– Превосходные. Попробуйте.
Ель была высокая, и, пока он занимался верхним ярусом лампочек, она украшала нижние ветки. И оба сосали леденцы. Затем достали блестящую гирлянду, а в это время Конни Роджерс пела сентиментальную песенку о супружеской чете, готовящейся к Рождеству. Ли подала Кристоферу конец гирлянды и сказала:
– Начни с верхушки.
Он ловко перебрасывал гирлянду с ветки на ветку, а она делала то же самое внизу и вдруг каким-то образом запуталась в гирлянде. Попытавшись освободиться, она потянула ее на себя, и гирлянда соскочила с веток, на которые ее только что уложил Кристофер.
– Боже, что я наделала. Извини.
– Эй, да на вас ее теперь больше, чем на дереве.
Она подняла на него взгляд, и он заметил прилипшую к ее губе золотистую блестку, которая мерцала, словно упавшая звездочка.
– Не двигайтесь, – сказал он и потянулся к ней, чтобы снять блестку кончиком пальца. Она стояла ровно, как часовая стрелка, и, приоткрыв рот, смотрела на него снизу вверх.
Этого мгновения они ждали целый день. Сознательно оттягивали его, не смея проявить свои чувства на людях. Они избегали пылких взглядов, прикосновений, интимных пожатий и прочих нежностей, которым вполне могли предаться, будучи людьми здоровыми, энергичными, привлекательными. Но сейчас ее губы были раскрыты… и он коснулся их пальцем… а в памяти до сих пор жили воспоминания о поцелуях, которые они дарили друг другу две недели назад… и по радио звучал неподражаемый голос, воспевавший бесценный дар любви.
Он наклонился и коснулся губами ее губ – так нежно, что ни один волосок не шевельнулся на ее голове. Золотая гирлянда, которую он держал в руках, упала на пол. Они так и стояли – едва касаясь друг друга губами, чуть наклонившись друг к другу, пока она не подалась вперед, дотронувшись до его груди, чтобы удержать равновесие. Он открыл глаза, поймал ее руку и поднес к своим губам, нежно целуя покрасневшие шершавые пальцы.
Глядя ей в глаза, он тихо произнес:
– Давайте сначала закончим с этим.
Они украсили елку, избегая касаться друг друга, осторожно и неспешно передавая друг другу гирлянды и шары, сознавая, что в их распоряжении еще много времени. На часах было шесть вечера.
Когда все украшения были развешаны, она, опустившись на колени, принялась подбирать с пола мусор – осыпавшуюся хвою, картонные коробки, целлофан. Он погасил свет и подошел к ней, встав сзади, коснулся руками ее волос.
– Завтра я уберу. Идите сюда.
Она медлила, и он, наклонившись, взял из ее рук картонную коробку, полную елочных игл.
– Идите сюда, – вновь прошептал он и, поставив ее на ноги, повел к дивану, Он усадил ее рядом с собой. Она слегка придвинулась к нему. Он обнял ее за талию, наклонил голову и сделал им обоим рождественский подарок, о котором они мечтали. Он вернул ее пересохшим губам долгожданную влагу, заставил забыть о мучительном томлении сегодняшнего дня, о бессонных ночах, когда они, каждый в своей постели, мечтали о том, чтобы вновь повторилось это… И сейчас они с упоением предавались счастью, и сладкий поцелуй, пропитанный ароматом леденцов, длился бесконечно…
Когда они открыли глаза, на стенах, мебели, их одежде и в волосах плясали разноцветные блики рождественских лампочек.
– Можем мы теперь поговорить? – спросил он, все еще обнимая ее одной рукой за талию.
– Поговорить о чем? – прошептала она.
– О том, что каждый из нас чувствовал в эти дни. О том, что мы чувствовали весь сегодняшний день. О том, что минуту назад мешало вам подняться с колен и подойти сюда.
Она ответила не сразу.
– Чувство вины.
– В чем же ваша вина?
– В том, что я позволила себе тогда, на кухне.
– Но вы же не сделали ничего плохого.
– Правда?
– Мне не надо было шутить сегодня по этому поводу. Я виноват. Я не думал, что это вас так заденет.
– Я пыталась представить, как бы на это отреагировали другие – моя мать, дочь, сестра. Наверное, они назвали бы это обольщением.
– Оно было взаимным.
– Я на пятнадцать лет старше тебя.
– Так что, значит, вам нельзя проявлять свои чувства?
– Я сама была шокирована своей выходкой.
