С испаряющимся из организма алкоголем меня захлестывает каждая эмоция, словно поток из иголок. Поэтому мне приходится их отключать. Это единственный известный мне способ жить.

Я переворачиваюсь на бок, поднимаю кулак и со всей силой долблю им по изголовью кровати. Костяшки пальцев трещат, и Люк вскакивает с постели.

— Что это было? — он хлопает глазами и оглядывает комнату, когда за окном мерцают серебряные вспышки молний.

— Гром, — вру я и отворачиваюсь, закрывая глаза и прижимая к груди руку, в которой взрывается жгучая боль. Несколько минут спустя я проваливаюсь в глубокий сон.

***

— Нечего сидеть здесь всю ночь в одиночестве, — говорит Люк, идя через комнату к маленькому холодильнику в углу. Он достает пиво и откупоривает банку. — С церемонии вручения дипломов с тобой творится что-то странное.

Я ложусь на диван, снова и снова сгибая и разгибая руку и глядя на то, как по ней тянутся вены.

— Я просто немного переживаю об отъезде. — Честно говоря, мне просто не по себе от жизни. Я хочу уехать, поступить в колледж, стать свободным, но сама идея оказаться в окружении вещей, которых я не понимаю, меня чертовски пугает.

— Тебе нужно бы переспать с кем-нибудь, но не с Дейзи. — Он открывает дверь, и в комнату вплывает музыка сверху. — Чем я и собираюсь заняться. — Он закрывает дверь и оставляет меня одного во власти моих собственных мыслей.

Он прав. Мне просто нужно пойти наверх и трахнуть первую попавшуюся девчонку. Это лучший способ провести время и прожить жизнь, но я не могу перестать думать о руке и своем чертовом будущем.

В конце концов, я поднимаюсь с дивана. Иду к стене, поглядывая на дверь. А потом поднимаю кулак и бью в стену так сильно, как только могу. Гипсокартон и краска крошатся, а кожа чуть сдирается, но мне этого недостаточно. Я бью ее снова и снова, образовывая дыры в стене, но практически не причиняя вреда руке. Мне нужно что-то тверже — кирпич.

Я поворачиваюсь к двери, но она распахивается, и входит отец. Он бросает взгляд на дыры в стене, а потом на мою разбитую руку, заливающую кровью ковер.

— Что с тобой такое, черт возьми? — он качает головой и идет ко мне, глядя на куски гипсокартона и краски на полу.

— Понятия не имею.

Я прижимаю руку к груди, поспешно его обхожу и вылетаю из комнаты.

Внутри дома люди смеются, кричат, подпевают музыке, и в темноте мерцают огни. Я иду на задний двор, слыша, что он следует за мной по пятам, зная, что он догонит меня и что он зол как черт.

— Кайден Оуэнс, — приказывает он, бросаясь передо мной и тяжело дыша, его глаза полны ярости. От его дыхания разит виски, а ветер повсюду разбрасывает листву. — Ты специально пытался повредить руку?

Я ничего не отвечаю и поворачиваю к бильярдному домику, не понимая, куда иду, но зная, что мне нужно двигаться.

Я только добираюсь до двери, как он хватает меня за локоть и разворачивает.

— Объяснись. Сейчас же.

Я безучастно смотрю на него, и он начинает на меня орать, говоря мне, какой я неудачник, но я едва его слушаю. Я вижу, как двигаются его губы, и жду. Проходят секунды, и его кулак сталкивается с моим лицом, но я почти ничего не чувствую. Он снова и снова ударяет, его глаза выражают пустоту. Я падаю на землю, и он со всей силой пинает меня, чтобы я встал. Но я не встаю. И не уверен, что хочу. Может, пришло время, чтобы все закончилось, хотя и заканчиваться-то особо нечему.

В груди медленно колотится сердце, и я задаюсь вопросом, почему оно не реагирует. Никогда. Не мертво ли оно? Может быть. Может, мертв я сам.

И вот из ниоткуда, из-за спины отца, вдруг появляется девушка. Маленькая и испуганная, каким должен быть я сам. Она что-то говорит отцу, а когда тот смотрит на нее, мне кажется, что она сейчас убежит. Но она остается со мной, пока он не уходит.

В недоумении, потеряв дар речи, я сижу на земле, потому что все должно быть не так. Обычно люди уходят, делая вид, что ничего не было, и находя странные отговорки.

Ее зовут Кэлли, и я знаю ее по школе. Она стоит надо мной и с ужасом в глазах смотрят на меня.

