Татьяна Бочарова - Скрипачка

Эта мысль была о том, что Ленку можно понять, но нельзя полностью оправдать. На ее совести жизнь человека, пусть даже такого подонка и ничтожества, каким был Кретов, но все равно жизнь. И Ленка ни единым словом не предупредила Альку о готовящемся на нее покушении. Значит, Ленка готова была спокойно смотреть, как софит размозжит Алькину голову! За что тогда Альке жалеть ее, почему за Ленкино преступление невиновный человек должен провести в тюрьме долгие годы?! Человек, который, несмотря ни на что, дорог Альке! Кто знает, сможет ли он вообще пережить это и выйти на свободу не инвалидом? Да и сын Валеркин фактически осиротеет, матери-то у него считай что нет.

Алька начинала было склоняться к тому, чтобы выдать Ленку следствию, и тут снова ее одолевали сомнения. Вдруг Ленка ничего не знала о софите? Просто передала своим сообщникам в оркестре, что Алька никак не хочет успокоиться и лезет не в свое дело, а те стали действовать за Ленкиной спиной. И ее белое от ужаса лицо, подавленный, убитый вид, тягостное молчание после того, как рухнул прожектор, не умелое притворство, не хитрая актерская игра, а подлинный страх и шок от случившегося.

Алька словно вступила в замкнутый круг, откуда не вырваться, в лабиринт, все ходы которого на деле оказываются тупиками.

Какой-то парень в потертой кожаной куртке подошел к ней, попросил закурить. Она машинально вытащила зажигалку, чиркнула ею возле подставленной сигареты. Парень закурил, но не отошел. Кажется, он что-то говорил, но слов Алька не слышала, только видела, как смешно и беззвучно шевелятся его губы. Парень удивленно покрутил пальцем у виска и исчез в темноте. А Алька все продолжала стоять на узком освещенном пятачке около стеклянных дверей метро, не трогаясь с места.

Так прошел час, самый ужасный час ее жизни. В конце концов Алька, не глядя по сторонам, ровной и твердой походкой вошла в метро. На душе было холодно и пусто. И спокойно. Она приняла решение и больше не колебалась.

Запищал домофон, и дверь плавно открылась. Ирка вошла в подъезд. Рыжая кудлатая консьержка привстала со своего кресла и тут же, узнав ее, уселась обратно. Бесшумно разъехались створки лифта, Ирка вошла в зеркальную кабину, нажала кнопку.

Виктор уже стоял на площадке, радостно улыбаясь. Прическа, как всегда, волосок к волоску, голубые, как южное небо, джинсы, жемчужно-серая футболка навыпуск. «Господи, как ему идет серый цвет и какой же он молодой!» — с отчаянной безнадежностью подумала Ирка и шагнула из лифта ему навстречу.

— Почему ты не позвонила? — Виктор посторонился, пропуская ее в квартиру. Глаза его сияли. — Я бы заехал за тобой.

— Не беспокойся, я сегодня на машине. — Она шагнула в просторный коридор и остановилась у двери.

— Мы могли разминуться, я только что вошел. Ездил по делам. — Он положил руки сзади Ирке на плечи. — Как концерт?

— Хорошо. — На минуту ей пришло в голову, что не надо ничего делать, ни о чем говорить. Просто остаться, как всегда, ждать, пока все не кончится само собой, и будь что будет.

— Ужинать пойдем? — Светлые глаза Виктора смотрели на нее с обычной мягкостью, слегка беззащитно. — Я там одну вещь купил, ты наверняка не пробовала…

Она резко обернулась, высвобождаясь из его объятий.

— Мы сегодня не будем ужинать вместе, — сухо усмехнулась Ирка и отодвинулась, пресекая попытку Виктора помочь ей снять плащ.

— Почему? Ты торопишься?

— Да, я тороплюсь. Тороплюсь сказать тебе, что мне все известно.

— Ты о чем? — Он обезоруживающе улыбнулся.

— Я об инструментах, которые вывозятся с оркестром за рубеж.

Ей доставило удовольствие наблюдать, как мгновенно меняется его лицо, становясь из почти детского, чистого и просветленного холодным, спокойным и непроницаемым. В сущности, она этого и ожидала, ведь таким он и должен быть, настоящий Виктор Глотов. Тот, кто взял в свои руки осуществление идеи, придуманной Кретовым, кто разработал убийство, а может, даже лично сделал это. Кто не мог не знать о расправах над непослушными перевозчиками, кто набирал на компьютере устрашающие письма и распорядился свалить софит. Но и другой Виктор Глотов тоже существовал — в Иркиной памяти, в ее снах, и сейчас за новым обликом она все равно видела смутную тень старого.

