Отем Грей - Сияние

Конечно же, меня любит самый властный мужчина, которого я имела удовольствие знать. И мне это нравится. Мне нравится купаться в этом ощущении.

— Хочу, чтобы ты расслабилась. Люк, может быть, и кажется беззаботным, но он ни в коем случае не допустит, чтобы с Адрианом и Хоуп Эстеллой что-нибудь произошло. Я безоговорочно доверяю ему.

Я часто моргаю, чтобы остановить подступившие к глазам слезы.

— Знаю. Просто мне очень сложно расставаться с Хоуп. И Адриан, ему через столько пришлось пройти, я не хочу видеть, как ему снова причинят боль. И... — я закусываю губу и отворачиваюсь к окну, чтобы он не увидел, что отражается в моих глазах.

— Ma belle, — мягко бормочет он. Когда я не поворачиваюсь на его зов, он обхватывает пальцами меня за подбородок и нежно пытается повернуть к себе. — Селена. Адриан не знает свою мать и всю свою жизнь не знал. Для него мамой всегда будешь только ты. И ничто никогда не изменит этого. Любовь моего сына к тебе ничем не разрушить. Никто и никогда не разрушит вашу связь. Слышишь, никто.

Я хлюпаю носом, сраженная его способностью читать меня, как открытую книгу, и согласно киваю.

— Давай поедем и повеселимся.

Люк

— Ну что ж, Адриан, Хоупи! — говорю я, обнимая маленькую племянницу и племянника. — Мы ведь справимся со всем этим, да?

Адриан бежит впереди меня и останавливается только перед кухонной стойкой.

— Чем займемся в первую очередь?

Я бросаю взгляд на часы в гостиной — три часа дня.

Селена покормила Хоуп, перед тем как они с братом уехали. У нас есть два часа, прежде чем Хоуп придется снова покормить. И если все будет так, как Селена объяснила мне, то, вероятнее всего, она проголодается уже через полтора часа.

— Чем бы тебе хотелось заняться? — спрашиваю я у Адриана, поднимаю Хоуп вверх и целую ее в животик, а затем дую на него, производя забавные звуки, которые ей так нравятся.

Адриан бросает взгляд на младшую сестренку и его брови опускаются.

— Я бы хотел поиграть с машинками, но Хоупи любит все тащить в рот. Мама говорит, что это опасно и что она может подавиться.

Впрочем, по его виду нельзя сказать, что он безмерно огорчен из-за того, что ему нельзя играть с машинками.

Внезапно его лицо озаряется.

— Может, испечем что-нибудь? Мне очень хочется испечь печенье для бабули Эстеллы. И может добавим еще немножко гирлянд?

Я поудобнее пристраиваю Хоуп на руках и осматриваю гостиную, которая и так сверкает всеми цветами радуги.

— Думаю, прежде чем сделать это, мы должны обсудить все с твоими мамой и папой.

Адриан хмурится и поджимает губы. Полагаю, именно так выглядел Ремингтон в возрасте Адриана. Когда я впервые увидел своего брата, мне было двенадцать. Мой отец тогда всего за несколько недель до этого встретил Эстеллу и пригласил ее вместе с сыном провести выходные у нас дома в Провансе. Ремингтон молчал почти все время, пока они гостили, и почти никогда не улыбался. Всякий раз, когда он смотрел на меня, грудь сдавливало от боли. Никогда в жизни я не видел более печального взгляда. Даже в свои двенадцать я стремился найти что-нибудь, что развеселило бы его. Мы с Домом изо всех сил старались рассмешить его. Наши шалости с каждым разом становились все более дикими. Я цеплялся ногами за ветку и раскачивался на ней; бил себя в грудь кулаками как шимпанзе и носился по кругу; Дом, будучи старше меня на три года, на бешеной скорости скакал на своем пони, что чуть не послужило причиной сердечного приступа у отца.

В итоге Ремингтон покачал головой и едва заметно улыбнулся. К концу выходных, когда Ремингтон и его мать уехали обратно в Париж, постоянная печаль и напряжение в его глазах и позе уменьшились. Но только спустя пять визитов он позволил моему отцу, Дому или мне обнимать его. С тех пор мы стали командой.

Хоуп пукает, чем отрывает меня от моих мыслей. Она сморщилась и сильно покраснела.

— Эм, думаю, Хоупи покакала, — выкрикивает Адриан, зажав пальчиками нос и с отвращением глядя на сестру. — Когда она уже научится пользоваться горшком?

