Джулия печально посмотрела на него. Она поняла, что случилось. Ей никогда особенно не нравился Джордж Трессидер, но перспектива надвигающейся смерти казалась ужасной, страшной несправедливостью. Она попыталась представить, что это будет значить для Феликса. Он сидел по другую сторону столика, отрешенно глядя в меню, и был таким же привлекательным, как всегда, но в уголках его губ появились тревожные складки, а в черных волосах — первые серебряные нити.
— Можно мне навестить его? — спросила Джулия.
— Конечно. — Он дал ей подробный адрес, и Джулия записала его в записной книжке, которая теперь всегда присутствовала в ее дамской сумочке. — Это его состарило, — неожиданно сказал Феликс. Он как бы подготавливал ее к тому, что она увидит. — Ведь ему всего лишь шестьдесят два года. А выглядит на десять лет старше.
— Бедный Джордж, — сказала Джулия, смущенная тем, что не может сострадать ему всей душой.
— Мы были женаты одиннадцать лет. Довольно большой срок.
— Я не был верной женой, — улыбнулся Феликс, видя, что они поняли друг друга. — Но вообще-то мы были счастливы. Мы прекрасные партнеры.
«Партнерство, — подумала Джулия. — Да, именно так назывался этот странный союз. После нескольких лет, прожитых вместе, после страстного влечения». Она знала, как бывает, когда этого нет, и большая печаль за Феликса охватила ее.
— Эй, — Феликс тронул ее за руку. — Ты забыла, что собиралась подбодрить меня? — Он раскрыл меню, чтобы выбрать вино. — Давай закажем вина, — предложил он. — Изрядную порцию вина.
— Ты заговорил языком Мэтти.
Он бросил на нее пристальный взгляд.
— Не хочешь ли поговорить о Мэтти?
— А ты уже знаешь об этом?
Феликс вспомнил игру Александра на рояле и танец Мэтти.
— Догадываюсь.
Он ведь хотел тогда предупредить: но было уже поздно.
— Нет, — твердо сказала Джулия. — Мы не будем говорить ни о Мэтти, ни об Александре. Не сегодня. — Несмотря на всю боль, эта беда казалась слишком ничтожной по сравнению с той, которая случилась с Феликсом и Джорджем.
И они заговорили о «Трессидер дизайнз» и о «Чесноке и сапфирах», об американском рынке живописи и о последних сплетнях в среде декораторов. Выпили две бутылки вина, и на них накатил смех, а когда пришло время уходить, опять стали серьезными. Джулия настаивала на том, чтобы оплатить счет.
— Я независимая женщина, — сказала она, размашистым жестом вынимая свою кредитную карточку. — Я достаточно боролась за это, положив массу сил, разве не так, Феликс?
— Жаль только, что это дорого тебе обошлось.
Джулия не смотрела на него; наклонив голову, она доставала кошелек.
— Вероятно, да, — прошептала она. — Возможно, если бы я осталась дома, я бы имела детей и готовила джемы.
— Не думаю, чтобы это тебя устроило, — искренне сказал Феликс. — Но ты выглядишь усталой, Джулия. Почему бы тебе не взять отпуск?
— Я только что уже имела один. Нью-Йорк, Сан-Франциско, Торонто, Колорадо.
— Я думал, ты ездила по работе.
Так оно в основном и было, за исключением встречи с Джошем. А если бы она и задумала взять отпуск, то куда ей ехать и с кем?
— Это идея, — сказала она, уклоняясь от ответа.
На улице они попрощались. Феликс поцеловал ее, и она на минутку прижалась к нему.
— Ты хороший друг, Феликс.
— Как и ты.
Она посмотрела ему вслед. «Но я не настоящий друг», — подумала она и взглянула на часы. Полчетвертого. Ей давно уже следовало быть на работе. В течение следующих недель она несколько раз мысленно возвращалась к предложению Феликса.
Наметанный глаз Джулии никогда не подводил, и с течением времени, управляя магазинами, она стала также и прекрасным администратором. Дела в «Чесноке и сапфирах» шли гладко, времена неуверенности и волнений миновали. Джулия знала, какой товар разойдется быстро, знала, как определять цену на него и как представить в наилучшем виде. Сидя за своим столом, она вспоминала волнение и нервную дрожь первых дней, когда вынуждена была все делать сама, поспешное перекусывание сандвичами во время обеденного перерыва в маленьком чуланчике позади ее первого магазина.
