— О чем ты говоришь, любимая?

— Ты сказал, что никогда больше не покинешь меня. Я наблюдала за тобой. На твоем лице не было той гримасы, которая появляется, когда ты лжешь. Ты останешься со мной?

— Я все еще буду работать на правительство, если буду им нужен, но я не смогу оставить тебя точно так же, как не могу перестать дышать. К этому времени ты должна знать, что я люблю тебя.

— Правда?

— Я не лгу, глупышка.

— Тогда я буду той, какую ты хочешь, навсегда. Я слишком люблю тебя, чтобы быть счастливой с другим мужчиной. Я не смогу позволить никому другому целовать меня, или обнимать, или спасать меня и моего брата. Если Клэр может жить в тени, то и я смогу.

Он обхватил ее лицо ладонями.

— Но Горэм — сын маркиза. А я — побочный сын оперной танцовщицы.

— А я — плод двух мезальянсов. — Симона поцеловала его веки и провела ладонями по его плоским соскам. — И Королева Куртизанок.

— А я — твой покорный слуга. — Его руки двинулись к ее грудям, чьи соски напряглись, оказавшись далеко не плоскими. Харри вздохнул, ощущая их шелковистость, тепло и тяжесть. — Но ты заслуживаешь много лучшего, чем тайной жизни в провинции. Я хочу большего для тебя.

— Чего ты хочешь, Харри? Скажи мне.

Сначала он поцеловал каждую ее грудь по очереди. Затем ответил:

— Я хочу, чтобы мир видел твою красоту и великодушие. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной, навсегда, матерью моих детей. Моих законных детей.

— Это предложение, мистер Хармон?

— Лучше бы было так, учитывая, что я намереваюсь заняться с тобой любовью сегодня ночью. — Его рука ухватилась за подол ее ночной рубашки и потянула вверх, так, чтобы он смог погладить ее ноги, ее бедра, и то, что между ними.

Симона попыталась сохранять хладнокровие, тогда как все, что она хотела — это Харри, тесно прижавшегося к ней.

— Это не потому, что приезжает твоя семья, и они настаивают, чтобы ты сделал из меня честную женщину?

Харри остановил движение своей руки — и ее стремительно бьющееся сердце.

— Ты и так честная женщина. Но я хочу собственную семью — маленьких рыжеволосых девочек.

— И голубоглазых мальчиков.

— Симона, мои сыновья, они будут распознавать ложь. Все мужчины из рода Ройсов могут это делать, в различных формах. Они будут знать правду, как и я. Ты можешь принять это?

— Если ты сможешь принять предсказательницу будущего.

— И все-таки, как ты делаешь это? Я никогда не говорил тебе ни о скрипке, ни о сыне Элис.

Симона пожала плечами и стянула ночную рубашку через голову.

— Я не знаю. Иногда я просто вижу некоторые вещи.

— Что ты видишь, когда прикасаешься ко мне? — Он взял ее руку в свою и прижал к своему сердцу.

Симона закрыла глаза.

— Я вижу тебя улыбающимся. Ты так счастлив, что это приносит радость моему сердцу.

— Тогда ты должна быть рядом со мной. Я никогда не ощущал такого счастья, пока не встретил тебя. Я никогда не был влюблен, и это не ложь.

После затяжного поцелуя, Симона спросила:

— Что ты видишь, когда я говорю, что люблю тебя?

— Это Рекс видит цвета. Я могу ощущать правду на вкус. Твои слова сладкие, как нектар, амброзия богов. Такие же сладкие, как и твои губы. — Харри поцеловал ее в губы. — Такие же душистые, как и твое прекрасное тело. — Он начал целовать шею Симоны и постепенно спускался вниз. — Сладостные, как тот негромкий шепот, которым ты выражаешь свое удовольствие. — Она что-то прошептала. — Я могу существовать только на медовой честности твоей любви.

— И на моем приданом.

Ему пришлось улыбнуться.

— Мы сохраним его для наших детей. У меня уйма собственных средств, знаешь ли. Достаточно, чтобы прожить вечность, подобно нашей любви. Когда я поклянусь тебе в верности, то сдержу эту клятву. Я твой, только твой. А ты — моя.

— Тогда я вижу для нас идеальное будущее, моя настоящая любовь.