Татьяна Успенская-Ошанина - Следующая остановка — жизнь

— Ты хочешь найти и убить убийцу?! — с ужасом спросила Юля. — Ты хочешь уподобиться убийцам? Как ты будешь потом жить? Генри не вернёшь.

Она вглядывается в Аркадия и не узнаёт его. Совсем другой человек. В нём умерла радость. Нет, в нём умерла наивность.

— Можно не убивать.

— Ты хочешь посадить его в тюрьму? Но смертной казни сейчас нет, и он из тюрьмы выйдет. Найдёт тебя и убьёт. — Осторожно она дотронулась до его руки. — Умоляю тебя, откажись от своей затеи. Ты обещал мне уехать.

— Поэтому я и не хотел тебя включать в моё расследование. Ты не дашь мне отомстить.

Словно ему передались её предчувствия, теперь его бьёт её озноб. И она начинает гладить его голову, как обычно гладит он — ее. И она приговаривает:

— Ты самый лучший. Ты самый добрый. Ты самый хороший. Пожалей себя. Пожалей меня и Дашу. Прошу тебя, умоляю тебя, бежим отсюда. Пусть остаются им все деньги. Мы отомстим им по-другому: мы выживем и построим свою жизнь. Убийц нельзя трогать, от них надо бежать.

Она гладит и гладит его голову, всю свою силу, всю свою волю пытаясь вложить в Аркадия. А он высвобождается из-под её рук.

— Ну, в этом ты не права, — говорит он тревожно. И щурится, как со сна, словно у него испортилось зрение. — Я долго соображаю, но если начинаю что-то понимать, то не отступлюсь.

— Я помню, помню, ты избил Митяя, — заторопилась она. — Но он ещё не отомстил тебе за это. Он обязательно захочет отомстить.

— Ты думаешь, это опять Митяй? Это он убил Генри?

— Почему «опять»? Это — первый шаг Митяя к мести тебе. — Она замолкает.

Секунда борьбы: сказать Аркадию всё, что она знает…

Нет же. Мальчик Митяй и сегодняшний — разные структуры. Сегодняшний рассчитывает шаги и бьёт наверняка. Он не даст себя ни посадить, ни убить, он убьёт Аркадия.

— Откуда я что знаю. Одно ясно: нам с тобой нужно бежать отсюда прочь, пока не поздно. Если ты любишь меня и Дашу, спаси нас. Брось своё расследование. Генри ты не поможешь, Генри ты не вернёшь, даже если найдёшь и накажешь убийцу, а нас всех троих подставишь. Силы неравны. Ты не можешь понять подлеца.

— Это мы ещё посмотрим, — тихо сказал Аркадий. — Я учусь. Я сильно учусь. Ты думаешь, почему я стал так много болтать с ними обоими. Я ловлю их в западни.

— И как же ты их ловишь? Что же ты узнал?

— Многое. Растерянность иногда. Взгляд Митяй отводит.

— Эка невидаль, отводит взгляд.

Она заплакала.

Аркадий обнял её, прижал к себе.

— Прости меня. Я не помогаю тебе, я от тебя отошёл. Я не поддерживаю тебя. Ты права, я должен спасти тебя и Дашу. Обещаю, я хорошо подумаю о том, что ты сказала мне. Я постараюсь выбраться из своего состояния. Но ведь с французами я должен закончить.

— Неужели ты думаешь, что что-то у тебя получится? Запомни мои слова, они повысят цены, они не дадут возможности бедным людям покупать их продукты.

— О чём ты говоришь? Пока всё по-прежнему.

— Только что прекратили следствие. Дай время.

— Но я не могу бросить на середине французов. Они как бы завещание Генри. Обещаю, мы уедем, как только заключим с ними Договор. Кончат же они когда-нибудь капризничать: то место им не нравится, которое мы предлагаем для завода, то наши условия, то профиль завода… Я прошу их производить оборудование для дойки, смесители, сепараторы, технологическое оборудование и прочее. Главное сейчас — полностью обеспечить фермеров.

Он крепко обнял её, прижал к себе. И, как всегда в такие минуты, Юля расслабилась, успокоилась и позабыла всё, что хотела ещё сказать мужу.

С этой ночи Аркадий часто уводил её в спальню, усаживал рядом. И, как в первые недели брака, они подолгу сидели прижавшись друг к другу.

В один из дней, когда Юля в перерыв одной рукой прижимала к себе уснувшую после еды дочку, а другой ела суп, раздался звонок в дверь. Ася пошла открывать.

— Здравствуйте, я пришла к Юле.

Римма?! Что делает здесь Римма?

Римма не стала дожидаться, пока Юля выйдет к ней, буквально влетела в кухню — впереди Аси.

