Эптон Синклер - Сильвия

Я хочу этим сказать, если у него нет никаких мирских дел и интересов, если он никогда не пользуется автомобилем своего друга миллионера, не обедает у него, если у него нет сестер-бесприданиц и если у миллионера нет сестры-невесты. Только при такой совокупности обстоятельств возможна дружба между бедняком и миллионером.

– Мисс Кассельмен, вы понимаете теперь, почему мы называем Фирмина анархистом? – сказал Кольтон.

Но Сильвию нелегко было отвлечь от того, что интересовало ее. Они никогда не слыхала еще таких слов и хотела, чтобы Фирмин обстоятельней развил ей свою мысль.

– Однако вы невысокого мнения о человеческой природе! – заметила она.

– Повторяю, я говорю не о личностях, а только об автоматическом воздействии богатства. Возьму хотя бы себя – тогда я могу выражаться, как хочу, никого не задевая моей резкостью. Я хочу быть адвокатом и в то же время вынужден зарабатывать хлеб. Я люблю одну девушку, но у меня нет почти никакой надежды на то, что я смогу жениться на ней, потому что я беден и она бедна. Я должен бороться пять лет, быть может, десять лет, прежде чем смогу жениться на ней. Между тем в том же университете, где я учусь, доучивается чему-то и Дуглас ван Тьювер. Допустим, мне удалось бы обратить на себя его внимание моими талантами или ученостью, благородством или услужливостью, умением выпить или кутнуть. Что же! Мое дело было бы в шляпе. Если бы меня видели время от времени с Дугласом ван Тьювером, люди узнали бы о моем существовании. Я бы стал членом клуба, и по окончании университетского курса в качестве друга одного из известнейших в стране миллионеров тотчас получил бы место с окладом в пять тысяч долларов, а через год или два – в десять тысяч и еще до сорока лет зарабатывал бы сто тысяч в год и мог бы жениться на любой богатой невесте. Как вы полагаете, многие готовящиеся к карьере адвоката могут устоять против такого искушения? Ну, и, конечно, благодаря этому соблазну многие здешние студенты стали блюдолизами!

– Что же тогда, мистер Фирмин? – спросила Сильвия, несколько смущенная его резкостью. – По-вашему, богатым людям следует запретить учиться в университетах?

– Даже больше, мисс Кассельмен, – ответил Фирмин, – если бы это было в моей власти, я запретил бы богатым людям самое существование на земле.

Сильвия совсем растерялась. Она никогда таких речей не слыхала и решила, что Том Фирмин действительно ужасный человек.

– Видите, видите, – воскликнул Кольтон, смеясь, – я вам говорил, что он анархист!

Сильвия решила, что должна поговорить с Франком и пожурить его за дружбу с таким опасным человеком. К ее сведениям о ван Тьювере от этих разговоров, однако, прибавилось что-то новое…

В тот же день Сильвия была приглашена в клуб на чашку чая. Джексон, откомандированный к ней членами клуба, сообщил, что чай будет разливать миссис Изабелла Винтроп и что она выразила настоятельное желание познакомиться с Сильвией Кассельмен.

Это знакомство должно было означать новый этап в кампании, которую она начала в интересах своего двоюродного брата Гарри Чайльтона. Но помимо этого, саму ее очень интересовала эта прославленная красавица – «королева Изабелла», как ее звали в Бостоне. Она славилась, впрочем, не только красотой, но и умом, тактом и особенно добрым, чутким сердцем. Эта женщина обладала исключительными способностями, написала книгу об эстетике и получила докторский диплом в английском Кембридже. Это был неслыханный случай на Юге, где девушки скорее должны были скрывать свои знания, чтобы не отпугнуть от себя мужчин.

Сильвия очень волновалась перед этой встречей. Никакая мужская ученость ее смутить не могла. Она испытала власть своей красоты даже над убеленными сединами ученейшими, серьезнейшими людьми. Но тут ей предстояло сразиться с естественным врагом женщин – с другой женщиной. Как ей держать себя с этой «королевой Изабеллой»?

Леди Ди говорила: «Когда ты будешь в затруднении, смотри в упор на человека и думай о том, кто ты». Сильвия вспомнила этот совет перед столь пугавшей ее встречей. С первого взгляда на миссис Винтроп она догадалась, что это она. На вид ей было лет тридцать пять, в действительности же – около сорока пяти. Высокая, стройная женщина, красивая, гордая и вместе с тем наивно-искренняя. Они случайно встретились в передней, и леди Винтроп, не сомневаясь, что это Сильвия, взяла ее руку и молча остановила на ней свои глаза. Сильвия, не дрогнув, спокойно встретила ее взгляд. Миссис Винтроп, зачарованная этими большими, ясными глазами, сказала странным, тихим голосом:

– Я слыхала, что вы красивы, но не думала, что вы так хороши! Сильвия Кассельмен, вы вихрь яблочного цвета, вы… вы весна с картины Коро!

