Лицо Софьи Тимофеевны просветлело, морщины разгладились, глаза вдруг молодо засветились. Было ясно, что она села на своего любимого конька. Говоря о покойном брате, старушка будто снова возвращалась в то время, когда он был еще жив, нуждался в ней, в ее поддержке, наполнял жизнь одинокой женщины смыслом.
— Этот последний год был для Павлика самым тяжелым. Его преследовали болезни — гипертония, сердечная слабость. Он стал нервным, раздражался по пустякам, часто не мог заснуть по ночам, звонил мне, мы долго разговаривали. Иногда я приезжала. Он жаловался, что в оркестре его многие не понимают, считают чуть ли не чудовищем, самодуром. Мне кажется, Павлик предчувствовал свою гибель. Да-да, не удивляйтесь. У многих так бывает, а талантливый человек особенно прозорлив. Взять, к примеру, Моцарта — тот тоже знал заранее, что «Реквием» он пишет на собственную смерть.
«Эк, куда тебя занесло! — усмехнулась про себя Алька. — Кретов все-таки не Моцарт».
— Неужели в жизни Павла Тимофеевича не было никаких светлых моментов? — спросила она.
— Были, конечно, — охотно переключилась та. — Павлик строил дачу. В это строительство он вложил всю душу, долго сам выбирал проект дома, лично контролировал строителей. А какие цветники он разбил во дворе! Я сама туда доехать не могла, это ведь далеко, под Александровом, а Павлика каждую неделю возила туда Инга.
— Инга? — переспросила Алька. — Молодая женщина в темных очках?
— Да, — засмеялась Кретова. — Инга любила маскарад, одевалась так, что не видно было ни лица, ни фигуры. На то была причина — Павлик говорил, что муж Инги — большой человек и абсолютно незачем афишировать их связь. Пожалуй, Инга и стала в последние годы самым близким Павлику существом, понемногу вытеснив меня. Но я нисколько не ревную, — решительно покачала головой старушка. — Я все равно была ему очень нужна, а эта женщина… я уверена, рано или поздно все бы кончилось. Она даже не пришла на похороны, хотя я понимаю, ей не совсем удобно и все такое, но… Павлик, кажется, ее любил, во всяком случае, часто говорил о ней.
— А вы сами видели Ингу хоть раз? — с замирающим сердцем спросила Алька.
— Видела пару раз. Как-то они с Павликом зашли ко мне, возвращаясь с дачи, и принесли огромный букет роз. Павлик разводил розы, а Инга ему помогала. Однажды мы праздновали какой-то удачный концерт, и она испекла фруктовый торт. Очень быстро, буквально за полчаса.
— Но ведь не сидела же эта Инга за столом в платке и темных очках? — с надеждой проговорила Алька.
— Нет, — ответила Кретова. — Платок она сняла.
— А очки?
— А очки на ней все время. У бедняжки сильный астигматизм, без очков у нее кружится голова.
Аля увидела, что Ленка изо всех сил делает ей какие-то знаки, и поняла, что увлеклась. Вместо журналистских вопросов, она учинила сестре покойного дирижера форменный допрос, и та уже давно поглядывала на Альку с недоумением: мол, какое имеет значение, в очках или без очков сидела подруга ее брата за столом. Альке стало ясно, что нужно как-то выкручиваться, но вытянуть все сведения о таинственной Инге она должна.
— Интересно было бы увидеть женщину, которую любил Павел Тимофеевич на склоне лет, — проговорила она мечтательно. — Вы бы не могли ее описать?
— Вы хотите написать об этом в статье? — испугалась Софья Тимофеевна.
— Ни в коем случае, — успокоила ее Алька, — мне просто чисто по-женски любопытно.
— Хорошо, я скажу вам, но только не для газеты. Довольно высокая, хорошо сложена, брюнетка с длинными прямыми волосами. Черты лица, видимо, правильные. Но разобрать сложно — я говорила, что Инга носит тонированные очки из-за сильной чувствительности глаз. В ней и правда было что-то очень притягательное. Говорила она мало, но я запомнила, что голос у нее низкий и красивый, и очень интересные руки — я наблюдала за ними, когда она делала торт. Пальцы длинные, изящной формы, словно она всю жизнь играет на музыкальном инструменте. Это тем более удивительно, что Инга никогда не училась музыке и даже нот не знает.
— Где же они познакомились? — удивилась Алька.
— Вы не поверите — в поезде. Павел Тимофеевич возвращался из санатория, и Инга оказалась его соседкой по купе. С тех пор и начался их роман.
