– Вот и хорошо! Решили! Сэмюэль, забирай его! – Пунс хлопнул по столу широкой ладонью бывшего воина-пикинёра.
Высокий лысый стражник, чем-то напомнивший юноше огромного нескладного кузнечика, покровительственно похлопал Робера по спине:
– Сэмюэль – это я. Идём со мной. Тебе у меня понравится.
– Ну, раз ты так говоришь…
Одобрительные смешки послышались в ответ на реплику Робера. Уходя за тюремщиком, он услышал за спиной:
– Это что! Помните, в первый день он спросил: «А как штаны снимать? Кандалы мешают!»
Тюремщики дружно ржали. Весёлый они народ, когда не на работе…
Худой, как все в тюрьме, но всё-таки очень крупный и крепкий мужчина лет тридцати с небольшим, представился, протягивая Роберу широкую руку:
– Меня зовут Ким. Я тут вроде как за старшего. Видать, тебя надолго сюда устроили, если к нам подсадили. Последний раз у нас новичок был… года два назад. Друг Перси, ты, кажется, третий год разменял?
Молодой, в шрамах по всему телу, Перси хмуро кивнул. Обитатели зарешеченного закутка со спокойным любопытством знакомились с новичком, только что доставленным тюремщиками во главе с Сэмюэлем в данную клетку, ограниченную с трёх сторон каменной кладкой. Юноша настороженно представился:
– Робер Донован, сын графа Себастьяна Донована из Легоса.
– О! Граф, значит? Странно, богатых обычно наверху держат в отдельных апартаментах. У нас – обычные люди, без титулов, без денег, – усмехнулся Ким, приподняв брови.
Робер поторопился ответить на предполагаемый вопрос:
– Я и не богат. Одно название – граф… Сейчас – вовсе не пойми кто…
– Проходи, устраивайся. Места маловато, конечно, но здесь, по крайней мере, чисто, – Ким повернулся к стражнику. – Зови брадобрея. Стричься будем!
Тюремщик Сэмюэль криво усмехнулся, покачал лысой головой:
– Вот сколько лет мы с тобой знакомы, Ким, ты каждый раз забываешь, что приказы здесь отдаю я. Так меня люди уважать перестанут…
– Прости, опять запамятовал! – прижал ладонь к собственной груди старший. – Нижайше просим тебя, уважаемый Сэмюэль, приведи брадобрея, будь так снисходителен к нам, несчастным…
– То-то же! – сделал вид, что не заметил улыбочек на небритых рожах, тюремщик и степенно удалился, широко шагая длинными ногами.
Робер оглядел тесную камеру с тюфяками у стен на голом каменном полу. Долго ли может человек просуществовать в таком мрачном месте? Конечно, по сравнению с его последним жилищем, клетка казалась почти дворцом. Но… там он был один, а здесь предстояло уживаться с людьми, которые явно сидят за серьёзные преступления. Может, и за убийства.
Вскоре пришёл брадобрей, достал свои неказистые инструменты. И началась великая стрижка! Отросшие за годы волосы и бороды с удовольствием срезались под корень. Ким складывал длинные волосы в мешок, короткие сметались на пол. Робер оказался последним в очереди. Ему было жалко обрезать свои грязные кудри, но Ким заявил:
– Надо!
И Робер, оглядев вмиг полысевшую команду довольных людей, сел на скамью перед брадобреем. Усмехнулся, представив лицо короля, если тот увидит своего наследника в стриженом виде. Но вспомнил, что спрятан в тюрьме надолго, и тяжело вздохнул.
На торжественный постриг прибежали посмотреть тюремщики из других помещений. Для них это тоже было событием. И весёлым развлечением. Стрижка Робера, естественно, привела стражников в полный восторг. Робер старался не обижаться на их бесцеремонные замечания. Если бы до знакомства с подземельем его посмел кто-нибудь так задеть, дело кончилось бы дуэлью. Или дракой. Но теперь… Он сам подсмеивался над собой, а в конце, когда волос на голове не осталось, встал в любимую позу тюремщика Сэмюэля и его характерным жестом назад и набок плавно провёл ладонью по лысой голове. Стражники довольно взвыли. Первым хохотал сам Сэмюэль, охлопывая себя по ляжкам:
– Вот забавник! Надо же, приметил!
Брадобрей оглядел результаты своего «творчества» и заявил, что сажать надо побольше и почаще, казна от такого расхода на стрижку точно не обеднеет, а то отменили правило стрижки наголо приговорённых к отрубанию головы, сплошной убыток. Смех как-то быстро затих.