Теперь она уже не часто испытывала то волнение, которое охватило ее в Нью-Йорке. Ей пришло в голову, что в каком-то смысле Феликс прав. Возможно, ей не так нужен отпуск сам по себе, сколько перемена обстановки и те перспективы, которые могут случайно открыться перед ней.
Она уже давно не занималась управлением магазинами сама. Лили никуда не хотела ехать на каникулы, кроме Леди-Хилла, и Джулия воспользовалась ее отсутствием, чтобы посвятить работе все свое время.
«Для чего все это?» — подумала она теперь с внезапной горечью.
Она решила, что ей нужно уехать. Взять себе настоящий отпуск.
Окончательным стимулом к этому послужит визит к Джорджу Трессидеру.
Джулия навестила его в больнице. Принесла охапку роскошных кремовых лилий и большую белую цилиндрическую вазу из своего магазина, чтобы поставить в нее цветы. Джордж был очень тронут и благодарен ей за посещение. Особенно ему понравилась ваза. Джулия поправила букет и поставила вазу на тумбочку возле кровати больного.
Он лежал на спине, глядя на цветы.
— Ты не представляешь, — сказал он (даже его голос стал тоньше, в нем как бы высохли все живые интонации), — люди приносят великолепные цветы, а няньки засовывают их в зеленые бутылки или в круглые красные горшки. Лучше уж совсем обойтись без цветов, чем видеть их такими. Ты доставила мне огромное удовольствие тем, что принесла подходящий сосуд для цветов. Ведь все упирается в равновесие и пропорцию, не правда ли? Как в большом, так и в малом. Именно поиск необходимого равновесия и делал мою работу столь приятной.
В следующий раз, когда она навестила его, он казался гораздо счастливее. Феликс привез его домой, в их старую квартиру на Итон-сквер. Она почувствовала облегчение, видя его уютно устроенным среди любимых ваз и мебели времен регентства, французских мраморных плинтусов и вздымающихся ситцевых воланов. Повсюду были цветы, со вкусом составленные в букеты, чаши с ароматическими эссенциями для освежения воздуха. Джордж сидел в кресле. На нем был один из его безукоризненных приталенных зеленовато-серых костюмов и бледно-розовая рубашка с высоким воротничком. Волосы были пострижены и зачесаны назад, и он выглядел почти как прежде. Он поправляется, подумала Джулия, пока его рука не коснулась ее руки. Она отметила сухую вялость и прозрачность кожи, как бы отставшей от костей.
— Дорогая. Вот мы опять собрались вместе, — сказал Джордж. — Это поистине милосердие Божье.
Они пили чай втроем. Феликс принес полностью сервированный поднос: серебряный чайник Джорджа, сахарницу и кувшинчик со сливками (хотя все они пили чай с лимоном), серебряные щипчики и маленькую спиртовку для подогревания воды, почти прозрачный фарфор, белый с золотом, и батистовые, отделанные кружевом изящные салфетки.
— Прелестно, — пробормотала Джулия, принимая крошечный треугольник сандвича с огурцом.
Джордж и Феликс ухаживали друг за другом с какой-то трогательной нежностью. Джулию это тронуло, но она почувствовала себя незваным гостем. Опустив глаза в крошечную тарелку, стоявшую у нее на коленях, она старалась сдержать слезы.
Джордж выпил чай, но ничего не ел.
После чая Джулия помогла Феликсу отнести посуду обратно на кухню.
— Он любит красивые вещи, — сказал Феликс. — Собирал все это в течение многих лет. И было бы жаль не использовать их сейчас, правда?
— Конечно, — успокоила его Джулия.
Джорджу хотелось поговорить. Она слушала, как он описывал первые дни существования «Трессидер дизайнз», сразу после войны, когда не было денег и очень трудно было с материалами.
— Приходилось доставать старье и ремонтировать. Лучший опыт — это делать что-то из ничего. — Он оглядел свою сверкающую красотой комнату с явным удовлетворением. — Но кроме этого, важно еще не упустить возможность. Люди старятся, как ты знаешь, от сожалений об упущенных возможностях.
Он не говорил о своей болезни, упомянул лишь о возрасте. Джулия не знала, сожалеет ли он, что ему недолго осталось жить. Его глаза остановились на Феликсе.
— Я не много упустил таких возможностей, — тихо сказал он.
Феликс улыбнулся ему в ответ. Джулия видела, что они счастливы, и поняла, что важно не оставшееся время, а лишь его наполненность. И она отчетливо увидела, что наполненность ее собственного времени, хотя его еще много оставалось, была почти так же драгоценна, как белое стекло больничной вазы. В то же время упущенные возможности и ненаверстанные ускользнули от нее.