– Ты видел их?! Милена здорова? Как она выглядит? Она действительно прекрасна, как сказочная королева? – нетерпеливо задавал вопросы Ким. Глаза его восторженно блестели, он не замечал, как сильно сжимает плечи Робера.
– Да, Ким! Лучше её нет никого на свете! Ты бы посмотрел, как она сражается! Одна против троих воинов! Она – настоящий вождь, – торжественно сказал юный рыцарь, искренне веря в это утверждение.
Мужественный и стойкий воин привалился к стене, по щекам его текли слёзы:
– Я так надеялся… Я так долго ждал… Спасибо, Робер, ты подарил нам больше, чем жизнь! Ты дал нам надежду! – он крепко-крепко обнял Робера. – Ты можешь смело рассказать всем. Среди нас нет предателей. Наконец-то мы сможем отомстить Гордону и его отпрыскам. Им нет места на этой земле!
Сердце Робера наполнялось тягучей болью… Он улыбался.
Вечерами, как обычно, бывший священник рассказывал разные истории, но одна притча особенно запомнилась Роберу и навела на определённые рассуждения об ответственности правителя перед своим народом. Если раньше названный отец граф Донован говорил с ним об этом, то часто мальчик пропускал его слова мимо ушей. А вот теперь, после общения с тем самым народом, хотя и сидящим в тюрьме, он воспринял слова графа совсем иначе, ближе к сердцу и совести.
Рубен начал с такого предисловия:
– Пусть эта притча называется «Не надо ссориться с Вазарием».
– Не знаю такого! – тут же последовала реплика из угла, где сидели Рысь и Руперт.
– Если некоторые не хотят слушать, я замолкну. Сушите свои уши бездельными глупостями! – обиделся Рубен.
– Молчу, как рак под корягой, – высказался Рысь.
– Как таракан под половицей, – добавил Руперт.
И Рубен, покачав головой, продолжил свой достаточно длинный, как оказалось, рассказ:
– Было это в одной древней империи, но история сохранилась в книгах более позднего времени. Я читал их в нашем монастыре, в кратком изложении притча выглядит так…
«Константин склонил голову перед царственным братом, отступил назад. Золотая кайма синего плаща прошуршала по мраморному полу. Седовласый Октавий, восседая на троне, неодобрительно посмотрел в его сторону. Аромат сильных благовоний от одежды Константина всё же не мог перебить кислый запах ночных возлияний, Октавий поморщился, взмахом руки отпустил придворных, подозвал брата к себе, приказал сесть рядом на ступени, укрытые тёмно-красным ковром.
– Венецианские купцы вчера пировали в твоих покоях?
– Да, государь, – как можно смиреннее ответил Константин, заранее раздражаясь в ответ на замечания императора.
– Я предупреждал тебя, Константин, о замыслах этих людей. Надеюсь, они ни о чём не просили тебя?
– Нет, государь, – отвечая, мужчина поклонился, скрывая непроизвольную гримасу на лице.
Просили, много о чём просили льстивые венецианцы младшего брата императора…
Константин заметил, как левая рука Октавия прижалась к груди. Блеск перстней на царственных пальцах завораживал его, отвлекал от мыслей, которые сейчас важно было не выдать, но необходимо додумать.
– Мне надо тебе сказать…
Голос императора, как показалось Константину, звучал глуше обычного, в нём уже явственно слышалась боль.
– Слушаю, государь…
– Слишком часто стало болеть сердце, слишком… Пора назвать наследника. Ты понимаешь, что кроме тебя, у меня никого нет. Жена не может мне наследовать, но она опытна и прозорлива. Оставь её при себе, Константин, когда придёт время.
– Ты проживёшь долго, государь, не могу поверить, что ты говоришь об этом! – вскочил Константин, красиво отбрасывая назад полы нового плаща, подаренного ему вчера.
– Сядь и слушай! – Октавий сердито посмотрел на брата, но постарался смягчить суровый взгляд дружеским тоном. – Самвелу я передал свитки с моими приказами народу и пожеланиями тебе, как справедливому властителю нашей процветающей империи. Самвела тоже не отдаляй от себя, лучшего советника трудно найти.
Безродный советник государя Самвел всегда настораживал Константина сдержанным молчанием и спокойным взглядом, даже кланяясь, Самвел не опускал век. Сейчас он сидел за столиком писца рядом с троном и слушал, о чём говорят братья. Константин непроизвольно обернулся в его сторону и наткнулся на прямой взгляд, в котором не было угрозы, но виделась опасность именно честности и верности императору. Он спешно перевёл глаза на брата.
