После смерти Давида Мироныча праздника у неё больше не было.

Праздник — сейчас.

Выйдет она за Аркадия замуж, всегда будут с ней Давид Мироныч вместе с Аркадием. И колокольный звон.

Она выйдет замуж на Аркадия.


Но до «замуж» многое случилось.


Бажен шёл за ними сторожкой тенью, а лишь только Аркадий протянул руку — обнять Юлю, прыгнул, как зверь, настигший добычу, впился в её плечи жёсткими пальцами. Погасли звёзды и луна, оборвались живые звуки ночи.

— Нн-не понял, — сказал Аркадий, заикаясь, и попытался снять Баженовы руки с Юлиных плеч. — Ж-жених, что ли?

В эту минуту Бажен выпустил Юлю, развернулся к Аркадию и со всего маху ударил его ногой в пах. Аркадий согнулся.

Юля забарабанила по спине Бажена.

— Дурак, идиот, болван! — кричала она под стук в голове: «уйдёт», «исчезнет».

Но Аркадий разогнулся и сжал ходуном ходящие плечи Бажена.

— Ж-жених? — повернулся к Юле. — Имеет право?

— Брат.

— Брат?! — Аркадий отдёрнул руки от Баженовых плеч. — Имеешь право. Ты решил, обижу. Не обижу, на трон посажу, баловать буду, — говорил Аркадий Бажену ласково, как ребёнку. — Хочешь, поедем в Москву с нами? Сам увидишь. Мне как раз нужен человек. Сделаешь большие деньги.

В тёплом тихом лунном мареве откликнулось эхо: «Сделаешь большие деньги».

Плечи Бажена продолжали дёргаться.

— Ты что так расстроился? Я попросил руки у твоей сестры, я хочу жениться на Юле. Если она согласится, и родители, и ты согласитесь, завтра поедем в Загс. Как положено. Будешь и моим братом. У меня брата нет. Мне сильно не хватает брата. Тебе найдём невесту. Чем плохо, женишься на москвичке.

Бажен повернулся и пошёл. Он шёл медленно, и вспыхивала, и кривилась в лунном свете его спина — рожей знаменитого американского певца, зачем-то наляпанной на модную куртку.

— Что он так расстроился? Ты тоже подумала обо мне плохо? Не бойся меня. Моё слово — твёрдое. Без тебя жизни не будет. С тобой сверну горы. Утром, если ты согласна, приду к твоим родителям — просить твоей руки.

Она не пила вина, а мутились, падали и перекрещивались деревья перелеска, и столбы, и дома вдалеке, и облитое молоком лицо Аркадия двоилось и размывалось.

Он не поцеловал её ни разу и не обнял, а она плавилась в его тепле, как в тепле от печки, перед которой так любила сидеть долгими зимними вечерами.

И в ней снова запульсировала жизнь, как на уроках Давида Мироныча, расширилось пространство внутри, вместило в себя новые, не изведанные чувства.

Она больше не помнила о Бажене. Только бы Аркадий не исчез, шёл бы и шёл всегда рядом.

— Идём, я провожу тебя. Нам надо выспаться.

— Не хочу, — сказала она. — Давай ходить до утра, а утром поженимся.

— Слава богу, согласна! Молчишь, я уж испугался…

— Скажи, как жил Давид Мироныч в Москве? Почему ушёл из дома?

— У него были две смежные небольшие комнаты в общей квартире. Одна перегорожена книжными полками — с пола до потолка. Книг очень много. И под письменным столом — книги. С ним жили жена и её племянница. Жена очень красивая, с длинной косой. В разговоре она участвовала лишь вначале, потом ушла в другую комнату и появилась только к завтраку. Племянница встретилась нам в дверях, когда мы вошли, поздоровалась и мимо нас заспешила вниз по лестнице, больше мы её не видели. Дед с Давидом Миронычем проговорили пол ночи. Я был мальчишкой, а запомнил каждое слово. Несколько раз Давид Мироныч обращался ко мне — что читаю, с кем дружу, чем люблю заниматься. О его семейной жизни ничего не знаю — в ту ночь меня это совсем не интересовало. Не знаю, хорошо ему жилось или нет, — повторил Аркадий другими словами, — но напряжение почувствовал; уж очень быстро жена к себе ушла, уж очень ретиво племянница скакала по ступенькам.

Так Юля и думала: сбежал от женщин. А причины не важны. Толстой тоже ушёл из-за жены. Давид Мироныч сказал: «Не понимали они с женой друг друга, на всё смотрели по-разному». Вот и ответ.

