Дрессер же ценил комфорт лишь тогда, когда таковой имелся в его распоряжении. Но вот избегать риска – нет уж, увольте! Риск – это та самая пряная нотка, без которой жизнь была ему не мила. А в последнее время, после того как он унаследовал баронское поместье кузена и оставил службу, именно этой «пряности» ему отчаянно недоставало. Именно поэтому он и затеял это безумие.

Они с Ноттоном стояли в тени могучего вяза, растущего в поместье графа Эрнескрофта, где вот-вот должны были начаться частные скачки на чистокровных лошадях. Знаменитая гнедая кобыла по имени Фэнси Фри, принадлежащая графу, выставлена была против вороной кобылы Дрессера, Картахены. Победитель получал все. Если побеждала Фэнси Фри, графу доставались обе лошади – приятное пополнение в его конюшнях, где и без того было много дивных животных. А если побеждала Картахена, то Дрессер получал в полное распоряжение двух отменных кобыл вместо одной, что дало бы ему возможность возродить табун, пришедший к этому времени в упадок. Ну а если Дрессер проигрывал, то терял все и возвращался на службу во флот.

Столь причудливые условия состязания заставили многих именитых конезаводчиков прибыть в усадьбу и примкнуть к местной публике. Тут были и герцоги Портленд и Бофор, и графы Рокингем, Хартхорн и Уэйвени.

Делая ставки, никто из них не надеялся на победу Картахены – но это было и к лучшему. Если Картахена победит, на вырученные деньги Дрессер вполне сможет отремонтировать конюшню, которая давно отчаянно в этом нуждается.

Вороная четырехлетка Картахена была новичком на скачках, однако одержала подряд две победы на недавних состязаниях, что несказанно изумило знатоков. После второго триумфа Карты лорд Эрнескрофт с насмешкой заявил Дрессеру, что Карта нипочем и никогда не победит его любимицу Фэнси Фри, доведись им встретиться на дорожке.

Брошенный вызов был более чем серьезен, но Дрессер и не искал легких путей. Девиз «Победа или смерть» всегда был ему по душе.

– Я высоко ценю успехи твоей Картахены, – попытался Ноттон отговорить его от безумной затеи, – однако в толк не возьму, отчего ты не желаешь ими удовлетвориться? Лошадь уже принесла тебе кругленькую сумму и принесет еще, будь уверен. К чему так рисковать? Ты можешь все потерять…

– Потому что одна Карта не поможет мне восстановить утраченное состояние семьи Дрессер, – ответил Дрессер и прибавил: – Что тебе уже, впрочем, известно.

– Ну, усадьбу ты со временем приведешь в порядок.

– На это ушло бы с десяток лет, не меньше.

– Чтобы разорить поместье, твоему кузену тоже потребовалось немалое время.

– Я не настолько терпелив.

– О, терпение не принадлежит к разряду твоих добродетелей.

Утомившись от бессмысленного спора, Дрессер огляделся, дабы убедиться, что никто не может их услышать.

Поблизости никого не было, однако Дрессер все равно понизил голос:

– Насколько мне стало известно, Эрнескрофт особенно дорожит своей Фэнси Фри. Она родилась в его конюшне, а имя ей дала одна из дочерей графа. И эта самая дочь тоже обожает кобылу. А когда граф слегка оправится после поражения на скачках, с ним можно будет завести переговоры.

– Ах вон оно что… Так ты затеваешь все ради денег? Ну, тогда это имеет некоторый смысл.

– Я затеваю все это ради будущего моей конюшни. Эрнескрофт может оставить себе Фэнси Фри, взамен отдав мне Гослинга-Гоу.

– Что-о-о? – воскликнул во весь голос Ноттон, привлекая к ним внимание, чего и опасался Дрессер. Впрочем, он тотчас вновь промолвил негромко: – А ведь вполне возможно, он на такое пойдет. У него два лучших жеребца, и один из них – Гослинг-Гоу-старший.

– И норовистый, словно дьявол! Я наводил справки. Но он приходится чересчур близкой родней большинству кобыл графа.

– Ты и это разузнал?

– Я привык тщательно прокладывать будущий курс.

– Черт тебя подери, – пробормотал Ноттон, – неудивительно, что ты прославился на флоте!

– Я в этом ничуть не превзошел моих товарищей, однако они стяжали себе славу вовсе не в качестве искусных лоцманов. Тут куда больше значения имеют отвага и банальное мужество.

