– Что ты такое говоришь? – Таш ужаснулась.
– У Бода была навикулярная болезнь, Таш, – тихо сказала Дженни. – На ранней стадии. Джек сообщил Хьюго об этом пару месяцев назад. Сразу после гибели Серфера.
– О боже! – Таш прижала ладонь к губам.
– Джеку пришлось его усыпить. Выбора не было. Бедняга пытался встать, даже уже накачанный болеутоляющим. Выкарабкаться он бы все равно не смог. Не с этим заболеванием.
Навикулярная болезнь – один из самых тяжелых недугов, поражающих лошадей. Она встречается крайне редко, сначала поражает копыта, развивается очень медленно. Болезнь сопровождается сильной болью. Ее можно притормозить диетами и лекарствами, но исход всегда летальный. Для такого коня, как Бодибилдер, который жил соревнованиями, она означала конец всего.
– В Бадминтоне Бод должен был выступать в последний раз. – Дженни вытерла глаза. – Боль стала бы невыносимой уже очень скоро. Даже специальная ковка не смогла бы помочь.
Наконец появились Хьюго и Джек Фортескью. Они о чем-то тихо разговаривали, потом ветеринар похлопал Хьюго по плечу, вручил ему какие-то бумаги и направился к своей машине. Хьюго запер дверь в стойло и на минуту прислонился к ней лбом. Потом сел рядом с Таш на капот и попробовал закурить. Его руки так дрожали, что он выронил сигарету.
– Скоро начнется гроза. – Он посмотрел на небо.
Таш кивнула, она сейчас просто не могла говорить. Слова сочувствия застревали в горле, она чуть не плакала. Ей казалось странным его спокойствие, наверное, это шок.
– Ты останешься ненадолго? – спросил Хьюго.
– Конечно.
– Не бойся, я не задержу тебя. – Его тон был ледяным. – Понимаю, ты хочешь поскорей вернуться на вечеринку к дорогому Найлу.
– Я не поеду к Монкрифам после всего, что случилось, – Таш покачала головой. – Лучше сразу домой.
Несколько минут он молчал, затем вытащил очередную сигарету и посмотрел вдаль. Его лица не было видно. И вдруг Хьюго схватился за голову и застонал. Это был долгий, жалобный звук, самый печальный из всех, что когда-либо слышала Таш.
– Не верю, что это все произошло со мной, – прошептал он. – Какой ужасный год!
Таш видела, как напряглись его мышцы.
– Я обожал этого коня, Таш, – его голос был приглушен. Она догадывалась, что Хьюго плачет. – Бод был таким упрямым и таким талантливым! Как это тяжело…
– Я знаю. – Она погладила его по плечу.
Они сидели так долго: Хьюго – убитый горем, а Таш – онемевшая от отчаяния. Ветер усилился, тучи нависли над землей, закрыв небо.
Наконец он взглянул на нее.
– Это худший год в моей жизни, а сейчас еще только май. – Он провел рукой по волосам. – Посмотрим, чего еще я могу лишиться до декабря. Я уже потерял своих лучших лошадей, свое сердце и свой дом. Ты пойдешь со мной в постель? Мне плохо.
На какой-то момент Таш решила, что ослышалась.
– Ты пойдешь со мной в постель? – повторил он низким голосом.
Она ждала этих слов полжизни, и вот они прозвучали среди этой ужасной ночи.
– Нет, – голос Таш был тверд, она не отводила глаз.
– Нет?
– Нет, – повторила она и вздрогнула, когда следующий раскат грома раздался совсем рядом.
– Хорошо, – он отвернулся. – Я думал, ты поэтому сейчас здесь.
Таш вздохнула:
– Пожалуйста, Хьюго, не начинай все сначала. Не сегодня.
– Что «все»? – спросил он. Молния осветила его бледное лицо и красные глаза.
– Ты постоянно говоришь, что я бегаю за тобой. Это больно и унизительно. Перестань.
– Ты сама попросила поцеловать тебя, если ты выиграешь Бадминтон, – отрезал он.
Прищурившись, Хьюго смотрел ей в глаза.
– Просила. – Таш смущенно уставилась на мятежное небо. – Прости, это было глупо. – Она убрала волосы с лица.
Полил дождь. Таш хотелось рассказать ему все, что накипело на душе, но Хьюго был так груб, что она не решилась. Сейчас Хьюго и без того хватало проблем. Таш знала, что если начнет выкладывать ему все свои беды, то сама совсем раскиснет. А ей нужно быть сильной. Ради него.
– Еще бы! Я делал все, чтобы это было сложно. – Он вдруг крепко схватил девушку за руку. – Боже, я сам хотел, чтобы это стало невозможным. Я не хочу, чтобы ты была моим другом, Таш! Неужели ты этого не видишь? Я весь год пытаюсь тебе это объяснить.
