— Ты еще можешь сказать нет, — прошептал Кейн, до конца еще не справившийся с сомнениями.

Он что, сошел с ума? Неужели он не чувствует, как он мне нужен? — подумала Лиз.

— Детектив, сейчас не время рассказывать мне о моих правах! — Лиз обняла его и нежно прижалась к его губам: — Я уверена в том, что мы правы!

Кейн старался сдерживаться, пока мог владеть собой. Ему хотелось продлить ей наслаждение, чтобы поблагодарить за нежность, которой она делилась с ним. Став одним целым с ней, он видел перед собой глаза Лиз. Они стали огромными. В них не было сомнений, колебаний или отстраненности.

Он слышал, как она ему на ухо прошептала его имя. Лиз все теснее прижималась к нему, сгорая от желания, и они словно быстрее и быстрее летели вверх, к блаженству!

Ее тело сотрясали взрывы страсти; возбуждение нарастало и было таким чистым и сильным, что на глазах у Лиз выступили слезы. Минуту спустя, после блаженного апофеоза любви они стали приходить в себя, и Кейн распростерся на кровати, полуобнимая Лиз. Но в сумраке он увидел блеск ее глаз. Слезы. Она плакала. Ему стало не по себе, Кейн почувствовал себя виноватым. Ему нельзя было делать это. Он должен был найти в себе силы и не допустить того, что произошло между ними. Кейн был готов на все, лишь бы успокоить Лиз.

— Прости, я не хотел обижать тебя.

Она улыбнулась, коснувшись его давно не бритой щеки:

— Разве ты не знаешь, что иногда люди плачут от радости?!

Он засмеялся от ее слов, но смех был такой невеселый… Слезы для него всегда означали горе. Лиз приподняла голову и нежно поцеловала Кейна в губы. Потом ее голова упала на подушку: она была без сил.

Кейн отодвинулся от нее и прикрылся простыней. Задумчивое и грустное выражение его лица поразило и даже обидело Лиз; но сейчас она не могла думать о себе. Ей нужно было попытаться помочь Кейну преодолеть тягостное состояние, в котором он находился.

— Тебе разве не хотелось заниматься любовью со мной?

Разве она не чувствует, что он жаждал этого? Разве ей не понятно, что он не думал ни о чем другом с тех пор, как впервые увидел ее? Но Кейн холодно ответил:

— Что за вопрос!

— Пожалуйста, ответь мне, — умоляюще просила она, боясь разрыдаться.

— Да, — он как бы выплюнул это слово.

Лиз постаралась не расплакаться. На этот раз ее слезы выражали бы далеко не счастье. Значит, для него это было всего лишь сексом? Она не могла поверить этому. Лиз села и провела рукой по густым волосам, которые струились по ее шее, плечам, груди…

Кейн встал, поднял свои джинсы с пола и быстро натянул их. Сознание подсказывало ему, что так ведут себя только трусы. Но он станет трусом, если это единственный способ защитить ее от себя.

— Я пойду и куплю билеты до Феникса и принесу что-нибудь поесть. Может, тебе удастся немного поспать, пока меня не будет.

— Угу, конечно.

После ухода Мэдигена Лиз еще долго не сводила взгляда с двери, которая закрылась за ним. Она прижала колени к груди и крепко обхватила их руками. Ей еще никогда не было так холодно и одиноко.

На следующее утро они уже летели в Феникс. Тягостная неловкость сковала их мысли и чувства. Кейн почти не разговаривал с Лиз после того, как они покинули номер отеля, и его немногочисленные фразы были отрывисты и коротки. Его раздражение было направлено на себя самого, но Лиз этого не знала и мучилась, ища ошибку в своих поступках. Не знала она и того, что кто бы ни проявлял желание сдружиться с ним, Кейн мгновенно замыкался в себе, начисто отбивая охоту к дальнейшему сближению. Его защитное поведение блокировало все попытки установить с ним хоть какое-то понимание.

Но на этот раз все было гораздо сложнее. Кейн был вынужден уйти в сторону вполне сознательно, а не просто следуя выработанным за годы рефлексам. И делая это, он испытывал непривычное для него чувство утраты.

