Бренда Джойс - Скандальная любовь

Элизабет лежала спокойная, красивая. Николь и Регина остановились у гроба. Николь еле сдерживалась, чтобы не расплакаться. Как можно, чтобы такие молодые умирали, не успев ничего сделать в жизни?

— Я не могу смотреть, — со слезами в голосе тихо сказала Регина и пошла к выходу.

Николь вздохнула и стала произносить короткую молитву в надежде, что Элизабет услышит. Она поблагодарила ее за доброту и собралась уже извиниться за то, что была близка с Хэдрианом, но не смогла открыться ей в этом грехе.

Подняв глаза от гроба, Николь встретилась взглядом с герцогиней Клейборо Дауэйджер и испуганно вздрогнула. Ей вспомнилось, как герцогиня посмотрела на нее в вестибюле дома в Мэддингтоне, словно знала, что между молодыми людьми произошло что-то не совсем хорошее. Николь была совершенно не готова к встрече с герцогиней или ее сыном. Но Изабель чуть-чуть улыбнулась ей. У Николь не оставалось выбора — надо было поздороваться и выразить соболезнование. Она подошла к герцогине:

— Какое несчастье! Я так скорблю.

— Мы все скорбим, — грустно сказала Изабель сквозь слезы.

Николь поклонилась и вышла из зала. В вестибюле ее ждала сестра.

— Мама и папа разговаривают с маркизом, — сказала Регина.

Николь хотела сразу же уехать, но, понимая, что это будет выглядеть некрасиво, осталась. В зале уже накрывались столы.

Марта, приехавшая проститься с Элизабет, подошла к сестрам.

— Какой ужас! — тихо произнесла Марта после того, как они обнялись. — Я так потрясена, что не могу поверить.

Лицо Марты опухло от слез.

— Мы тоже не можем в это поверить, — сказала Николь.

— Как же это несправедливо, как Господь мог такое допустить? — шепотом произнесла Регина и расплакалась.

Успокоив Регину, Марта тихо сказала Николь:

— Герцог здесь.

Николь ничего не ответила.

— Ты видела его?

— Нет.

— Он ужасно выглядит. Я пыталась с ним заговорить, но не думаю, что он услышал хоть одно мое слово. Да это и понятно.

У Николь опять подкатил к горлу комок. Должно быть, Хэдриан очень любил Элизабет, гораздо сильнее, чем она предполагала. Потому-то и был таким грубым два дня назад и так убит горем сейчас.

— Он ее очень любил.

Марта пристально посмотрела на нее:

— Он ведь знал ее всю жизнь, они двоюродные брат и сестра. У них было довольно много времени, чтобы узнать друг друга — вся жизнь.

— Довольно большой срок, чтобы друг друга полюбить, — прошептала Николь слабым голосом. Сейчас было не время и не место думать об этом, но горькая правда уже сразила ее: он действительно любил Элизабет и никогда не любил ее, Николь, он испытывал к ней лишь вожделение, а это совсем другое чувство.

— Ему нужно какое-то время, — сказала Марта, дотрагиваясь до руки Николь. Если и был в ее словах какой-то намек, то Николь его не поняла. Вскоре они уехали домой. Всю ночь Николь проплакала, жалея Элизабет, Хэдриана и немного себя.

В день похорон погода была в самый раз для траура и оплакивания: по серому, хмурому небу плыли тяжелые тучи, каждую минуту угрожающие пролиться дождем. Дул порывистый ветер, и дубы над усыпальницей Стаффордов размахивали голыми, скрюченными ветвями, вызывая ужас. Николь казалось, что это старики воздевали к небу костлявые руки, моля о справедливости. Если в Лондоне на отпевание в церковь пришло не менее тысячи человек, то в Эссекс на погребение приехало не более сотни.

Николь стояла между матерью и Региной, оба брата тоже были здесь.

Хэдриан стоял у гробницы в черном траурном костюме, без шляпы, склонив голову. Он поддерживал мать, старавшуюся не плакать. Маркиз Стаффорд, потерявший свою единственную дочь, не скрывал слез.

Рядом с ним стояли глава рода граф Нортумберленд с женой и детьми и брат жены маркиз Стаффорд Роджер де Варенн. Это был высокий, седой и худощавый старик лет семидесяти с лишним. Он был со своей второй женой возраста Изабель, тремя сыновьями с женами, а также со своим наследником виконтом Барретвудом, который приходился Изабель сводным братом. У Роджера де Варенна была дюжина внуков от двух жен, и все они присутствовали здесь. Самому младшему было всего пять лет, и он очень старался выглядеть серьезным. Древность и могущество рода Нортумберлендов восходили к эпохе завоевания Англии норманнами. За Вареннами стояли их родственники — Мартиндейлы, Хэрты и Вортингтоны. Среди Вортингтонов находилась Стаси Вортингтон, кузина Элизабет. Она горько, но как-то напоказ рыдала в носовой платок.

