Юля смотрит на Асю краем глаза, как учил её Аркадий держать всё время в своём поле зрения боковые зеркала и идущие слева и справа машины.

— Спасибо, — говорит Игорь Асе, наконец, почувствовав её внимание. — Почему ты не отвечаешь мне, Юля? Сможет она когда-нибудь полюбить меня?

— Кто скажет тебе об этом? — Юля пожимает плечами. — Чем больше я живу с мужем, тем больше люблю. Но это совсем другая любовь, чем вначале, это любовь знания, когда всё в человеке видишь, когда люди становятся родными. Только тогда полностью раскрываются все чувства. Ты — умный, ты — дипломатичный.

Так не ведёт себя человек, убивший своего хорошего знакомого: Игорь поглощён только Леной, ни в лице, ни в голосе, ни в словах не поймаешь улики, самой мелкой. Нет же, не мог он убить! Он любит, а если он способен любить… Это противоречит… Чему? Как он обучал её работать на компьютере! Как занимался с ними английским! Казалось, их занятия нужны лично ему! Нет, Игорь — неэгоистичный человек, он не может убить!

— При чём тут «дипломат», «умный», любят не за что-то, тем более не за качества, подаренные природой, а просто так, часто вопреки…

— Чай остынет… — говорит Ася.

— Спасибо. Я очень благодарен вам. — Игорь только теперь смотрит на Асю, и на его лице удивление. — Кто вы?

— Ася у нас — учительница. А ещё — йог. А ещё — поэт, довольно известный, — говорит Юля. — А ещё — мать двух мальчиков. И, хотя она на много лет старше меня, она — мой друг, да, Ася?

Ася кивает.

— А мы с вами раньше встречались? — Игорь почему-то передёргивает плечами, словно в плечи ему впились осы.

— Конечно. Мы с вами сидели за одним столом и праздновали день рождения Аркадия. Вы рассказывали о путешествии в Индию, а я хотела бы побывать в Индии.

Ася улыбается Игорю, но Юлю не обманешь, Асе Игорь не нравится — она старательно разделяет слова на слоги, словно Игорь не понимает по-русски, объясняет ему, как ребёнку. Что чувствует Ася?

— А вы можете почитать мне свои стихи? Хотя бы одно? — просит Игорь. В его голосе неожиданная натянутость, настороженность.

Паутину создаст паук,

из которой не вырваться мне…

Раздаётся резкий звонок. Он перетряхивает всех троих внезапностью, Ася обрывает стихи, берёт трубку. Тут же передаёт Юле.

— Вас!

— Юлёк, — почему-то тихо говорит Митяй, — мне хотелось бы зайти к тебе в гости.

Юля смотрит на Игоря:

— Прямо сейчас?

— Через полчаса.

Их только двое — Митяй, Игорь. Кто-то из них убил Генри, а она кормит, слушает их, сидит с ними за одним столом.

Ася берёт из её руки трубку, кладёт на рычаг.

— Пожалуйста, дочитайте.

— В следующий раз, пожалуйста, — эхом откликается Ася. — Мне нужно бежать. Значит, договорились, я отпускаю вас на работу по средам и пятницам, мама — с трёх в остальные дни, так я поняла?

Юля машинально говорит «да», а потом поспешно добавляет:

— Спасибо, Ася, за помощь, за вкусный обед.

— Вы ещё его не пробовали, — улыбается Ася.

Теперь Игорь смотрит на Асю пристально, не сводя глаз, а Ася на него не смотрит.

Не уходи, Ася, — просит её Юля. — Услышь, Ася, не уходи, я не хочу остаться наедине ни с Игорем, ни с Митяем.

И, словно Ася слышит её, говорит:

— Скоро придёт мама.

— Да! — вспоминает Юля. — Скоро придёт мама.

Один из них убил, другой невиновен. Обидеть подозрением невиновного никак нельзя…

«У него алиби, — сказал Юле следователь про Игоря. — Он был на переговорах в Москве. Поставщик, солидный бизнесмен, подтвердил».

Но «поставщика» можно было купить.

Митяй тоже оказался в Москве.

Налилась молоком грудь. Прилив такой сильный, что закружилась голова. И, словно узнала об этом девочка, — заплакала.

— Ты извинишь меня? Мне нужно к дочке.

— Можно, я с тобой? Я обожаю маленьких детей. Ты же знаешь, у меня сын, Я сам пелёнки менял ему, подмывал его, купал, кормил. — Юля не говорит «да», но Игорь идёт за ней.

Улик нет. Следователь не знает. Разве не улика — то, что машина Игоря в этот день побывала в мойке, и даже шины её — чистые, а перед заводом площадка посыпана кирпичной пылью.