— Юлёк, здравствуй! — сказала громко, не обращая внимания на спящую девочку.

Юля поспешно встала и мимо Риммы понесла Дашу прочь.

— Мне поговорить…

— Тише, пожалуйста, — попросила Ася, — разбудите же! Видите, ребёнок только уснул.

Римма пошла следом за Юлей, дождалась, когда та уложила Дашу, и, не успела Юля застегнуть лифчик и блузку, прямо тут, перед детской кроваткой, бухнулась на колени:

— Если не ты, никто не спасёт. Митяй послушает тебя. Он уважает тебя. Он любит детей, он хочет ребёнка. И, если он вернётся, я сразу рожу ему. Молю тебя! Что ты так смотришь на меня? — Римма с колен съехала на зад и заревела.

— Ты мне дочь разбудишь! — резко сказала Юля.

Как-то очень деловито Римма встала, одёрнула короткую юбку и следом за Юлей вышла из комнаты. А когда они уселись на кухне, где Ася делала винегрет, спросила:

— Думаешь, я сумасшедшая? Да, я — дура, упустила Митьку, но я его знаю, он по натуре верный, он любил меня, и, если ему объяснить, он может вернуться.

— Он не вернётся, — сказала Юля. — Он к тебе не может вернуться.

— Ты откуда знаешь? Он тебе доложил? Он не может жениться, он же женат!

— Да, он не разведён, но к тебе он не вернётся всё равно.

Римма вскочила, воткнула руки в бока и начала кричать:

— Думаешь, буду молчать? Думаешь, стерплю? Нет же!

Ася закрыла дверь в кухню, так как у Риммы был голос пронзительный, с высокочастотным звуком, въедающийся в каждую клетку окружающего пространства.

— Митька — подлец. Он только мне и подходил. Он только со мной и мог водиться, — сказала она детское слово. — Два сапога пара. Он — преступник, ворюга, сам у себя может воровать, ему лишь бы воровать. И он в мокром деле… — Римма на полуслове замолчала. Разевала рот, словно злые слова ещё выскакивали из него. Так постояла она какое-то время, вращая глазами, как куклы в детских спектаклях, не умея остановиться, а потом стала переводить взгляд с Аси, безмятежно рубящей свёклу в винегрет, на Юлю, разглядывающую свои ногти, и обратно. Может, слова не выскочили? Может, примерещилось? — Ну, я пойду, — сказала наконец Римма осевшим голосом и пьяной походкой двинулась к двери. Её никто не остановил. И, когда хлопнула входная дверь, Ася продолжала рубить свёклу, а Юля — рассматривать свои ногти.

Лишь какое-то долгое время спустя вполне сформулировалась чёткая мысль: вот почему Дмитрий не захотел стать президентом фирмы. И ещё одна: Дмитрий убрал Генри. И ещё одна: следующий шаг — убрать своих партнёров. Кого первого?

Не получается — не думать об убийце Генри. Не получается — просто дотерпеть до заключения Договора с французами.

Сколько-то минут, а может, и часов не было больше никаких мыслей, никаких слов, но было ощущение: она, сильная, здоровая, мягко рассыпается в пыль и оседает на дно жизни.

— Юша, смотри, что я принесла тебе!

Мамин голос? Запах мимозы? Почему мимозой пахнет в мае, когда её время — март?

— Столбняк, ничего не слышит, — голос Аси.

Запахи слышит.

— Это духи. Ты как-то обмолвилась, любишь запах мимозы…

Открытая коробка духов. Мамины руки пахнут мимозой.

— Мама! — Юля качнулась к матери, обеими руками ухватилась за неё, как маленькая. — Мама, он убьёт и Аркашу.

Мама не спросила, кто «он».

Ася поднесла Юле валокордин.

— Успокойтесь, пожалуйста. Пожалуйста, выпейте воды. — Она коротко пересказала маме то, что вывалилось в злобе из Риммы.

И вдруг мама, её кроткая мама, закричала:

— Уедем, доченька, отсюда! В Америку к Бажену, в Молдавию домой! Сегодня же! Звони Аркаше, пусть всё бросит!

Юля ощутила себя снова, с руками, с ногами, с наливающейся живительным горячим молоком грудью. Встала.

На столе винегрет, Ася собралась домой. Мама готова сидеть с её дочкой.

— Как можно скорее уехать! — говорит мама. — Сказать Аркаше. Тебе пора на работу. Иди прямо к нему. Мы сегодня решим. Мы решим, — повторяла она. — Мы уедем, пока Аркашу не убили. Мы спасём Аркашу. Сегодня вечером уедем…

— Я тоже, Юля, настоятельно советую вам: сегодня же уехать отсюда подальше!