— Не знаю, — повторил Аркадий. — Я больше никогда с ними не виделся. Мы с Давидом Миронычем встречались в библиотеке в двух шагах от его дома. — Аркадий осторожно коснулся пальцами её щеки, отдёрнул руку. — Ты есть, — сказал тихо. Не отрываясь, долго смотрел на неё. Наконец отвёл взгляд, заговорил озабоченно: — Мне кажется, тебе обязательно нужно отдохнуть. У нас куча дел на один день: выбрать белое платье, пойти в Загс, устроить свадьбу, купить тебе билет в Москву на завтра…

— Я не хочу домой, — повторила Юля.

Она не была капризна. Она была послушна и покорна с рождения и сама не могла понять, что с ней.

Идти домой надо. Вещи пересмотреть: что взять с собой…

— Почему не хочешь? Думаешь, ругать будут?

Глаза у Аркадия — странные: никак не оторвёшься, смотрела бы и смотрела в них.

— Вряд ли родители обидят тебя. Чего ты боишься?

Она повернулась и пошла к селу.

И в прохладном августовском вечере за ней шло его тепло.

Всё громче слышались песни и крики — свадьба ещё гуляла.

— Хочешь к ним? — спросил Аркадий, когда поравнялись с домом жениха.

Она же прошла сразу к своему, поднялась на крыльцо.

В гостиной горел свет — все лампы.

— Твои не спят. Я иду с тобой. Лучше сегодня поговорить с ними.

— Нет, сначала я сама…

Сейчас их глаза — на одном уровне, и венцом стоят над спокойным лбом пшеничные волосы, цветом похожие на мамины. И глаза — пшеничные, отражают лампочки гостиной.

— Иди первая, спроси, можно мне зайти?

— Ты все дела делаешь так?

— Как «так»?

— В ту же секунду.

— Только так. Не сделаешь сразу, не сделаешь никогда.

— Хорошо, идём.

Это не она. Она не чувствует себя, своего тела, своих тяжёлых кос на спине. Она бесплотна. Есть только его лицо, с промытыми светом глазами, пульсация внутри и колокольный звон в ушах.

Перехода с улицы в дом по крыльцу, через сени не заметила. Сразу — стол под оранжевым абажуром и облитые оранжевым светом родители.

— Здравствуйте! — голос Аркадия из-за спины. — Я пришёл просить руки вашей дочери. Я люблю её.

Отец встал.

— Два часа? — спросил насмешливо.

— Что — «два часа»?

— Любите два часа? Вы только что познакомились.

Отец шагнул к ним. Сейчас ударит! Юля подняла руки в защиту.

А Аркадий вышел из-под её защиты. Сразу замёрзла спина.

— Люблю всю жизнь. Иногда два часа — вся жизнь. Я не пью, не курю, не дерусь. У меня — бизнес. Юля станет хозяйкой моей жизни. Не обижу. Освобожу от всех забот.

— Какой бизнес? Чем занимаетесь? — спросил отец.

— Вначале очень дёшево закупали на таможне электронику из Китая и Южной Кореи: музыкальные центры и детские музыкальные игрушки, видеомагнитофоны. Создали целую сеть торговых точек. Из Турции брали тряпки, фрукты. Сильно расширились. Но мне это не нравится. Хочу наладить в России честное производство — Россия что-то сама создаёт, Россия продаёт, Россия обогащается! Уговариваю компаньонов…

— Мясо-молоко, изделия из шерсти, алкоголь, табак, фрукты, шапки из каракуля, одеяла и прочее интересуют?

Аркадий несколько удивлённо посмотрел на будущего тестя и пожал плечами.

— Интересуют.

— Какой процент пойдёт мне?

— Продаёшь дочь? — раздался тихий голос мамы.

Юля повернулась к ней, сейчас скажет маме — «Не бойся, новая жизнь не сможет разлучить нас, ты поедешь с нами, и мы всегда будем вместе!». Но между нею и мамой растеклась растерянность, что стояла в маминых глазах. Мама бежит от неё взглядом.

С мамой — разлука?! — дошло лишь сейчас.

— Я не продаю свою дочь. Я ищу способ встречаться с ней часто.

— Значит, вы разрешаете Юле выйти за меня замуж?

— Кто сказал, что я разрешаю? — закричал отец, как кричал в минуты гнева, и дым — лохмотьями повалил из его рта. — Кто сказал, что разрешаю? — повторил. — Я носил её на руках, я заплетал ей косы, сидел над ней ночами, когда она болела, научил её работать. Как я без неё? Ты подумал? Пришёл, увидел, отнял. Ты — мой враг, — распалялся отец. — Не отдам!

— Отдашь! — Мать встала, и Аркадий увидел её. Заморгал, будто ему бросили песок в глаза.

— Королева! — выдохнул он.