— Я тебя не понимаю. — Виктор смотрел Ирке в глаза кристально чистым, ясным взглядом. — Ты чем-то расстроена. Разденься, пойдем в комнату, не в коридоре же разговаривать.

— Ты понимаешь. У меня есть веские доказательства, поэтому не стоит дальше притворяться.

— Какие доказательства? Ира, что ты такое говоришь?

— Нашли поддельный паспорт на «итальянца».

— Кто нашел?

— Неважно. Важно то, что он наверняка не единственный; что служивший вам Петя Саврасенков, на которого выписан этот паспорт, мертв, как мертв Кретов; что на головы много знавших девчонок упал софит. И еще вот это. — Ира вынула из кармана записку и показала ее Виктору, держа слегка на расстоянии, чтобы тот не вырвал листок у нее из рук.

Однако Глотов даже не шелохнулся и не предпринял попытки уничтожить улику.

— Послушай, Ира! Мне сложно объяснить тебе, ты, конечно, не поверишь… Да, все так и есть. Вернее, сначала так было. А потом… — Он замялся, но лишь на секунду. — Потом все изменилось. Я имею в виду нас. Ты для меня важнее инструментов.

Ирка слушала молча, лишь губы ее кривила холодная усмешка.

— Я прошу тебя, пойдем в комнату. Нам нужно объясниться. — Он осторожно протянул руку, но Ирка дернулась в сторону:

— Спасибо! Я не хочу, чтобы и со мной произошел пресловутый несчастный случай. Сердечная недостаточность, удар током или что еще там у вас в арсенале?

— Ира! — Спокойствие сошло с его лица, сменившись ужасом и отчаянием. — Ты что?!

— Перестань, Витя, — устало проговорила она. — Ничего не выйдет. Ты не представляешь, на что способна обманутая женщина.

— Я не обманывал тебя. — Он опустил голову и сразу напомнил Ирке прогулявшего урок студента музучилища. Ей неудержимо захотелось провести рукой по его густым, светло-русым волосам, сначала взъерошив их от затылка ко лбу, а затем пригладить. Она судорожно прижала руку к плащу. — Я тебя люблю, — не поднимая глаз, просто сказал Виктор.

— Вот что. Я не желаю знать, как вы убили Кретова, и не хочу разбираться во всем остальном. У тебя есть максимум десять часов, потому что утром я иду к следователю. — Ирка открыла дверь, обернулась на Виктора и прибавила: — И еще. Хочу предупредить, если за это время со мной или кем-то другим что-нибудь случится, имей в виду — я оставила всю информацию надежным людям, и они прекрасно осведомлены о том, где я сейчас нахожусь. Прощай.

Хлопнула дверь. Глотов некоторое время постоял в прихожей молча и почти неподвижно. Потом повернулся и не спеша направился к находящемуся в комнате сейфу.

Молоденький милиционер при входе в прокуратуру смотрел на Альку с ненавистью и безнадегой.

— Сколько раз повторять тебе? Завтра приходи, с утра. Тебе пропуск выпишут, а так нельзя.

— Я до утра могу и не дожить, — мрачно ответила Алька.

— Да что с тобой станется? — зло рассмеялся дежурный. — Послушай, а может, ты сумасшедшая? Говорю русским языком: нет сейчас никого. На часы посмотри — без пяти одиннадцать! Думаешь, тут круглосуточно работают, что ли?

— Но кто-нибудь из начальства наверняка остался! Мне все равно к кому, только пусти. Я должна сказать им очень важное.

— Вот завтра и скажешь. Пропуск тебе закажут, пойдешь к следователю, с ним будешь разговаривать. А сейчас отваливай, пока я не рассердился окончательно!

— Я никуда не уйду! Завтра вы мне скажете, чтобы я через неделю приходила!

— Не скажем.

— Все равно я подожду. Понимаешь ты, что мне угрожают? Вот смотри. — Алька протянула парню записку.

— Ну и что? — хмыкнул тот. — Я таких сто штук могу сам себе написать.

— Пиши, если тебе делать нечего, а мне этим заниматься ни к чему. Мне ее под дверь сунули.

— Проваливай, — вконец разозлился парень и схватился за телефон: — Сейчас наряд вызову. Боишься дома ночевать, в КПЗ пересидишь!

К дверям вышел еще один милиционер, тоже молодой, но полноватый и оттого выглядевший более солидно.