Многие вещи за время заключения перестали волновать Робера, а некоторые – стали неимоверно важными. Например, сейчас юношу заботило, как его примут двадцать человек, спрессованных в клетке в одну общину. Ответ он получил тут же, не выходя из клетки. Ким собрал его волосы и положил в общий длинный мешок. Ловко завязал отверстие, встряхнул. Торжественно протянул Роберу:
– Прими от нас в дар этот драгоценный тюфяк. Здесь частицы нашего тела, а значит и душ. Делись с нами так же, как мы поделились с тобой, чем могли. Пусть сны твои на этой перине будут спокойными.
Ким плюхнул мешок на руки поражённого такой щедростью Робера.
– Йо-хо! Йо-хо! – грубо прогремел мужской хор, приветствуя нового поселенца.
– Не отказывайся от даров. Люди никогда не забудут того, о ком заботились… – старик в потрёпанной одежде священника положил сухую руку на плечо Робера. И юноша понял, что принят этими людьми. Кто бы они ни были, чем бы ни провинились перед королевской властью, теперь они соединены с неправильным принцем одной судьбой. Может быть, до конца жизни.
Только одно мучило Робера: он не решился сказать им правду.
Не так представлял себе Робер жизнь в тюрьме. Община Кима больше напоминала боевой отряд в походе. Утром Робера подняли рано, полкружки воды разрешили использовать на умывание. Потом начались пробежки зигзагами от одной стены до другой. Ким руководил учебным боем на кулаках, один из его подручных – Руперт объяснял Роберу основы боя голыми руками и ногами. Юноша и раньше показывал хорошие успехи в боевых упражнениях, особенно ему удавались приёмы с мечом. Но у товарищей Кима ему было чему поучиться.
– Откуда вы это знаете? – удивился Робер серьёзной работе узников.
– Видишь ли, мы все были воинами. Даже святой отец. Даже вот этот паренёк, его зовут Галеон, он родился в походной палатке во время какой-то битвы у маркитантки. Да так и остался при войске.
– Тогда за что вас посадили?
– Мы были честными воинами, – с грустной улыбкой ответил Ким.
– Разве за это сажают? – искренне удивился молодой человек.
– А почему ты здесь? – глаза Кима требовали ответа.
– Я… не могу сказать всей правды. Пока. Поэтому отвечу так: я отказался исполнить волю короля Гордона.
– И тебя не убили на месте? Не пытали? Не уничтожили твою семью? – недоверчиво спросил хмурый Перси, непроизвольным движением трогая шрам на щеке.
– Нет… Меня посадили в яму. Я думал – навсегда…
– Значит, ты им зачем-то нужен, – задумчиво проговорил бывший священник Рубен.
Роберу приходилось поворачиваться от одного к другому. О чём бы ни разговаривали в клетке, здесь ничего нельзя было утаить от других. Такая открытость тоже смущала Робера. Иногда ему очень хотелось одиночества, хотя бы и сырой ямы.
Он резко обернулся к Перси:
– Почему ты спросил о семье? – Спина принца похолодела от страшного предчувствия.
Тот нехотя ответил:
– У Гордона есть привычка – уничтожать всю семью изменника. У меня тоже была семья… Потом меня пытали, бросили сюда. Я умирал. Но меня спасли… Думаю, зря.
– Перестань, друг Перси! Ты ещё пригодишься, вот увидишь! И отомстишь, – пытался подбодрить товарища Ким.
Перси лёг и отвернулся к стене.
Сердце Робера затравленно билось. Как он мог забыть о семье?! Вряд ли у Керока плохо с памятью… Странно, что он не использовал такую возможность раньше. Робер сжал кулаки: видимо, предстоит сделать более тяжёлый выбор. Выбор между жизнью и смертью.
Робер вздрогнул; Ким дотронулся до его плеча.
– Вижу, ты расстроен… Поверь, мы все ненавидим Гордона Лекса. И каждый из нас готов голыми руками убить и его, и всех его сыновей, и прихлебателей. Я верю, мы сможем дожить до священного часа мести! И свободы.
Если бы Ким знал, как Робер виноват перед ними! Случайной, безвинной виной…
Вечером команда Кима расположилась на матрасах вдоль стен клетки, в центр пристроился Рубен, и начал рассказывать истории из своей жизни. Оказалось, бывший святой отец много читал в своё время.
– Однажды принесли книгу из славянских земель и попросили меня перевести. Язык мне был знаком со времён путешествия на Русь. Её у нас называют Тартарией.