— Привет Кэти, — прошептал он, прижимая ее к себе в последний раз.
Прощай, Алексис!
Бром вручил ребенка его матери и отступил на шаг. Теперь он должен окунуться с головой в работу, только она поможет ему все забыть. Работа и время.
Все было закончено.
Кейн выполнил свой долг до конца. Элизабет воссоединилась со своей дочерью. Как только они прибыли в аэропорт, Лиз позвонила сестре и сообщила ей радостную новость. Джулия и Ник будут встречать их на аэродроме. Кейн Мэдиген почувствовал себя чужим и ненужным. Мавр сделал свое дело, Мавр может уходить. Кейн понимал это.
Они взлетели пятнадцать минуть назад. Меньше чем через сорок пять минут они приземлятся. Он должен помочь Лиз преодолеть неловкость при их расставании.
Теперь они встретятся только во время суда над похитителями. Без сомнения, она будет вызвана в качестве свидетельницы. Но, зная, как медленно вращаются колеса правосудия, Кейн понимал, что это может произойти нескоро. За это время он сумеет избавиться от своего чувства к Лиз, время сотрет ее образ из памяти.
Но кого он обманывает, черт побери? Для того чтобы это произошло, ему не хватит и вечности…
Лиз сидела рядом с ним, баюкая на коленях ребенка. Девчушка проснулась и теперь ворковала, о чем-то гугукала. Он подумал, что видит ребенка в последний раз, и на душе у него стало еще тяжелее.
— Хочешь подержать ее? — спросила Лиз; до нее дошло, что он еще ни разу не держал ребенка.
— Нет, — запротестовал он, боясь усилить сердечную боль.
— Не бойся, она не брыкается, — улыбнулась Лиз, неправильно истолковав его отказ. Кейн уступил. Кэти, показалось ему, была почти невесома. Он взглянул на ребенка у себя на руках и испытал нежное, родственное, почти отцовское чувство к девочке. Как может столь крохотное существо обладать такой властью над взрослым, отнюдь не сентиментальным мужчиной?
— Возьми, — Кейн вернул ребенка матери, — из меня не получится хорошей няньки.
Руки Лиз устали, но это была приятная усталость, и она с радостью приняла ребенка обратно.
— Спасибо тебе, Кейн, — с глубокой благодарностью сказала она. — Если бы не ты, мне никогда больше не увидать Кэти!
Но Мэдиген не хотел от нее никаких проявлений теплых чувств, это только усилило бы его привязанность.
— За что меня благодарить? Я всего лишь делаю свою работу!..
Но Лиз уже раскусила его и не верила больше в его сухость и суровость. Кейн остановил свой взгляд на Кэти и вспомнил выражение лица Лиз, когда она увидела своего ребенка на руках Бромлея. Это потрясло его.
— Мне было интересно увидеть, что миф о материнстве на самом деле имеет некоторое основание.
Она не поняла, что он имеет в виду:
— Миф? Какой миф?
— Миф о том, что материнская любовь не имеет пределов.
Устроив поудобнее Кэти на коленях, Лиз внимательно разглядывала лицо Кейна, пытаясь прочесть по его выражению то, чего он сам не досказал.
— Почему ты думаешь, что это миф?
Кейн уже жалел о необдуманно произнесенных словах, но было поздно.
— По собственному опыту…
Лиз в значительной степени воссоздала в своем мозгу истинный образ Кейна, доброго и порядочного человека, спрятанного под маской безразличия. Но каких-то важных деталей в нем не хватало.
— Кейн, — ее голос звучал умоляюще, — пожалуйста, расскажи мне все о себе!
Он уже готов был снова спрятаться в свою раковину, но вдруг передумал. Ну какое, в самом деле, это имеет значение? После того как они приземлятся, их общению наступит конец. Может быть, его рассказ пойдет ему на благо и темное прошлое уйдет из его души? Вдруг гнойник в его сердце прорвется и боль пройдет? Находясь возле Лиз, видя ее любовь, ее нежность, он вновь и вновь вспоминал свое детство и понимал, что оно-то и было причиной ущербности и опустошенности его жизни. Опустошенности, которая всегда предпочтительнее боли…
— Ну что ж, если тебя это интересует, могу рассказать кое-что о себе. Я родился в маленьком шахтерском городке в Западной Вирджинии. Моя мать ушла от нас, когда мне было восемь лет. Она просто оставила записку на кухонном столе, придавив ее пакетом с молоком. К тому времени, когда я вернулся домой из школы, молоко скисло. В записке говорилось, что она больше не может жить в этой ловушке. — Он откашлялся, но голос его оставался таким же монотонным и бесстрастным. — Мой отец работал на шахте и много пил. Много раз я просыпался по утрам и находил отца валяющимся на полу… Этого мать не выдержала, терпение ее лопнуло.