Николь не могла отвести глаз от Хэдриана. Он выглядел ужасно: лицо бледное и изможденное, плечи бессильно опущены. Его страдания отзывались в ней острой болью, она глубоко сочувствовала ему.

Перед гробом Элизабет она забыла все, что стояло между ними: стыд, унижение, обиды, злость, гордость. В такие минуты перед нами предстает истина.

Николь почувствовала, что принимает его боль как свою, что готова разделить его страдания. Она поняла, что глубоко и преданно любит этого человека.

После похорон прошло три дня. Ни на званые вечера, ни на приемы Николь не выезжала: не было настроения веселиться и кого-либо видеть. Она мало знала Элизабет, но внезапная смерть девушки стала для Николь сильнейшим потрясением. Это несчастье помогло ей понять, что для нее значит Хэдриан.

Он занимал все ее мысли. Она глубоко сопереживала ему. И в то же время испытывала боль от сознания того, что он любил Элизабет.

Николь решила, что ей необходимо увидеть его. Она должна облегчить его страдания, поддержать его, дать ему понять, что в его горе она рядом с ним. Ей было вполне понятно, что это опять будет против всех правил приличия и общественной морали, но для нее было бы и прилично и пристойно, если бы она оказалась нужна Хэдриану. Николь считала, что он никогда не нуждался в ней так, как сейчас. Она волновалась, гадая, какой он ей окажет прием, но уже ничто на свете не могло остановить ее.

От Регины и Марты — они не прекращали светского общения после похорон — Николь знала, что герцог заперся у себя в доме, никуда не выезжает и никого не принимает. Но шестое чувство подсказывало ей, что ее он примет.

Дворецкий, коренастый человек с тяжелым подбородком, впустил ее в огромный круглый вестибюль и, изучив для вида визитную карточку Николь, бесстрастно сказал:

— Его сиятельство не принимает.

— Да, я слышала об этом, — глубоко дыша, заговорила Николь, — но я хороший друг герцога… Как вас зовут?

— Вудворд, — ответил дворецкий с достоинством.

Похоже, что аргументы Николь не произвели на него никакого впечатления.

— Пожалуйста, Вудворд, скажите его сиятельству, что я здесь, Он не откажется видеть меня.

Вудворд некоторое время раздумывал, потом кивнул и вышел.

Николь почувствовала, что дрожит.

Герцог был немного пьян. Он с детства не переносил даже запаха спиртного, но сегодня напился преднамеренно. Он уже несколько дней не спал, и ему необходимо было расслабиться, чтобы снять нервное напряжение и заснуть.

У него было очень тяжело на душе. Он понял, правда, с опозданием, что очень любил свою невесту. И дело было, конечно же, не в плотской любви. Ему недоставало ее теплоты и неиссякаемой душевной щедрости, деликатности и благородства. Воспоминания мучили его.

Вот она ребенок, только начинающий ходить, а он, двенадцатилетний мальчик, участливо наблюдает, как она ковыляет от стула к стулу. В шесть лет она сильно ушиблась и плакала у него на руках. В тринадцать лет она, стесняясь, угощала его печеньем, которое испекла сама. Как же она засветилась, когда он поцеловал ее, поздравляя с восемнадцатилетием!

Теперь об этом поздно жалеть, но лишь сейчас он понял, что Элизабет была его единственным другом. Он с детства не водил компаний, привык быть один, но с ней было легко и просто, она была самоотверженной и бескорыстной, всегда поддерживала и защищала его. Даже если он был иногда неправ, то она находила ему оправдание. Он воспринимал их отношения как сами собой разумеющиеся.

Если бы можно было все вернуть назад, то все бы тогда было по-другому!

Сейчас герцог был настолько расстроен, что забыл все то, чему научился в детстве: скрывать свою боль, свои страдания и никогда не показывать, что он чувствует и о чем думает. Скрывать не только от других, но прежде всего от самого себя. До недавнего времени это ему удавалось. А сейчас…

Он залпом выпил рюмку шотландского виски, и его передернуло. Он так и не понял, отчего умерла Элизабет. В Бога он верил, хоть в церковь и не ходил. Смерть сама по себе бессмысленна, как, впрочем, он успел заметить, бессмысленна и сама жизнь. Может быть, и Бога нет вообще, или он не справедлив и не милостив. Он мог бы справиться с горем, но было нечто еще, что его смущало, — это чувство вины.