— Красавица! — Игорь склоняется над девочкой. И она замолкает. И улыбается Игорю. Её девочка любит «шкафы»? — Ни на тебя, ни на Аркашу не похожа. Наш сын тоже до десяти лет был ни в кого.

— А потом?

— А потом стал вылитый мама.

Юля вынимает девочку, меняет ей памперс, говорит:

— Я должна покормить.

— Вот и хорошо. Пожалуйста, не обращай на меня внимания. Я обожаю маленьких детей, — повторяет он.

Митяй тоже любит маленьких детей.

Вопрос «кто убил?» не просто поиск виноватого, это её будущее. Она не хочет, чтобы эстафета убийства пошла дальше. Ганна всё время рядом. Один раз видела её Юля, а Ганна живёт в ней живым органом. Её словом «проклинаю» обожжены внутренности. Убийство Генри — начало. На очереди — Аркадий.

Нет же! Это невозможно. Без Аркадия жизни не будет. И девочка, и она… тоже погибнут.

Ненависть, как и любовь, — живое существо. Они толкаются в ней: любовь, нежность к девочке, к Аркадию и — усеянная торчащими иглами ненависть — к Митяю, к Игорю.

— Пожалуйста, уйди… — выбрасывается ненависть наружу.

— Разве я мешаю тебе? Я же не дышу!

А если Игорь не виноват? Как же можно ненавидеть его в этом случае? Почему Асе не нравится Игорь? У Аси — интуиция.

Юля поит дочь ненавистью.

— Хорошо, если я тебя раздражаю, я уйду.

А если Игорь не убивал Генри?!

— Сиди, — покорно говорит Юля и повторяет: — Сиди.

Девочка чмокает. Временами замирает, и в тишине слышно её лёгкое дыхание.

Нельзя допускать в себе ненависть, когда кормишь своего ребёнка. Вообще нельзя ненавидеть кого-то. Это разрушает прежде всего самого человека. Нельзя думать о том, кто убил… свихнёшься. А если ни Игорь, ни Митяй не убивали?

Но у Генри в России только Калужский завод, никаких других проектов нет.

Откуда это известно? Вполне возможно, он мог начать какое-то другое производство и с какой-то другой фирмой, И выложить такие же большие деньги на первый взнос — за ту фирму.


— Доченька, прости, я задержалась на педсовете. — Мама входит лёгкой походкой, кивает Игорю, будто Игорь — привычное явление в детской комнате.

А комната эта на самом деле мамина. Когда ребёнок родился, мама предложила поселить девочку у неё в комнате. «Вы сможете приходить в любое время дня и ночи. Но ведь мы решили ночью не брать её на руки, правда? Так, почему бы ей не спать у меня? Если что серьёзное, позову. А если всё в порядке, так чего вам напрягаться? Вы же работаете?!» «Но ведь вы тоже работаете!» — сказал Аркадий. «Разве я работаю? Я наслаждаюсь и развлекаюсь. Никакого напряжения! Это же дети!»

За вечерним ужином мама часто рассказывает им о своих учениках.

Молодая поросль — Асина и мамина — поселилась в их доме. Скитания Паши, ушедшего от матери, касаются теперь её, Юли. Паша живёт то у отца, то у бабушки, то передрёмывает на вокзале или в приёмном покое какой-нибудь больницы, среди взволнованных родственников, привезших своего больного. Уроки делает на холодных и дождливых лавках города, на скамьях станций метро, но только не в доме своей матери — никакая сила не может заставить его вернуться к ней. Скандал, учинённый Асей Паше — почему он сбежал и от отца, увенчался успехом: Паша вернулся к отцу и вполне поладил с мачехой, освободив её от магазинов и рынков. Мать подала в суд на отца — отнял сына, но суд проиграла: выступления Аси, мачехи, отца и самого Паши решили дело довольно легко.

И мама рассказывает о своих учениках: кто сегодня чем интересуется, кто что хочет защищать, когда вырастет. Один решил посвятить жизнь спасению морей, другой — птиц, а одна девочка говорит, что самое лучшее животное — мышка, потому что она смелая и выживает в любых условиях. В лицах пересказывает мама споры на уроках и на занятиях биологического кружка.

Девочки, мальчики толпятся перед Юлей, словно это её ученики, а не Асины и мамины.


Сегодня мама совсем не мама. Она кружит по комнате и светится. Что-то она ищет, а может, просто огладывает свой мирок, с книгами, цветами в горшках и детскими вещами. Юля снимает с соска лёгкую каплю, не доеденную её дочерью, застёгивает лифчик, осторожно кладёт дочь в кровать и спрашивает: