руку; Ты руководишь меня советом Твоим и потом примешь меня в славу. Кто мне на небе? И с Тобою ничего не хочу на земле, — сказал Оззи.
— Вы стали говорить тише, — заметил Нат Пирс, нотариус и стряпчий. — Это необычно для вас, мой мальчик, у вас же такой зычный голос. Но мне не кажется, что ваши слова отвечают на мой вопрос. Может, вы и почуяли лисицу, но совсем не ту! Видите ли, я бы покаялся, но лишь если бы поверил, что в этом что-то есть, ведь в последние несколько лет я вел себя небезупречно под гнетом обстоятельств.
Оззи неохотно опустился в кресло.
— Святой Иаков сказал: «Блажен человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни».
— Что? Да, это неплохо. — Мистер Пирс приподнял раздувшуюся синеватую руку и почесал грудь под простыней. — Но я вовсе не пересилил искушения, мой мальчик. Я сдавался им то так, то сяк, вот в чем дело. В моей душе нет покоя, и я не жажду увидеть Создателя с таким-то грузом на совести. Я ужасно беспокоюсь. Вы твердо верите, что загробный мир существует? Верите во все эти рассказы об адском пламени и вечном проклятии? Честно признаться, я не знаю, что и думать.
— Бог вечен. Бог вездесущ, Бог всё видит. Возврата не будет. Если вы окажетесь в самой глубокой пучине ада, он всё равно будет там. От него не укроешься. Вас беспокоят грехи юности?
— Юности? Какой юности? Моей? Нет, нет. Грешил ли я тогда? Возможно. Если и так, то я забыл. Забыл, что там были за грехи. Нет, мой мальчик, меня беспокоят грехи зрелого возраста. Последних десяти лет.
Оззи высморкался в платок.
— Что же это за грехи, мистер Пирс? Чревоугодие? Праздность? Похоть? Однажды, думаю, я заметил, как вы жульничали в висте.
Мистер Пирс поднес руку к уху.
— Что? Ах, это. Если бы только в висте, мой мальчик... Если бы только в висте.
— Умоляю, скажите же, в чем дело. Я не могу слушать целый день.
Мистер Пирс кашлянул, пытаясь избавиться от скопившейся в горле мокроты.
— Время от времени, мой мальчик, я занимался небольшими спекуляциями. Выглядели они вполне невинными. Как вы знаете, в разных процветающих отраслях промышленности делались большие деньги — в Индии, в Италии. Местечковому нотариусу трудно разбогатеть, пусть даже он посвятит этому всю жизнь. Увы, в основном мои спекуляции были неудачными. Некоторые наши предприятия заглохли, когда вся Европа закрыла свои рынки. И я не приумножил деньги, а потерял их. Что-что? Я сказал, что потерял деньги, а не приумножил.
— Ну, так значит, вы обеднели, — сказал Оззи, сразу сделав вывод. — И что с того?
— Увы, мой мальчик, вынужден сказать, что деньги, которые я вложил в спекуляции, были... в общем, были не мои.