В семейном седане!

– Документы, пожалуйста.

Седовласый мужчина протянул пачку бумаг, которые охранник внимательно изучил. Но все оказалось в порядке, как он и думал.

– Проезжайте. Вас ожидают.

Грейс стояла в центре своей камеры, широко расставив ноги и сосредоточившись на дыхательных упражнениях.

Она пробыла в Дилвине почти две недели, проводя по двадцать два часа в сутки в душной клетушке без окон. И поскольку не видела ни одной живой души, не считая охранников, ее спасением стала йога. Она часами принимала различные позы, насыщая энергией тело, фокусируя разум и дыхание, отгоняя отчаяние.

«Я жива. Я сильная. Я не останусь здесь навсегда».

Не навсегда? Кто знает? Часы, дни и ночи уже сливались в одну серую унылую ленту, подобную асфальтовому шоссе.

Свет в камере Грейс был постоянно приглушен. Еда подавалась на подносе через дверцу с интервалом в шесть часов, но завтрак не отличался от обеда или ужина.

«Они пытаются сломить меня. Свести с ума, чтобы запереть в психушку и выбросить ключ».

Пока у них не получалось. Между занятиями йогой Грейс ложилась на топчан, закрывала глаза и пыталась увидеть лицо Ленни. Только ради него она жила. Ради него боролась.

В Бедфорд-Хиллз и позже, когда она скрывалась, было так легко вызвать в памяти знакомые любимые черты. Грейс говорила с погибшим мужем, как некоторые люди говорят с Богом. Его присутствие было для нее огромным утешением. Но здесь, в этом ужасном, отупляющем месте, она потрясенно поняла, что образ Ленни меркнет. Она не могла больше припомнить точный тембр его голоса или выражения глаз, когда он занимался с ней любовью.

Образ ускользал. Грейс не могла отделаться от чувства, что, когда он уйдет окончательно, ее рассудок исчезнет вместе с ним.

Жестокая ирония заключалась в том, что единственное лицо, которое она могла ясно представить, было лицом Митча Коннорса.

Несколько ночей назад, впервые за много месяцев, ей приснился эротический сон, в котором ведущим актером был Митч.

Проснувшись, Грейс ощутила стыд и даже угрызения совести, но уговорила себя успокоиться.

«Я не властна над собой, когда сплю. Кроме того, это по крайней мере доказывает, что я жива. Я все еще женщина. Все еще человеческое существо».

Дверь камеры открылась. Грейс испуганно вздрогнула. Время прогулки вроде бы не наступило!

– Идите со мной, – резко бросил охранник. – Вас переводят.

Это были первые слова, услышанные ею за неделю. Грейс не сразу обрела дар речи:

– Куда?

Вместо ответа охранник надел ей наручники. Грейс молча последовала за ним через лабиринт коридоров, пытаясь сдержать возбуждение.

«Вот оно! Я ухожу отсюда! Так и знала: вечно меня здесь держать не будут!»

Может, Митч Коннорс сдержал слово и помог ей? Интересно, куда ее везут? Хуже, чем здесь, все равно быть не может! Охранник набрал семизначный код на тяжелой металлической двери. Грейс вышла за ним во двор.

– И снова здравствуй, Грейс, – улыбнулся Гэвин Уильямс. – Путь у нас неблизкий. Едем?


Проселочная дорога была неровной и ухабистой. Каждый толчок казался ударом по измученным нервам Грейс. Уильямс – безумец. И она оказалась в полной его власти.

Она вспомнила об их последних встречах: в морге, когда агент ФБР схватил ее, как разъяренный зверь, и в лазарете Бедфорда. Тогда Грейс была уверена, что он хотел убить ее. Ярость в глазах… она никогда этого не забудет. Конечно, в то время она не могла пошевелиться под действием снотворного.

– Куда вы меня везете?

Не отрывая глаз от дороги, Гэвин Уильямс отнял руку от рулевого колеса и сильно ударил Грейс по лицу.

– Не смей раскрывать рот, пока не разрешат!

Грейс от шока потеряла дар речи и осторожно поднесла ладонь к пульсирующей болью щеке. Вторая рука была прикована наручниками к пассажирской дверце. Сталь натирала кожу. Она старалась сидеть смирно, чтобы кольцо наручников не задевало запястье.

И тут Уильямс заговорил, бормоча себе под нос, как наркоман:

– Я думал, в ФБР все будет иначе. Но конечно, ошибся. Метастазы распространяются по всему организму: невежество, глупость. Поэтому Господь и послал меня. Благословил даром мудрости и предвидения. Дал мужество действовать.

Грейс почувствовала, как сильно бьется сердце.