Она попыталась вырваться, но он лишь усилил хватку. Дождь лил как из ведра. Волосы Таш приклеились к лицу, рубашка липла к ней, как вторая кожа.
– Я не хочу, чтобы ты была моим другом, черт возьми, – повторил он, сжимая ее пальцы. – Это невыносимо, нестерпимо больно. Я пробовал это принять, но у меня не получается.
Таш высвободилась и потерла гудящие запястья. Ее сердце стучало так быстро, что она с трудом дышала. Но сейчас было не время и не место признаваться ему в своих чувствах.
– Что же ты тогда хочешь? – выдавила она. Хьюго устало посмотрел на нее и вздохнул:
– Какой смысл? Какой смысл говорить тебе об этом? – Он пожал плечами. – Кто-то сказал, что лучше любить и потерять, чем вообще не любить.
– Теннисон. – Голос Таш задрожал.
– Ты всегда была более начитана, чем я.
– Есть множество стихотворений о безответной любви, – ответила она, – у меня были годы, чтобы их прочитать.
Хьюго ничего не сказал, его темные глаза смотрели в дождь.
Таш плакала на всем пути до Фосбурна; впрочем, из-за ливневого дождя шоссе все равно невозможно было разглядеть. Дворники не справлялись, и она ехала на автомате.
В доме было темно. Свекла, перепуганная грозой, залезла под кофейный столик и дрожала всем телом.
Таш забралась на диван и позвала собаку.
– Он думает, что я самозабвенно счастлива с Найлом, – сказала она своей лопоухой питомице. – Как я могла полюбить такого черствого, такого бесчувственного, гордого и упрямого чурбана?
Свекла ласково слизывала соленые слезы хозяйки.
Глава тридцать первая
Весь следующий день разговоры вертелись только вокруг трагедии с Бодибилдером. Вечером со съемок вернулся Найл. Он пребывал в каком-то странном, возбужденном состоянии: как летний ветер, носился по комнатам, мельком просмотрел свою почту, прослушал оставленные на автоответчике сообщения и переодел брюки. Не стал объяснять, почему вчера не пришел ночевать, не спрашивал, как Таш съездила с Хьюго в Маккоумб. Лишь посетовал на то, как много проблем принесла всей съемочной группе гибель Бода.
– Хьюго стал похож на лунатика, – рассказывал Найл. – Нанял здоровенный трактор и вырыл огромную яму на этом поле… как он его называет?
– Двадцать Акров?
– Да. Лисетт пришла в бешенство. В понедельник мы должны были снимать на этом поле дубль, а теперь там похоронена бедная коняга.
Таш хотела упрекнуть Найла в бессердечности, но он явно был не в себе. Или пьян. А может, и то и другое.
– Хьюго похоронил Бода?
– Да. Лисетт так кричала! В итоге он вылетел из дома, хлопнув дверью. Боже, этот человек иногда меня пугает. Я сегодня не буду ужинать дома, хорошо?
Найл замялся, как будто хотел что-то еще сказать, но Таш уже направилась к выходу.
– Хорошо. – Она накинула летнюю куртку. – Я тоже.
Едва приехав в Маккоумб, Таш сразу бросилась к Стефану:
– Хьюго здесь?
– Дорис! – Швед перегнулся через изгородь и окликнул девушку, убиравшую манеж. – Хьюго вернулся?
– Да, уже несколько часов назад. – Она кивнула в сторону дома. – Иди на запах виски.
Когда Таш нашла Хьюго, он, вопреки ожиданиям, оказался совершенно трезв. Просто укрылся в своей старой детской, читал газету и слушал плейер. Хьюго выглядел очень усталым и еще не снял жокейский костюм после выездки Брокера. Таш подумала, что он никогда еще не выглядел таким потерянным и в то же время таким желанным. Он поднял на нее глаза и снял наушники.
– Что тебе надо? – Его глаза были красными от бессонной ночи.
Несмотря на то что к горлу подступали слезы, Таш попыталась говорить ровно и уверенно.
– Я хочу попросить тебя об одолжении, – твердо сказала она. – Выступи на Бадминтоне со Снобом. Вместо меня.
– Что? – Он уничтожающе посмотрел на нее.
– Пожалуйста, я прошу тебя, сделай это. Я не могу, – торопливо заговорила Таш, приближаясь к Хьюго. – Сноб не слушается меня, это становится опасно. Все это видят, но я не хочу снимать коня с соревнований: у него есть все шансы на победу, но не со мной, а с тобой. Ты всегда легко с ним справлялся.