– И самое главное, брат мой: никогда, никогда не ссорься с Вазарием! Поклянись мне в этом! – император положил тяжёлую руку на его плечо.
– Клянусь… – от растерянности Константин не сразу понял, в чём именно поклялся. – Но… кто такой Вазарий?!
Октавий улыбнулся, будто вспомнил что-то очень приятное и забавное:
– Когда я был юнцом, отец часто повторял: «Никогда не ссорься с Вазарием!», это в нашем роду считалось заветом, почти молитвой или заклинанием. Именно в этих словах кроется благополучие всей страны и нашей власти. Пришло время мне сказать эти слова, тебе передавать этот совет своему старшему Леониду. Кстати, я тоже не сразу понял смысл…
Император обеими руками прижал грудь, будто сердце готово было разорвать её именно в этом месте. Лицо его побелело, он мог только хрипеть.
– Государь… – растерялся Константин.
Советник подбежал к императору, попытался влить ему в посиневшие губы пахучее снадобье из зелёно-стеклянной колбы.
– Зови лекаря! – крикнул Самвел, расстёгивая тяжёлый ворот на горле Октавия.
Испуганный Константин торопливо вышел в высокие двери и остановился, увидев настороженно смотрящих на него придворных. Он принял, как ему казалось, величественный вид, негромко сказал в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Императору Октавию стало дурно, пригласите лекаря, – и тут только вспомнил, как грубо кричал на него этот выскочка Самвел. Гладко выбритые по последней моде щёки Константина покрылись красными пятнами.
– Мой государь, что с Вами? – мягкий голос преданного Мидаса вернул ему некоторое спокойствие.
– Иди в тронный зал, мне надо знать всё о здоровье императора, – тихо приказал Константин, подтолкнув чернобородого грека в сторону входа, куда торопились войти придворные.
Стремительно проследовал в зал лекарь императора Лукреций с учениками и прислужниками. Перед ними расступались, переговаривались шёпотом, отчего казалось, что по мрамору ползут, шурша сухими шкурами, извивающиеся змеи. Константина передёрнуло то ли от сквозняка, то ли от напряжения ожидания чужой и желанной смерти. Он отошёл к стене, сел на каменную скамью, откинул назад голову и прикрыл глаза, прислушиваясь к шумам. Ощущение отдалённости и нереальности происходящего заполнило его, он не заметил, как прострация сменилась сном.
– Мой государь… – странно знакомым голосом звал его Вазарий, дёргая за плечо и ухмыляясь из-под встопорщенной бороды невидимым ртом.
– А?! – вцепился Константин в волосатую руку и проснулся в холодном поту. В нос ударил запах мокрой овчины.
– Это Мидас, государь, верный Мидас, – елейный голос грека помог прийти в себя после похмельного сна и вспомнить об императоре.
– Что? Что там?
– Император отошёл в лучший из миров, мой государь… – грек вытирал ладонями покрасневшие глаза. В зале звучали глухие рыдания и вопли женщин: не следовало скрывать чувство скорби по властителю, правившему почти тридцать лет. К Октавию привыкли, как к необходимому приложению к славной тысячелетней империи, перемен хотели немногие…»
– Я слышал такое выражение: «Чтоб ты жил в эпоху перемен!», – не удержался от замечания Робер, но рассказчик поднял руку, останавливая его, и продолжил.
«Виноградное вино стекало из бочек в глиняные кувшины, из них переливалось в золотые сосуды, затем наполняло драгоценные кубки и вливалось в пресыщенные рты пирующих.
– Вспомнил! Я вспомнил! – нервно смеясь, Константин расплескал весёлый напиток из своего кубка.
– Что такое, государь? – полнокровный и жизнерадостный венецианец Марчелло Болло, возлежащий ближе всех к новому императору, поднял голову, устроенную на коленях пышногрудой гречанки. – Неужели в нашем пиру чего-то не хватает? Прикажите, и всё будет доставлено!
– Он сказал: «Никогда не ссорься с Вазарием!», кто знает этого Вазария?!
– Кто сказал? – не понял Марчелло.
Император запустил в него кубок:
– Брат! Октавий, кто же ещё?! Я спрашиваю, кто знает этого Вазария?! – Константин сел, зло оглядывая пирующих.