— В чем дело? — обеспокоенно воскликнула Эмма. Она была рада решать любую проблему, лишь бы отвлечься от мыслей о Грейдоне Брэкенридже.
Француженка протянула ей листок:
— У нас катастрофа.
Тобиас, как всегда, стоял у ворот, когда ландо подъехало к академии. Грей и Тристан сидели друг напротив друга, но в это утро виконт благоразумно отказался от всяких попыток завязать разговор.
— Ваша светлость, — сказал тролль еще более угрюмо, чем обычно. — Вас ожидают.
— В этом нет никаких сомнений, — пробурчал Тристан.
Когда Симмонс остановил ландо у входа, на ступенях их встречала только Лиззи. Девчушка подбежала к экипажу и схватила Грея за руку прежде, чем он ступил на землю.
— У нас неприятности, — сказала она и потянула его за собой.
Дэр последовал за ними. У Грея сердце защемило от нехорошего предчувствия.
— Эмма здорова?
Проклятие, он не должен был сначала предлагать уступить ей первенство, а потом отказываться от своих слов — ведь он прекрасно знал, что никогда не отнимет у нее академию.
— Ш-ш-ш. — Элизабет стала быстро подниматься по лестнице. — Я не могу здесь говорить. Но все очень плохо.
Может, Эмма беременна? Вчера он был неосторожен. Грей тряхнул головой, чтобы привести в порядок мысли. Нет, даже если у нее будет ребенок, она не могла еще узнать об этом. Кроме того, это вовсе не было бы катастрофой, потому что тогда он женился бы на ней.
Грей споткнулся и схватился за перила, чтобы не упасть. Жениться? Откуда выскочило это слово? Да, ему нравилось быть с ней — за исключением тех случаев, когда он хотел слегка ее придушить. Да, у него перехватывало дыхание, стоило ему представить ее в объятиях другого мужчины. Но когда все это привело его к мысли о женитьбе? Герцоги не женятся на школьных учительницах. И потом… Он не попадется снова в эту лову…
— Поторопитесь, — прошептала Лиззи и, снова взяв его за руку, втащила в кабинет Эммы.
Эмма шагала по комнате, заложив руки за спину. Вид у нее был усталый и печальный, и это его вина. В тот же момент Грей решил: это чертово пари закончено. Он не отказался бы от этого уже прошлой ночью, если бы не ее заносчивость и отсутствие даже намека на благодарность, которые восстановили его против нее.
— Что произошло?
Эмма, вздрогнув, посмотрела на него своими выразительными карими глазами.
— Спасибо, Лиззи. Оставь нас, пожалуйста, одних.
— Мне тоже уйти? — спросил Тристан, когда Лиззи закрыла за собой дверь.
— Извините, но… мне необходимо поговорить с его светлостью наедине.
— Я буду в холле, — кивнул Тристан и вышел следом за Лиззи.
Как только они остались вдвоем, Грей подошел к Эмме.
— Рассказывай.
Эмма, скрестив на груди руки, с грустью вздохнула.
— Генриетта получила от своего отца письмо. — Она достала из кармана сложенный лист бумаги. — В нем он… сообщает ей, что до него дошли кое-какие неприятные слухи… — она помедлила, — о том, что «твоя директриса замечена в неприличном поведении». — По щеке Эммы скатилась слеза. — Отец Генриетты пишет также, чтобы она немедленно собрала свои вещи, и в пятницу он заберет ее из академии.
Грею захотелось выругаться и ударить по чему-нибудь кулаком, но он сдержался. Эмма и так расстроена.
— Сомнительно, чтобы сама Генриетта написала об этом родителям. И откуда ей было знать, прилично ты себя ведешь или нет?
— Она говорит, что ни разу ни словом не обмолвилась ни о тебе, ни о нашем пари.
— Наверное, все же обмолвилась. Иначе откуда бы Брендейл узнал…
— Да какая разница, как он это узнал!
— Я…
— Неужели ты не понимаешь? Академии конец. Что станет с Лиззи и с другими воспитанницами, которые учатся за счет академии?
Горестный стон вырвался из ее груди. Не задумываясь, Грей обнял ее. Рыдания сотрясали ее хрупкие плечи.
В первый раз в жизни Грей не знал, что сказать.
— Брендейл — просто глупец, — пробормотал он, целуя ее волосы. — Что бы он ни думал, он ничего не знает наверняка. Иначе он уже примчался бы, вместо того чтобы писать дочери. — Эмма так рыдала, что Грей мысленно поклялся, что сделает все, лишь бы уладить недоразумение. — Мы справимся с этим, Эм. Не беспокойся.