– Меня это тоже шокировало, но очень понравилось.
– Знаешь, прошло так много времени… и желание поцеловать тебя стало непреодолимым. И то, что я сейчас сижу здесь… это тоже непреодолимо. Ты был прав: это противоестественно так долго жить… без физической близости. Прошло две недели с того вечера, когда мы целовались на кухне. С тех пор я ни о чем другом не могу думать.
– И поэтому вас мучает сознание вины?
– Конечно, а ты разве не испытываешь того же?
– Нет. Вы – женщина. Я – мужчина. А в чем же вина?
– Ну, во-первых, разница в возрасте.
– Я так и думал.
– А, во-вторых, у меня так долго никого не было. После столь длительного воздержания женщины способны на большие глупости, стоит им почувствовать внимание к себе молодого мужчины.
– Неужели я для вас лишь… молодой мужчина, обративший на вас внимание?
– Нет, ты же знаешь, что это не так.
– Так в чем же тогда проблема? Мы же, в конце концов, всего лишь целуемся.
– Ты был другом Грэга.
– Сегодня его имя прозвучало в первый раз за целый день. Вам это ни о чем не говорит?
Она не поняла. Он догадался по ее глазам.
– И не надо чувствовать себя виноватой. Это хороший знак – сегодня мы провели вместе целый день и занимались лишь тем, что развлекались. По-моему, нам это удалось довольно неплохо.
– Да, это так. Мне очень понравилось.
– И не думаете ли вы, что это о чем-то говорит: мы только один раз вспомнили о Греге?
– Да, я понимаю, что ты хочешь сказать. Но прошло всего лишь полгода после его смерти, и, может быть, мне… может быть…
– Ну же, говорите. Может быть, вас до сих пор терзают горькие мысли?
– Да, может быть.
– Может быть… А может, и нет. А если даже и так, что в этом такого? Мы же говорим с вами откровенно. А свои чувства мы можем легко проверить. Уляжется первая волна, и, может, нам вовсе не захочется оставаться вместе. Хотя со мной, думаю, этого не произойдет.
– И это тоже будет ужасно.
– Почему?
– Потому что в тебя влюблена Дженис.
– Я знаю.
Она подняла голову с его плеча.
– Ты знаешь?
– Я давно знаю об этом.
– И все равно остаешься со мной?
– Я никогда не обнадеживал ее. Можешь спросить у нее.
Она вновь положила голову к нему на плечо и сказала:
– В этом нет необходимости. Она уже во всем призналась мне.
– Ну, вот видите. Так какие еще сомнения вас мучают?
– У тебя все так просто.
– Так оно и есть на самом деле. Все, чего я сейчас хочу, – это лежать здесь, целовать вас, любоваться первой в моей жизни рождественской елкой и, может быть, попытаться хотя бы немного скрасить и ваше, и мое одиночество. Все это действительно очень простые желания.
Голос его стал тихим, вкрадчивым.
– Просто мой рот… – Он придвинулся ближе. – …накрывает ваш рот…
И каким же обольстительным был его рот! Он так виртуозно целовал ее, лаская ее губы, вдохновляя и ее на раскованность. Он целовал ее, так, как никто и никогда, – долго, сочно, медленно, сексуально. Его чувственный порыв передался и ей. Она заставила себя забыть обо всех условностях и вслед за ним кинулась в омут неизъяснимого блаженства. Долгие влажные поцелуи повергли в трепет и их тела. Он приподнял колено, и она позволила ему пробраться меж ее ног, с наслаждением ощущая, как давит на ее плоть его крепкая нога.
Он застонал от удовольствия и провел рукой по ее спине, шее, плечам, вычертил линию позвоночника.
Как давно не лежала она с мужчиной, прижимаясь к нему всем телом, чувствуя, как нарастает его возбуждение. Как давно не касались ее руки крепких мускулистых плеч, как давно не перебирали пальцы коротких жестких волос. Его волосы… они пахли как-то по-особенному, по-мужски, она уже никогда не спутает этот запах ни с каким другим.
Он оказался прав – удовольствие, которое она сейчас испытывала, было несравнимо ни с чем, и отказываться от него она не желала ни за что на свете. Его влажные губы оторвались от ее губ и теперь блуждали по ее лицу, отмечая поцелуями каждую черточку, оставляя повсюду мокрые следы; кончиком языка он выписывал контуры ее щек, бровей, носа. Он прижался губами к ее шее, провел по ней языком, оживляя аромат духов, которыми она побрызгалась утром.