«Нужно как-то сбежать от него».

С тех пор как они покинули Дилвин, Уильямс все больше углублялся в глушь. Ландшафт казался ей зловещим. По обе стороны заброшенной дороги виднелись густые заросли вонючего сумаха, разбавленные редкими орешинами. Сумерки сгущались.

– Конечно, Бейн ему доверял. Как и все они. Он умнее Бейна. И Брукштайна тоже. Но меня ему не перехитрить!

– Кому? – не выдержала Грейс и зажмурилась, ожидая очередной пощечины. Но на этот раз Уильямсу, очевидно, хотелось поговорить.

– Мерривейлу. Кому же еще, – презрительно выплюнул он. – Пытался унизить меня. В Женеве. Он был там и раньше. Вместе с Ленни. Заставил Бейна отстранить меня от следствия. Но моя работа еще не закончена. Я открыл его тайну.

Гэвин улыбнулся. В глазах сверкнуло безумие.

– Тайну?

Уильямс рассмеялся:

– Он убил вашего мужа, дорогая. Разве вы не знали?

Грейс молчала. Уильямс продолжал говорить:

– Мерривейл вылетел в Бостон в день шторма. Полиция была слишком ленива, чтобы проверить журнал регистрации «Кейп эйр». Пришлось мне все сделать самому. Едва приземлившись, он немедленно вернулся обратно. Вертолетом добрался до яхты Ленни. Заметьте, было очень рано, шторм еще не начинался. Они выпили, причем Мерривейл добавил снотворное в стакан твоему мужу и потом сделал свое дело. Кстати, Ленни был обезглавлен. И очень неумело. Мерривейл, должно быть, рубил ему шею, как ствол дерева. Твой дружок детектив тебе не рассказывал про это?

Он явно наслаждался ее ужасом, как кот, играющий с мышкой, перед тем как проглотить.

– Именно Джон Мерривейл украл деньги «Кворума». После того как разделался с твоим стариком и убрал с дороги тебя – кстати, это было легче легкого, – он подружился с безмозглым фатом Гарри Бейном. «Джон наш основной специалист в этом расследовании, – передразнил он мягкий баритон Бейна. – И вам не стоит злить его, Гэвин!»

Болван! Все это время истина была прямо у него под носом. Смердела, как труп твоего мужа. Но Гарри ничего не хотел видеть!

Грейс пыталась осознать сказанное. Очевидно, у этого человека поехала крыша. И все же она верила – Уильямс сказал правду. Он действительно проверил регистрационный журнал. Это Джон украл деньги. Джон убил Ленни. Интуиция с самого начала не обманывала ее. Почему Грейс себе не доверяла?

Как хорошо, что Уильямс узнал правду о Джоне. Должно быть, он понял, что она жертва. Что ни она, ни Ленни ничего не украли.

Грейс открыла рот, чтобы поблагодарить его, но не успела: Гэвин ударил ее в грудь так сильно, что она потеряла сознание.


Она промокла до нитки. Уильямс лил Грейс на голову холодную воду. Она по-прежнему сидела в машине, с включенным на всю мощь кондиционером, и дрожала от холода.

Уильямс отодвинул ее сиденье назад, насколько это было возможно, а потом навалился на пленницу. Та пронзительно вскрикнула и стала вырываться, ожидая неизбежного. Но Уильямс не пытался ее насиловать. Только прижал предплечьем ее ноги, не давая двигаться. Закрыл глаза и принялся декламировать то, что звучало как заклинание:

– Грешники будут перемолоты его зубами и растают… желания грешников да погибнут… и даже во тьме свет просияет для праведных… Господи, убереги меня от зла…

– Я невиновна, – взмолилась Грейс, – и вы это знаете!

– Ты виновна! – прорычал Гэвин, лицо которого исказили ненависть и безумие. – Все вы: ты, твой гнусный муж, Мерривейл… Все вы одинаковы: богатые паразиты, банкиры, считающие себя лучше нас, простых смертных. Лучше меня! Ты мерзкий червь. Разложившийся, больной червь. Но не отчаивайся! Я послан, чтобы очистить тебя.

Он схватил с заднего сиденья бутылку воды и снова вылил на голову Грейс.

– Крещу тебя этой водой в надежде на раскаяние.

Жидкость оказалась ледяной. Грейс зажмурилась, стараясь отдышаться.

Когда она снова открыла глаза, Уильямс открывал пластиковую канистру с керосином, после чего стал медленно лить вязкую субстанцию на волосы и одежду Грейс.

– Пришло время второго крещения. Крещения огнем. Я всего лишь орудие в его руках. Он очищает ток от плевел, собирая зерно в амбары.