— Ты в порядке?

В первый раз меня об этом спрашивают, что сбивает меня с толку.

— В порядке, — отвечаю я резче, чем намеревался.

Она поворачивается, чтобы уйти, но я не хочу. Я хочу, чтобы она вернулась и объяснила, зачем это сделала. Поэтому я спрашиваю, а она отвечает, но как-то бессмысленно.

В итоге я отказываюсь от попытки понять и прошу ее принести мне аптечку и пачку со льдом. Я захожу в бильярдный домик и снимаю рубашку, стараясь вытереть кровь с лица, но выгляжу все равно дерьмово. Он ударил меня по лицу — такое случается редко, только когда он по-настоящему зол.

По возвращении Кэлли нервничает. Мы едва говорим друг с другом, но потом мне приходится просить ее о помощи открыть аптечку, потому что моя рука не работает.

— Тебе действительно нужно наложить швы, — говорит мне она. — Или у тебя будет шрам.

Я пытаюсь не засмеяться. Швы не помогут. Они лечат кожу, порезы, раны — все, что снаружи. А у меня все сломано внутри.

— Шрамы я могу пережить, особенно те, что снаружи.

— Мне кажется, что нужно, чтобы твоя мама отвела тебя к врачу, а потом ты мог бы рассказать ей, что произошло, — не сдается она.

Я отматываю небольшой кусок марли, но только одной рукой, поэтому как болван ее роняю.

— Этого никогда не случится, а даже если и да, то это не имеет значения. Ничто не имеет значения.

Кэлли поднимает марлю, и я жду, что она отдаст ее мне, но она заматывает мне руку. Она кладет ее поверх моих ран, осматривая шрамы, отмечая их неправильность. В ее глазах мелькает какое-то узнавание, будто внутри нее самой что-то сидит. Интересно, я выгляжу так же?

Впервые за долгое время сердце начинает громко колотиться в груди. Сначала стук неуловим, но чем дольше ее пальцы задерживаются на моей коже, тем более оглушительно он звучит, что я больше ничего не слышу. Я пытаюсь не паниковать. Что такое с моим сердцем?

Она отступает с опущенной головой, будто хочет спрятаться. Из-за заплывшего глаза мне едва видно ее лицо, но мне хочется его видеть. Я чуть не протягиваю руку, чтобы коснуться ее, но она уходит, пару раз проверив, что со мной все хорошо. Я делаю вид, что мне все равно, но сердце все колотится, громче, громче и громче.

— Спасибо, — говорю я. За все: за то, что не позволила меня избивать, что вступилась.

— За что?

Я все равно не могу выговорить. Потому что не совсем уверен, что чувствую благодарность.

— За то, что принесла мне аптечку и лед.

— Не за что.

А потом она выходит за дверь, и снова воцаряется тишина.

***

На следующую неделю мою руку пришлось забинтовать, тренер постоянно пилил меня, потому что она мешала мне играть. Все складывалось не так хорошо, как я планировал. Я думал, что, наконец, убрался подальше от дома, что пережил овладевший мною мрак, но я ошибся.

Прошла неделя с тех пор, как Кэлли написала те прекрасные слова на скале. Они значили для меня гораздо больше, чем она сама осознавала. Или, может, она это понимала, и поэтому мне нужно было отступить. С такой эмоцией я не мог справиться.

К концу недели я чувствую себя совсем подавленным, и мое тело расплачивается за это. Я лежу в постели, собираюсь пойти на занятия, когда Дейзи присылает мне очень мутное сообщение.

Дейзи: «Привет, думаю, нам нужно встречаться с другими людьми».

Я: «Что? Ты пьяна, что ли?».

Дейзи: «Нет. Я абсолютно трезва. Просто мне скучно и уже надоело все время быть одной. Мне этого мало».

Я: «Пока я в колледже, я не могу дать тебе больше».

Дейзи: «Значит, ты не любишь меня так сильно, как я думала».

Я: «Что ты хочешь, чтобы я сделал? Бросил учебу?».

Дейзи: «Я не знаю, чего хочу, но не этого».

В этот же момент я получаю еще одно сообщение и переключаюсь на него.

Люк: «Я только что получил сообщение от Ди Мэна, и он написал, что, похоже, Дейзи изменила тебе с Ленни».

Я: «Ты вообще серьезно? Ленни?».

Люк: «Да, он сказал, что это произошло на вечеринке у Гэри по случаю нового учебного года, или как он там называет эту фигню».