Ноттона передернуло.

– Но почему просто не купить жеребца? Впрочем, такой дивный племенной жеребец вроде Гослинга-Гоу стоит целое состояние… Даже если Эрнескрофт готов был бы продать его, цена составила бы не менее восьмисот фунтов. Но ведь у тебя всего-навсего одна кобыла. Да отчего бы тебе просто не заплатить за случку?

– Ну нет. Скорее я сам бы взял денег за это. В моих конюшнях стоят целых три чистокровных жеребца – Сейди не удосужился их продать. От них, вполне возможно, получится жеребенок или даже двое. Покуда ни один из них не произвел достойного потомства – однако это все же лотерея. Порой от непритязательных на первый взгляд союзов рождаются великолепные экземпляры.

– Ну, это редкостное везение.

– Да вся наша жизнь – это редкостное везение, друг мой Том! По крайней мере для тех из нас, кто рожден сам строить свою жизнь.

– И отчего бы тебе не сообщить мне об этом заранее?

– А потому что ты – душа нараспашку, а Эрнескрофт наверняка учуял, откуда дует ветер.

– Но, сдается, ему все равно: ведь он уверен, что одержит победу.

Дрессер взглянул на графа, стоящего у самой беговой дорожки:

– Ну уж нет. Ему не выиграть.

– Откуда такая уверенность?

– А уверенным вообще ни в чем быть нельзя. Даже в том, что мы воротимся нынче домой живыми и невредимыми.

– Но послушай…

Впрочем, опечаленный Ноттон тотчас умолк, что дало Дрессеру шанс внимательно осмотреть перед стартом свою лошадь.

Карта была великолепна. Даже его кузен Сейди это понимал. Даже этот идиот, разоривший поместье ради великосветских развлечений в Лондоне, даже этот ценитель мод, расточивший отцовское наследство, распродавший отменных племенных коней, дабы расплатиться с долгами! Однако он все же сохранил Карту… сохранил Полуночную Ведьму (так она звалась прежде) в надежде, что со временем она победит на скачках и уйдет за отличную цену.

Карта была талисманом Сейди, но теперь принадлежала Дрессеру и была переименована в преддверии решающей схватки. Теперь их общий девиз: «Победа или смерть…»

– Ну вот, начинается, – сказал Ноттон, глядя, как жокеи садятся в седла.

Жокей Эрнескрофта был облачен в зеленое и желтое, жокей Дрессера щеголял в одеянии, расшитом черными и красными ромбами. Казалось, даже лошади прекрасно представляли, что поставлено на кон…

– Ох, вот ведь черт побери! – воскликнул вдруг Ноттон.

– Что такое? – Дрессер огляделся, словно в поисках непредвиденной угрозы.

– Да Скандальная графиня… Вон там, в мужской одежде…

Дрессер взглянул туда, куда указывал Ноттон, и заметил мужчину, который усиленно пытался прикрыть широкополой шляпой рыжие кудри смеющейся молодой женщины.

– Ты имеешь право протестовать, – сказал Ноттон. – Она вполне может сглазить твой успех!

– Я в сглаз не верю! – И Дрессер сосредоточил свое внимание на вещах куда более важных. Черт подери, Карта начинала всерьез нервничать – переступать тонкими ногами и вскидывать голову. Может быть, ей не нравятся рыжие волосы?

– Мейберри был убит на дуэли из-за ее развратных замашек.

– Чьих замашек?

– Я про леди Мейберри, Скандальную графиню…

– Она спланировала эту дуэль со смертоубийством заранее? – вяло поинтересовался Дрессер.

– О нет! Ну… по крайней мере мне так не кажется… Тем не менее в результате ее супруг мертв, Ванс, его противник, сбежал из страны. Однако же она вновь весела, словно майский мотылек! А ведь Мейберри был славным парнем.

– Ну, если этот славный парень позволял женушке творить всякие безобразия, то он был вдвойне хорош, когда отважился драться со своим оскорбителем!

– Черт тебя побери, Дрессер!

– Мне нет никакого дела ни до леди Мейберри, ни до ее любовников. Ну-ну, успокойся, Карта, успокойся! Если она и дальше станет так танцевать, то выдохнется еще до старта.

– Да, что-то она чересчур возбуждена.

– А что в этом дурного?

– Она воистину красавица!