В его любви к Лиз было что-то чистое, чудесное. Это было как новое рождение. На какой-то краткий, ослепительный момент он забыл обо всем, кроме этой женщины в его объятиях. Это был первый настоящий контакт Кейна с другим человеком за долгие годы…

То, что произошло между Лиз и ним, привело его в глубокое смятение. Никогда по-настоящему не любивший, он с подозрением относился ко всему, что напоминало ему о возможности такого чувства. Почему Лиз отдалась ему? Такая женщина, как она, может найти себе более подходящего человека, зачем ей испытывать судьбу, когда она может в любой момент натолкнуться на отказ с его стороны?

Все усложнялось еще и тем, что Кейн не был уверен в себе. Он не имел представления, как ему следует себя вести. Он никогда не задумывался об этом, никогда не размышлял, каков будет его следующий шаг. Кейн просто действовал. Все в его жизни разделялось без полутонов делать — не делать. Для него не существовало многоцветья. Так было лучше, может быть, скучнее, но проще.

Теперь его покой был нарушен.

Он запустил пальцы в волосы и искоса бросил взгляд на прелестное лицо спутницы.

Он прошел долгий путь от того маленького, одинокого мальчика, который ночами не мог сомкнуть век, ожидая, когда вернется его мама. Но она не вернулась, и душевные раны загрубели, превратились в панцирь, который защищал его от новых страданий.

Кейн постукивал пальцами по подлокотнику кресла, ему ужасно хотелось закурить. И еще ему хотелось, чтобы к нему вернулось его душевное спокойствие.

Эти легкие, ритмичные, словно биение пульса, постукивания достигали сознания Лиз и громким эхом отдавались в ее душе. Она не могла делать вид, что в маленьком душном номере отеля между ней и Кейном Мэдигеном ничего не произошло, не могла просто пожать плечами и забыть это как случайный эпизод. Лиз никогда не подпускала к себе мужчину, если ее не влекло к нему по-настоящему. И по-настоящему, глубоко, ее влекло к Кейну Мэдигену. Неужели она влюблена в него? Лиз вздрогнула. Да, она любит его!

Но как сложатся их отношения, если через несколько часов, возможно, ей вернут ее дитя и у Кейна не будет никакой причины оставаться в ее жизни?

Она не могла допустить, чтобы так случилось. Кейн взглянул не ее раненое плечо и вновь испытал чувство вины. Она страдала из-за него. Физически. Он не должен допустить, чтобы она так же мучилась и эмоционально.

— Как твое плечо? — спросил Кейн, пытаясь снять возникшую между ними напряженность. Лиз вздрогнула: внезапный вопрос перебил ход ее мыслей.

— Что?

— Я спросил, как твое плечо?

Плечо Лиз было тем, что меньше всего ее заботило, она легко переносила тупую, ноющую боль.

— Я думаю, все в порядке. Заживает. — Она взглянула на Кейна и улыбнулась. Она знала его уже достаточно хорошо, чтобы понимать, что этот вопрос был неловкой попыткой преодолеть отчужденность. — Прости, я не сразу восприняла твой вопрос. Это все потому, что ты так давно не произносил ни слова. Я уже забыла, как звучит твой голос.

— Я не знал, что ты можешь быть такой ироничной. — Он поднял глаза так, что их взгляды встретились.

— Ты не знаешь обо мне еще множество вещей, Кейн.

Он пожал плечами:

— Это не мое дело.

Лиз перегнулась к нему через подлокотник.

— Спроси меня о чем-нибудь.

Аромат ее кожи волнами донесся до него, опьяняя, как хорошее вино. Кейн инстинктивно убрал руки с подлокотника и сцепил их на коленях. Ему казалось, что эта поза подчеркнет его независимый вид.

— Я ничего не хочу узнавать о тебе.

Его слова были жестокими, но Лиз не собиралась отступать. Она не могла себе этого позволить. Речь шла о важном, чтобы этим можно было рисковать.

— Ладно, в таком случае я хочу знать о тебе некоторые вещи. — Глаза цвета неба перед зимним штормом с подозрением блеснули. — Я хочу знать, каким ты был в детстве. Я хочу знать, где ты посещал школу, какое твое любимое блюдо. — Она перевела дыхание. — Я хочу знать, что тебя мучает, почему ты лишил себя радостей жизни!

Мэдиген молчал. Он считал, что Лиз, да и никому, не будет интересен его рассказ о своем детстве. Он был брошен, никем не любим. Ни материнской ласки, ни отцовской заботы. Кто станет гордиться этим?

— Я ничего не скрываю. Она умоляюще попросила его:

— Тогда поделись со мной своими проблемами! Кейн медленно повернулся к Лиз и сказал:

— Все эти вопросы, что ты мне задала…