После каждого визита в Леди-Хилл она подробно рассказывала об очередной отремонтированной комнате или семейных портретах девятнадцатого столетия, которые теперь Александр смог выкупить обратно. Джулия внимательно выслушивала все это. Она даже поощряла Лили говорить об отце и считать Леди-Хилл своим домом, ее вторым домом.

Но впервые Лили сказала: «Я папина».

«Ненавижу тебя!» Джулия успокаивала себя тем, что это обычное явление. Все дочери говорят матерям такое иногда. Но не так же: «Я не твоя, я папина»!

А потом началось то, чего Джулия боялась. Сравнение одного из них с другим, единожды начавшись, подвергалось суду, а затем делался выбор. Она не хотела задумываться над тем, что бы это могло означать. Отбросив всякие мысли, Джулия оцепенело двигалась по комнате, собирая разбросанные куски бахромы.

«Она моя, — думала Джулия. — Я родила ее, хотя и не помню этого. Пусть плохая, но все же я ее мать». Она посмотрела на обрезки шерстяных и шелковых ниток, которые держала в руках. Они пахли пылью, и среди них попадался запутавшийся среди волокон пух. «Это всего лишь половик. Лили права».

Она бросила обрезки в корзину для мусора и быстро вышла. Затем достала из-под дивана ножницы и положила их на место.

Внезапно в памяти ожила картина. Восхитительный фейерверк из разноцветных звездочек, в беспорядке наклеенных по каким-то цветным обоям. Эти клейкие звездочки она принесла как-то домой еще маленькой девочкой с чьего-то дня рождения. А затем налепила их по всем стенам спальни.

Джулия вспомнила гневную реакцию Бетти и ее оскорбительный выкрик: «Это наш дом, а не твой!» До нынешнего момента Джулия верила в то, что в детстве считала эти звездочки очень милыми и наивно хотела украсить ими бесцветные обои.

Но теперь она как будто взглянула на себя со стороны и поняла, что преднамеренно мечтала нарушить порядок дома Бетти. Она вспомнила, как, лизнув клейкую бумажку, наклеивала звездочки, заранее зная, как разозлится Бетти. Она хотела отстоять свои права, проявить самостоятельность, испытывая Бетти и бунтуя против нее.

«Бедная Бетти, — подумала сейчас Джулия. — Я перед всеми хотела выставить ее злодейкой в этой истории. Когда я рассказывала это Джесси, я представилась невинной маленькой овечкой, которая не видела в этом ничего плохого. Интересно, насколько Лили понимает, что она наделала, и что она хотела этим показать? Неужели то же самое? Она тоже испытывала меня и бунтовала».

Джулия нахмурилась, пытаясь добраться до сути. У Лили не было необходимости бунтовать против мелкой домашней тирании. Джулия не была рабой уюта. Ее очень рассердил случай с ковром, но кто бы на ее месте отнесся к этому иначе? Она любила и ценила красивые вещи и хорошо помнила те времена, когда не могла позволить себе их иметь. Но теперь все изменилось. И дело было, конечно же, не в этом злосчастном половике.

По крайней мере, она может поговорить с Лили. А Бетти никогда с ней не разговаривала.

Джулия медленно побрела наверх. Лили лежала на своей кровати, неподвижно вытянувшись, и казалась очень маленькой. Видно было, что она плакала, но теперь ее глаза были уже сухими. Джулия присела на край постели, глядя на дочь.

— Что случилось? — мягко спросила она. — Может, ты скажешь мне, почему ты так поступила?

Лили отвернула голову и уставилась в стену.

Джулия подождала, пока молчание не стало неловким. Она уже по опыту знала, какой упрямой молчальницей может быть Лили, когда в ней бушует гнев или она на кого-нибудь дуется. Вполне возможно, что она не проронит ни слова до завтрашнего утра, но Джулия не хотела, чтобы это молчание так затянулось, по крайней мере на этот раз. Поэтому она заговорила сама:

— А ты знаешь, что случилось со мной, когда я была чуть младше тебя? Что я учинила бабусе Смит? Я пошла на какой-то день рождения, и там мне дали целый пакет цветных звездочек. Я их наклеила на обои, и бабуся Смит здорово меня отругала. — Она знала, что Лили слушает, хотя та не повернула головы. — И ты знаешь, до сегодняшнего дня я всегда считала, что бабуся Смит не права. Но сейчас я поняла, что не сознавала, что делаю. Я хотела за что-то проучить ее, хотя и не знала за что. По крайней мере, не знала точно.

Джулия опять замолчала и немного выждала. Лили была достаточно сообразительной и понятливой девочкой, чтобы сделать какие-то выводы.

Вдруг тоненьким невыразительным голоском она сказала:

— Ты не говорила раньше, что собираешься ехать в Америку.

Это заявление было столь неожиданным, что у Джулии перехватило дыхание.

