Эдуард Зубов - Случайная любовь

И еще она осознавала одну обезоруживающую истину, которая состояла в том, что в их отношениях до этой ночи она водила Сережу на поводке, теперь же этот поводок был ею утерян.

Но под утро с восходом солнца ход мыслей у нее стал меняться. Она заново рисовала в своем воображении весь прошедший вечер, вспоминала каждое его слово, каждое движение.

Юля была достаточно понятливой, чтобы сознавать, что далеко не все парни так нежны; она понимала, что у нее был далеко не худший вариант – отдаться юноше, в котором удивительным образом сочетались мужская сила, страсть и нежность.

Сумеет ли она с другим вот так затрепетать, дрожа всем телом, и судорожно застыть в любовном экстазе, который она испытала с Сережей? Волнение, которое она ощутила от той силы, с какой его тело вжималось в ее податливую плоть, вдруг показалось ей самым естественным чувством на свете, и она мысленно опять ощутила невыносимо прекрасное, пьянящее ощущение.

Юля вспомнила, как она отвечала на его объятия, с каким жаром, какого никогда в себе не подозревала, ее тело требовало все большего и большего.

Не счастье ли держать его в объятиях, быть рядом, знать, что он хочет ее, что она нужна ему, знать, что ты способна в экстазе…

Она медленно, когда уже совсем рассвело, погружалась в темный, мягкий, обволакивающий сон.

Когда Юля проснулась, солнце стояло уже высоко и, пробиваясь сквозь листву росших у окна яблонь, заглядывало к ней на веранду.

Некоторое время она лежала с широко раскрытыми остановившимися глазами, очевидно вспоминая, что же было вчера и что ей следует сделать сегодня, но не могла сосредоточиться.

В открытое окно, как обычно, доносилось щебетание пташек, было слышно, как, потоптав курочку, победно закукарекал петух, как мирно воркуют, что-то обсуждая между собой, голуби. Но Юля, казалось, не слышала ничего.

«Мне нужно уехать!» – решила она. – Написать Сереже письмо и уехать». Ей казалось, что это будет единственно верный благоразумный, с тех пор как она поселилась в деревне, поступок. Она сядет в автобус, а вечером ее уже поглотит другая, привычная, со своими проблемами городская жизнь, где все суетятся и прыгают как блохи.

Встав с постели, сразу же, не умываясь, Юля села за стол, положила перед собой лист бумаги, взяла ручку и задумалась.

В эту ночь Сережа тоже не спал до тех пор, пока не стало светло.

Наконец-то произошло то, к чему он так стремился. Удовлетворение, восторг, ожидание нового, неизведанного переполняли его душу. Ведь он всего лишь только надкусил так понравившийся ему запретный плод. Теперь он инстинктивно чувствовал над Юлей какую-то непередаваемую словами чувственную власть – она не сможет ему отказать. И его воображение рисовало радужные картины того, как будет развиваться их, по его мнению, не лишенная романтизма, пленительная, полная всепоглощающей страсти любовь.

«В следующий вечер она не сможет мне отказать», – думал он, представляя, как сольется с нею, полностью познает всю сладость ее послушного, отвечающего на каждое его чувственное желание тела.

«Но я не буду торопиться, – думал он, – это в еще большей степени разожжет ее».

Все же остальное теперь для него потеряло всякий смысл, носило малозначащее, второстепенное значение.

Ему было только не совсем понятно, почему же, когда это произошло, Юля горько всплакнула и упрекнула его. Разве она не желала того же, чего желал он? Разве она не делала все от нее зависящее, чтобы приблизить «это?» Разве она не была к этому готова? К тому же он не собирается воспользоваться ее любовью и покинуть ее. При очередной встрече он даст ей это понять.

Сережа вспоминал, как трогательно простились они. Тогда все его существо было переполнено чувством мужского удовлетворения, но он держался сдержанно и она, растроганная и ошеломленная, очевидно и не догадывалась, что же творится в его душе.

– Я хочу у тебя спросить, у меня не будет последствий? – спросила она при прощании на всякий случай, хотя знала, что у неё безопасный период.

– Нет, – твердо ответил он, понимая, что она имеет в виду.

– Ты настоящий друг, – поцеловав его, тихо сказала Юля.

Через день они должны были встретиться вновь.

В день свидания Сережа лежал на сене у стога и смотрел в небо, по которому плыли редкие облака.