Но Лиз не могла принять это за оправдание:
— И она навсегда оставила вас?
Кейн услышал осуждение в ее голосе и был благодарен за это.
— Я, вероятно, тоже был частью ловушки. — Даже сейчас это ранило Кейна. — Я пытался успокаивать сам себя по ночам, напевал песенки, которые пела она, когда хлопотала по дому. Лежа долгие ночи без сна, я думал о матери, но однажды понял, что она не вернется никогда. Мне потребовался год, чтобы осознать это. Длинный, мучительный год. Это очень большой срок для восьмилетнего мальчика.
— А твой отец? — голос Лиз был чуть громче шепота. Были времена, когда он размышлял, а заметил ли его отец вообще ее отсутствие?
— Продолжал пить и словно не заметил исчезновения матери. — Кейн покачал головой. — Пьяный или трезвый, он всегда мог работать. И работал.
Лиз положила ладонь на его руку. Он чувствовал, как напряглись ее пальцы, когда он рассказывал.
— Он бил тебя?
Кейн попытался улыбнуться:
— Только если ему удавалось поймать меня.
— Ах, Кейн! — В возгласе Лиз был целый мир сочувствия. Неудивительно, что ее спутник не верил в любовь. Неудивительно, что он не мог раскрыться и многое принять. Ей хотелось обнять его, целовать его, сде&ать так, чтобы прошлое исчезло, словно никогда и не существовало.
— Я так сочувствую… — Лиз увидела, как он сразу отпрянул назад, как его глаза стали пустыми, как ужесточилось выражение его лица. — О Господи, снова…
— Я рассказал тебе это не для того, чтобы ты сочувствовала. Просто ответил на твой вопрос. Вот почему наши отношения должны закончиться. — Он увидел закрадывающийся страх в ее глазах, но заставил себя преодолеть жалость. — Когда самолет приземлится, — продолжал он ничего не выражающим голосом, — твоя семья будет ждать тебя.
— Ну да! — непонимающе сказала Лиз. — Но это вовсе не значит, что…
Что они не могут быть вместе. Это она собиралась сказать?
Кейн повернулся к ней так, чтобы видеть ее глаза:
— Неужели ты не понимаешь, что из этого не может выйти ничего хорошего? Ты не имеешь ни малейшего представления о том, что я за человек! Я не из тех, кто может одарить тебя теплом, любовью, в которых так нуждаются женщины. Мне нечего дать тебе!
Лиз и не думала сдаваться:
— Я знаю это лучше, чем ты.
Кейн нахмурился. Она была неисправима.
— Женская логика.
Лиз не собиралась позволить ему оттолкнуть ее от себя, что бы он сам ни говорил.
— Но она срабатывает, Кейн! Я знаю, что ты добрый, заботливый, умеешь чувствовать чужую боль…
— Нет, я всегда был одиночкой, всегда был сам по себе. Вы все слишком в своей семье, и я никогда не стану ее частью. Через несколько минут я расстанусь с тобой навсегда, чтобы у тебя не было потом причин жалеть. — Кейн заставлял себя быть жестоким, и трудно было сказать, кому из них было больнее в тот момент.
— Но я не могу без тебя! Я хочу навсегда быть с тобой! — Элизабет осознала, что говорит на повышенных тонах, когда Кэти забеспокоилась. Она понизила голос. — С тобой. И ты можешь быть членом семьи. Каждый, о ком заботишься, кого любишь, является частью семьи. И это им дает любовь, Кейн, — с жаром произнесла она. — Любовь!
Ну почему она все так усложняет?!
— Ты сама не ведаешь, что говоришь.
Лиз чувствовала, что на глаза у нее наворачиваются слезы. Она теряла Кейта из-за его консерватизма, из-за каких-то рыцарских убеждений, что он недостаточно хорош для нее.
— Я повторяю, что люблю тебя и ты стоишь этого!
И вновь она заставила его почувствовать себя мальчиком из андерсеновской сказки, у которого любовь растопила льдинку в сердце. Вспомнил он и другого мальчика, стоявшего на кухне и сжимающего в руке записку от покинувшей его матери. Он не намерен снова пройти через это.