— Вот бы встретиться с этой Ингой, — нахально заявила Алька, — она бы многое, наверное, могла рассказать нам для статьи. Вы не поможете нам с ней связаться?
— Увы, — развела руками Кретова, — я ничего о ней не знаю. После смерти Павла она пропала, не позвонила, не зашла. Вероятно, опасается огласки.
— И ни у кого нет ее координат?
— Может быть, у соседей Павла по даче? — неуверенно предположила Кретова. — Они бывали там очень часто, вдали от города оба чувствовали себя спокойнее. Вдруг с кем-нибудь сошлись покороче?
— Вы подскажете, как туда добраться? — оживилась Алька. Она сделала вид, что не замечает Ленкиной недовольной гримасы. Конечно, той не хочется тащиться в Александров, да еще и на электричке. Машины у девчонок нет, а просить знакомых отвезти их на дачу Кретова нельзя: никто не знает про их нелегальное расследование. Ну да ничего не поделаешь, придется ехать.
Софья Тимофеевна записала Альке адрес дачи, потом они еще немного поговорили о Кретове, Алька для вида сделала кое-какие пометки в блокноте. Девушки уже хотели попрощаться, но разговорившаяся старушка внезапно остановила их.
— Еще минутку. — Она поднялась с кресла и подошла к старинному, тяжелому комоду, стоявшему у окна. — Я хочу вам напоследок показать… — Не договорив, она отодвинула с трудом поддающийся ящик, достала оттуда толстый фотоальбом в красивом кожаном переплете, вернулась к девушкам: — Вот. Так вам будет яснее всяких моих слов. Посмотрите, каким Павел Тимофеевич был в молодости, да что там — в молодости, здесь есть его фотографии всего пятнадцатилетней давности. Увидите, как он изменился с тех пор.
Алька с Ленкой незаметно переглянулись. Вот незадача! Теперь им не уйти отсюда еще неизвестно сколько. Что ж, назвался груздем — полезай в кузов, придется прилежно разглядывать семейные снимки и делать вид, что им это безумно интересно.
Софья Тимофеевна раскрыла первый лист альбома, бережно перевернула папиросную бумагу, отделяющую страницу от страницы. На снимках Кретов был совсем молодым и более солидным, с разными людьми, в разной обстановке. Альке быстро надоело рассматривать покойного дирижера во всех его ипостасях, ничего полезного эти фотографии ей дать не могли. Ее интересовали последние несколько лет жизни дирижера, но, судя по этому альбому, как раз в последние годы Кретов практически не снимался. Видимо, портрет в траурной рамке и был самой поздней его фотографией.
Алька подавила готовый вырваться наружу зевок, придумывая, как бы половчей свернуть занудное занятие. Кретова пролистала еще только пол-альбома, сопровождая просмотр каждой карточки длительными комментариями. «Пожалуй, пора сказать Софье, что позабыла сделать важный звонок», — решила про себя Аля, покосившись на сидящую со скучным видом Ленку. Кретова перевернула лист и сняла запотевшие очки, чтобы протереть их. Алька машинально поглядела на разворот альбома. Там были всего две крупноформатные фотографии. Слева — молодой Павел Тимофеевич в шляпе и с сигаретой в зубах весело улыбался в объектив. Надо же, действительно, сестра права, каким жизнерадостным он был когда-то! Скрутило его под конец, ничего не скажешь! Алька перевела взгляд направо и зажмурилась. Снова открыла глаза, провела по ним ладонью, смахивая невидимую пелену, наклонилась поближе к альбому.
На снимке, на парковой дорожке, обнявшись, стояли трое — крайний слева Кретов, в плаще, все в той же широкополой шляпе, но с лицом серьезным и задумчивым. Одной рукой он держался за ствол липы, другой обнимал за талию молодую светловолосую женщину. Та, в свою очередь, прижимала к себе длинноногую худенькую девочку-подростка, в курточке, брючках и со смешными косичками, свернутыми баранчиком. Фотография явно была сделана давно, но Алька без труда узнала и мать и дочь. С карточки на Альку смотрела тетя Шура, такая же белокурая, мягко улыбчивая, чуть беззащитная, как и сейчас, и, точь-в-точь как она это делала много раз при Альке, своим любимым жестом обнимала маленькую Ленку.
На мгновение Алька потеряла дар речи. Да, все так и есть, это они, Ленка и ее мать, стоят на фото рядом с Кретовым. Позади вдалеке застыли в полете качели-лодки паркового аттракциона.