Кругом парил особый покой и вновь, в этом укромном затерявшемся уголке, где он впервые познал женщину, он поверил в осмысленность и добро Великого Замысла, давшего человеку жизнь, в красоту любви, в возможность счастья.

Скоро должна была подойти Юля. Сумерки сгущались. Последние отсветы летнего дня еще брезжили на горизонте, но тепло еще окутывало землю. Воздух был неподвижен, роса еще не пала. Наступала тихая, расшитая звездами черная ночь.

Сережа прошел к знакомому вязу, оперся спиной о толстый ствол и, стоя в тиши, вдруг вспомнил, что где-то в далекой Индии (он читал об этом) имеется стоящий на площади из чистого железа столб. По древнему поверию, если встать спиной к этому столбу, как сейчас стоял он, и обхватить его сзади руками, то это принесет счастье. Он пытался обхватить ствол дерева руками, но руки не сходились, пришлось напрячься – пальцы сошлись.

Счастье! Возможно ли его счастье с Юлей?

Прошло пять минут, десять, двадцать, сорок, а она не приходила. Уже предчувствуя, что она не придет, он все еще стоял и вглядывался в темноту.

Тучкой носились мошки, едва не задевая его лица. Его окружала бесчувственная природа – равнодушная, поглощенная своими заботами даже ночью. Миллионы крошечных созданий спали, зарывшись в землю; сотни летали и ползали; травинки и цветы тянулись к небу, отдыхая в ночной прохладе.

А у него разбивалось сердце. Он чувствовал нечто большее, чем грусть: в нем говорила тоска влюбленного, который тщетно ждал вновь соединиться со своей возлюбленной, и он испытывал такое ощущение, словно его, несмотря на все попытки устоять, швыряло из стороны в сторону.

«Интересно, – думал он, – о чем думает, что чувствует она сейчас?» Допустим, что они слишком разные: для него в любви могло быть только одно знойное лето, а затем солнце бы только грело, а для нее выходило иначе! Допустим, что у нее меньше, чем у него, устоев, иначе бы она не ввязалась с ним в такую любовную игру, чтобы потом, потеряв девственность, поплакать и разом, ничего не сказав, порвать.

А, впрочем, какая может быть логика в любви!

Любовь не знает ни правил, ни здравого смысла. Но ведь что-то же в ее натуре потянулось к чему-то родственному в нем, вопреки всему, что их разделяло! И другого такого попадания, с такой страстью может не быть за всю жизнь.

Но, а если бы они поженились – это надолго, даже в наши дни – это не временная забава. А для брака нужны и удача, и умение отдавать, и умение брать! А как бы все тогда у них сложилось, пожалуй, никто бы не смог предугадать.

Но все же, прижиматься сердцем к желанному сердцу вчера, а сегодня уже потерять его? Быть не может!

Запрокинув голову, прижавшись всем телом к стволу, он задыхался от немоты ночи, от ее черноты, от сверкания звезд.

Над головой в ветвях чирикнула птица, хрустнула сухая ветка и снова ни звука!

«Если она не даст о себе знать, – подумал он под впечатлением минуты, – я не буду о ней думать». Подумал как ребенок, который не хочет вспоминать то, что причинило ему боль. И сразу же в темноте перед ним всплыло обращенное к нему, в темной рамке волнистых волос, лицо, обнаженные тонкие закинутые за голову руки, изящный изгиб стана. Она словно стояла перед ним живая, манящая, страстная, бесконечно желанная.

Ему казалось, что вся прелесть, вся грация, все то неизъяснимое, сияющее и зовущее, что есть в девичьем, в женском, все было в этой девочке: в ее фигуре, в ее маленькой головке, в ее вызывающем и вместе с тем невинном взоре!

Но загадочно и с несокрушимым веселым безмолвием сиял ее взор, – и где было взять сил устоять перед ней, такой близкой и в то же время такой далекой, а теперь, может быть, и навеки чужой, открывшей такое несказанное счастье жить и, возможно, так сразу обманувшей.

Сережа быстро повернулся к стволу, прижался лбом к жесткой коре, которая, казалось, еще сохранила аромат ее тела. И все же он благодарен был ей за счастье, которое она в это лето дала ему. Но, было счастье и, возможно, прошло. Ничего не поделаешь.

На другой день Сережа получил письмо. Не зная ее почерка, взглянув на него, он сразу же догадался, что оно от нее.