— Я…

— Ты не сказала мне! Ты проговорилась Мэтти по телефону! Как будто не имеет никакого значения, есть ты здесь или нет!

И только тут перед Джулией впервые открылась вся пропасть непонимания между ними. Лили все еще хмурилась, отворотясь к стене; одна рука ее лежала свободно откинутой на покрывале. Джулия взяла эту хрупкую ручку и крепко сжала.

— Но я и раньше уезжала, — сказала она. — В Турцию, Индию, Таиланд и многие другие места. Я не думала, что ты не хочешь, чтобы я уезжала. — Джулия старалась вспомнить, как это было. Лили всегда отпускала ее вполне спокойно. Или это было кажущимся весельем? Иногда она говорила: «Я не хочу, чтобы ты ехала, мамочка». Но только и всего. Казалось, ей хорошо с Мэрилин и Александром. Когда Джулия возвращалась, она находила дочь отдохнувшей и приветливой. Она даже радовалась этому.

— Я не знала, — сказала она с грустью. — Прости. — Она подумала об изуродованном ковре, этом яростном молчаливом протесте дочери.

— Я ненавижу, когда ты уезжаешь, — выпалила Лили. — Ты не должна уезжать!

— Но, Лили, я должна зарабатывать средства на жизнь, для нас обеих. — Это было лишь частью правды, и она сознавала это. Лили не обратила внимания на ее слова.

— Ты моя мать. Ты должна быть здесь.

Это эгоистичное чувство болью отозвалось в душе Джулии. В голове перемешались требования Лили и ее собственные. Ее и Бетти. Вечная борьба противоречий. «Бедные матери, — подумала она. — Никогда не могут угодить своим детям. И бедные дочери! Вечно они чего-то хотят друг от друга, а когда мы хотим им дать что-то, то делаем это так неловко, что причиняем друг другу боль». Джулия бережно пригладила волосы Лили. Она все чаще и чаще задавалась вопросом, где ее собственная настоящая мать? Что бы она сказала в этом случае?

— Я не поеду в Америку, — пообещала Джулия.

Она ощутила, как напряглись шея и плечи Лили, и поняла, что девочка старалась сдержаться, чтобы не одернуть голову от прикосновений материнской руки.

— Нет, отчего же, поезжай, — сказала Лили, чтобы отделаться от нее. — Но сообщай мне обо всем, когда нужно. Я не хочу узнавать об этом из твоей случайной болтовни с Мэтти.

— Извини, — смиренно повторила Джулия. — Но эта мысль пришла мне в голову именно в тот момент и показалась неплохой, поэтому я и сказала тогда.

«И я нахожусь во власти противоречивого эгоизма».

Лили подняла книгу и стала рассматривать картинку на суперобложке. Джулия поняла, что разговор окончен. Она встала, сказала что-то насчет ужина и пошла к двери. И вдруг услышала, как Лили пробормотала:

— Прости меня за ковер.

Это удивило и обрадовало Джулию.

— Ты была права, это всего лишь вещь, а не живой человек. Как бы то ни было, это наш общий ковер.

— Он не мой. Я не интересуюсь таким хламом.

Джулия слегка хмыкнула.

— Ты бы относилась к нему иначе, если бы он принадлежал Леди-Хиллу.

Ответ последовал немедленно:

— Леди-Хилл — совсем другое дело.

Джулия согласно кивнула. Она помедлила минуту-другую, но больше говорить было не о чем. Прикрыв дверь, Джулия спустилась вниз, еле передвигая ноги. Уже сгустились сумерки, и огромная комната показалась холодной и мрачной. Обхватив себя руками, Джулия подошла к окну и стала смотреть на улицу, ничего не видя. Она хотела бы поговорить с Александром. Вот набрать бы номер его телефона и сказать: «То, чего мы опасались, случилось. Что теперь делать?»

Она уже больше не удивлялась тому значению, которое приобрел в их жизни Александр. Она говорила себе, что он все еще ее друг, даже после всего, что случилось, а главное, он отец Лили. Но лишь недавно Джулия поняла, что ей необходима уверенность, что, если понадобится, он сможет оказать влияние, пусть издалека, не только на жизнь Лили, но и ее собственную. Александр стал чем-то вроде мерила, символом постоянства и Стабильности. Эта связующая нить между ними успокаивала, и ее следовало укрепить ради блага Лили. Она считала, что по прошествии стольких лет эти действия выглядели бы безобидно. Они редко виделись в Лондоне. Джулия никогда больше не бывала в Леди-Хилле. Она избегала этого в силу какого-то суеверия, хотя бывали моменты, когда она могла бы поехать туда, посмотреть, как Лили соревнуется на спортивной площадке, или на празднование шестидесятилетия Фэй. Но она так и не поехала, и они встречались, только когда Лили нужно было отвезти в Леди-Хилл или привезти обратно или когда Александру случалось бывать в городе по работе.