Я смеюсь.

— Ей еще многому предстоит научиться.

Адриан морщит нос и отбегает от нас.

— Эй, Капитан. Мне нужна помощь в смене подгузника.

Черт. Я-то надеялся, что она просто пустила газы, а не сделала свои «делишки» на полном серьезе. Я люблю брата и Селену. Я даже убить готов за них. Но вытирать попку ребенка, перепачканную детскими какашками занятие не для меня.

Адриан ведет меня по коридору в комнату, оборудованную под вторую детскую, и включает свет. Он достает все необходимое, чтобы сменить Хоупи подгузник, кладет на пеленальный столик и отходит в сторону, выжидающе глядя на меня.

Я укладываю Хоуп на столик и начинаю расстегивать серебряные пуговки ее подгузника.

— Ты ведь уже делал это раньше, да?

Он кивает, и его глаза светятся от гордости, затем он убирает кудрявые локоны с лица сестренки и громко чмокает ее в щеку. Хоуп, видимо, наслаждается этим, так как довольно воркует и пытается повторить звук, который издал ее брат.

— Да, я всегда помогаю маме и папе. Но ее какашки воняют.

Я снова смеюсь.

— Неприятно огорчать тебя, Капитан, но все какашки неприятно пахнут. Даже твои.

Он качает головой.

— Ее пахнут гораздо хуже. Она такая маленькая, а какашки пахнут гораздо неприятнее.

Раскрыв подгузник, я вынужден согласиться с Адрианом. Боже мой, чем, черт возьми мой брат и его жена кормят этого ребенка?

— Дьявол, малышка Хоуп. Ты относишься к делу серьезно, не так ли? — бормочу я себе под нос.

Я смотрю на подгузник, затем на все, что Адриан подготовил для переодевания и аккуратно положил рядом со столом. Возможно, проблему можно было бы решить, если хорошенько полить все из шланга, хотя Хоуп вряд ли оценит такой способ.

— Ну что ж, давай попробуем сделать это, — говорю я и закатываю рукава рубашки.

Адриан держит упаковку детских салфеток, пальцами по-прежнему зажимая нос и дыша ртом. Замечаю, что он приподнялся на цыпочки и пару раз воровато на меня посмотрел.

— Что случилось, Адриан?

Он прекращает ходить вокруг да около и хмурится.

— У нее такая маленькая попка.

Я давлюсь смешком.

— Она же еще ребенок.

— Думаешь, она станет как мама, когда вырастет?

— Что ты имеешь в виду? — интересуюсь я, гадая, куда может завести нас этот разговор. Адриан всегда такой... эм... Адриан. Он озвучивает все, что приходит ему в голову, совершенно не фильтруя свою речь.

— Папа любит шлепать маму пониже спины и шептать, что ее попа принадлежит ему.

Иисусе.

— Когда ты такое видел? — я мысленно молюсь, чтобы не выяснилось, что он вошел к ним в комнату, когда они занимались сексом. Наш разговор идет не в ту степь и слишком быстро.

Адриан кладет салфетки для детей на стол и сосредотачивает все внимание на мне.

— Я смотрел «Человека-паука» по телевизору. Мама готовила нам ужин в кухне. Папа вернулся домой с работы, прошел на кухню и шлепнул ее по попе. Он часто это делает, — он выгибает бровки. — Мне придется шлепать Хоупи по попе, когда она вырастет?

Тема беседы как-то слишком быстро перешла с какашек на неприличные прикосновения.

— Нет. Хоупи твоя сестра. Только женатые люди касаются так друг друга. Я могу так поступить, скажем, со своей подругой.

Он прекращает хмуриться, и его плечики заметно расслабляются.

— Слава Богу. Мне совсем не хочется прикасаться к сестре там. А ты трогаешь там свою подружку?

Вытерев Хоуп, я поднимаю ее в воздух, а Адриан расстилает чистый подгузник на столе.

Он выжидающе смотрит на меня.

— Иногда, — отвечаю я, надеясь, что на этом тема будет исчерпана. То, что я проделываю с женщинами, вовсе не то, что я жажду обсуждать со своим маленьким племянником.

Черт. Нам с Ремингтоном нужно серьезно поговорить.

— Значит, я могу шлепать Клаудию?

Я перевожу взгляд вниз на Адриана.

— Клаудию?

Он пожимает плечами.

— Она красивая и я ей нравлюсь. Я думаю, что она моя подружка из школы. Она подарила мне пенал с Человеком-пауком.