Она начала колотить кулаками по его груди.
— Мать Генриетты — самая большая сплетница в Лондоне. Наверное, половина высшего света уже судачит о том, что эта гемпширская тихоня-директриса ведет себя крайне неприлично. Но так оно и есть! Я не имею права руководить академией!
— Ты не сделала ничего дурного, что касалось бы твоих воспитанниц. Ничего!
— И тем не менее я опасаюсь, что мистер Брендейл не изменит принятого решения.
— Ничего пока не случилось, кроме этого дурацкого письма, — успокаивал он ее, осторожно вытирая ее слезы. — Поэтому мы должны убедить Генриетту написать отцу, что он ошибается.
— Нет, я никого не заставлю лгать.
— Конечно, нет, — откликнулся Грей, но нахмурился. Это был, возможно, самый легкий выход из создавшегося положения, но он был уверен, что Эмма не поступится теми принципами, которым учила своих воспитанниц, потому что искренне в них верила. — Но ты же не собираешься сдаваться без борьбы.
— Я не знаю, как бороться и при этом не нанести еще больший вред своим ученицам.
Грею в голову пришла одна мысль, но он пока сомневался, правильна ли она.
— Пока написал только Брендейл?
— Да. Но боюсь, что это не последнее письмо…
— И он пишет, что до него дошли слухи, будто ты ведешь себя неприлично?
— Да.
— Так, значит, вот в чем дело!
— Что ты имеешь в виду?
— Он не знает о пари.
— И тебе кажется, — хмуро осведомилась Эмма, — что если бы он знал, что я заключила пари с герцогом Уиклиффом, это исправило бы положение?
— Твои ученицы уверены, что я приезжаю в академию только для того, чтобы выиграть пари. Придется попросить Генриетту объяснить это своему отцу и пригласить его сюда, чтобы он смог в этом убедиться собственными глазами.
— И каким образом это может помочь? — скептически спросила она.
— Я заключил с тобой пари. А я никогда не проигрываю. Никогда.
На какое-то мгновение ему показалось, что она ударит его. Но выражение ее лица вдруг резко изменилось.
— Продолжай!
— Будет совершенно очевидно, что я заставил тебя пойти на пари, потому что нет такой женщины, которая могла бы противостоять мне. Это всем известно.
— Грей…
— Помолчи. — Он стал ходить от двери к окну и обратно. Идея показалась ему блестящей. Ну, может, и не блестящей, но, во всяком случае, рыдания Эммы, разрывавшие ему сердце, прекратились. — Какой уважающий себя джентльмен захотел бы, чтобы герцог Уиклифф проиграл пари? Да еще женщине! Мало того что в свете это расценивалось бы как преступление, любой счел бы свое вмешательство излишним, да и попросту… опасным.
Дверь приоткрылась.
— У вас что-то уж очень тихо. Вы еще не убили друг друга, а? — Тристан просунул голову в дверь.
Легкомысленный тон виконта нисколько не обманул Грея: он понял, что Дэр искренне беспокоился за Эмму. Чувствуя, что начинает закипать, Грей встал между ним и Эммой.
— Родители Генриетты считают, что Эмма превратила академию в нечто вроде публичного дома.
Побелев, Эмма села на стул.
— Все пропало, — прошептала она и закрыла лицо ладонями.
— Нет, не пропало, потому что у нас есть план.
— У кого это «у нас»? Никакого плана нет.
— Есть.
— У нас плана нет. Это вы придумали, что надо рассказать о пари, чтобы спасти академию. Это не сработает.
— Это почему же? — Грей скрестил руки на груди.
— Вы собираетесь выиграть или проиграть? — Медленно, разделяя слова, словно задавая своим ученицам трудный вопрос, спросила Эмма.
— Я…
— Потому что, как только исход пари будет известен, это лишь подтвердит слухи и тем самым погубит академию. Ваш выигрыш будет стоить академии…
— Я проиграю, — сказал он вызывающе.
— Ах, вы проиграете, — повторила она, не скрывая сарказма.
— Да.
— Намеренно?
— Да.
— Хорошо. Даже если предположить, что я поступилась бы своей гордостью, зная, что вы проиграли нарочно, объясните, как может мой выигрыш положительно повлиять на события?
— Я позабочусь об этом.
— Вы слишком самоуверенны.
— Я никогда не ошибаюсь.