Сильвия видела некоторые картины Коро, но к художественным метафорам не привыкла и не поняла мысли миссис Винтроп. Она, в свою очередь, ограничилась лишь несколькими словами по поводу удовольствия познакомиться. Но миссис Винтроп была слишком далека в эту минуту от банальной светской любезности.

– Дриада! – восторженно прошептала она.

У нее был удивительный голос. В ее словах, в ее движениях было что-то вещее, она напоминала сивиллу. И когда она говорила, казалось, что она обращается не к человеку, находящемуся перед нею, а к какому-то незримому бесплотному существу. На первых порах она смущала, с ней было несколько неловко.

– Вы принесли молодость в наш мир! – сказала она. – Сильвия, мне надо о многом поговорить с вами. Я хочу ближе узнать вас. Вы не тщеславная, нет! Вы гордая!

– Не знаю… не знаю, – ответила Сильвия, растерявшись на мгновение.

– Не надо, не надо быть тщеславной! – воскликнула миссис Винтроп. – Я тоже когда-то была такою.

– В таком случае я могу надеяться, что буду когда-нибудь такой, какая вы теперь.

Миссис Винтроп рассмеялась ее находчивости.

– Прелестно! Прелестно! – сказала она, пожимая ей руку. – Совсем по-южному. Но что же я держу вас здесь и лишаю других удовольствия видеть вас! Пойдемте!

Так состоялось это знакомство. И совершенно иначе, чем себе представляла Сильвия. Эдит Винтроп, которую она увидела через несколько минут, гораздо больше подходила к представлению, которое сложилось у Сильвии о ее матери, чем сама миссис Винтроп. Эдит была так же хороша, как ее мать, но в ней и следа не было неизъяснимого очарования «королевы Изабеллы». Избалованная барышня, тотчас решила Сильвия и уже осталась навсегда при этом мнении об Эдит.

Женщины скоро подружились. Миссис Винтроп спросила, может ли она навестить Сильвию в отеле, приехала на следующий же день и нашла, что тетя барина совершенный тип аристократки с Юга. Обе стали перебирать своих славных предков, и Сильвия, воспитанница мисс Аберкромби, слушала и думала о том, как мало, в сущности, аристократизма в этих генеалогических разговорах…

Миссис Винтроп пригласила Сильвию на вечер, который собиралась дать в ближайшие дни. И когда Сильвия ответила, что, вероятно, скоро уедет из Бостона, «королева Изабелла» горячо воскликнула:

– Нет, нет, не уезжайте! Оставайтесь у меня навсегда. Сильвия сказала, что остаться навсегда не обещает, но на вечер приедет.

– Я приглашу вашего кузена распорядителем моего праздника, – сказала миссис Винтроп. – Вы знаете, какая это задача – занять чем-нибудь новым наших гостей. Мне один южанин рассказал – это, пожалуй, не новость для вас – об игре в «прогрессивную любовь».

– Да, мы часто устраиваем такие развлечения, – ответила Сильвия и удивилась, что на просвещенном Севере занимаются такими же наивными играми, как на Юге.

– Люди везде одинаковы! – ответила миссис Винтроп на ее невысказанный вопрос.

Сильвия удивилась ее проницательности. Они обменялись долгим взглядом.

– Сильвия, как мы понимаем друг друга! – сказала миссис Винтроп. – Мы из одного теста сделаны.

Для Сильвии наступило тяжелое время. Она поехала в театр в тот же день, когда познакомилась с миссис Винтроп, и, вернувшись домой, застала тетю Варину совсем больной, с явными симптомами аппендицита. Хотя при ней уже были врач и сиделка, Сильвия провела подле нее всю ночь и часть следующего дня. В такие минуты любовь Сильвии к ее близким доходила до фанатизма. Она готова была умереть, чтобы только избавить их от страданий, не щадила себя и способна была себя извести.

Тетю Варину она особенно любила за ее терпеливость и простодушие. Она никогда не изливала ни перед кем своих горестей, только уходила в себя и одиноко переживала свою печаль. Это было одно из тех любящих, преданных существ, какие нередко встречаются в больших семьях. Тихое, неприметное создание, благодаря неусыпным заботам которого не прекращалось движение сложной машины семейного уклада. Сильвия тоже в значительной степени была одарена этим жертвенным инстинктом, и ее всегда неодолимо влекло к этой тихой женщине, обойденной на празднике жизни.