Джессика Соренсен - Случайная встреча Кэлли и Кайдена

— На нем Кайден куда-то уехал. — Он машет мне, затем разворачивается на каблуках и торопливо удаляется. — Пересечемся с вами позже. — Он исчезает между группой чирлидерш, одетых в свою форму.

Сбитая с толку я поворачиваюсь к Сету.

— Что это сейчас было?

Он задумчиво смотрит на меня, потом вздыхает и берет меня под руку.

— Нам нужно поговорить.

Мы выходим на свежий осенний воздух, над нашими головами расстилается пасмурное небо. Нас окружает оживленный двор кампуса, желтые и оранжевые листья разбросаны на засыхающей траве.

— Ты мне расскажешь, почему смотришь на меня так, словно хочешь сказать, что у меня умерла собака? — интересуюсь я, когда мы спускаемся с тротуара и идем по асфальту парковки.

Он смотрит влево, потом вправо, и мы торопливо подходим к его машине.

— Мне нужно тебе кое-что сказать, но я не знаю, как ты это воспримешь. — Он выпускает мою руку, и мы идем к противоположным сторонам машины.

Мы садимся внутрь и захлопываем двери, он поворачивает ключ зажигания и замирает, пролистывая свой плейлист на айподе.

— Кайден взял у Люка грузовик. — Включается песня, и Сет ставит айпод обратно на подставку на приборной панели. — Чтобы вернуться домой на несколько дней.

Я пристегиваю ремень безопасности.

— Ясно, а почему ты так странно себя ведешь?

Он сдвигает рычаг переключения на задний ход и, оглядываясь через плечо, задом выезжает с парковки.

— Ну, потому что он ничего тебе не сказал. — Он выправляет руль и выводит машину на дорогу. — Погоди. Или все-таки сказал?

— Нет, а должен? Мы едва знакомы.

— Кэлли, прошлым вечером ты с ним целовалась и позволила ему потрогать свои сиськи.

— Эй, я рассказала это тебе по секрету.

Он отрывает пальцы от руля.

— Расслабься, я лишь обращаю внимание на то, что это большой шаг для тебя — важный шаг. Ты бы не стала этого делать с любым парнем.

— Мне нравится Кайден, — признаюсь я. — Но это не значит, что он должен рассказывать мне обо всем, что делает. Я не его девушка.

— И что? — Сет делает музыку тише. — Он должен был хоть что-то сказать, прежде чем уезжать. Он знал, что, возможно, ты захочешь его увидеть. Тебе известен его самый мрачный секрет, Кэлли, а это самая большая трудность для того, чтобы узнать кого-то.

Он цитирует свой курс Психологии 101, поэтому я складываю руки на груди и гляжу в окно, где листья кружат по улице и опускаются в сточную канаву.

***

В тот же день, вернувшись в свою комнату, я сажусь и пишу, пока у меня не начинает болеть рука: мне нужно все это выплеснуть, но я могу рассказать об этом только пустому листу бумаги. Когда пишешь, нет ни обвинений, ни осуждения, ни стыда, только свобода. В то мгновение, когда ручка касается бумаги, я жива.

День, который я изменила, - словно шрам. Эти воспоминания там, у меня в голове, — то, что я буду помнить всегда и никогда не смогу стереть. С моего дня рождения прошла неделя. Я заперлась в ванной и целую вечность смотрела на себя в зеркало. Мне нравилось, как я выглядела, моя длина волос, которые идеально подходили для косичек. Для своего возраста я всегда была миниатюрной, но мне вдруг захотелось стать еще меньше — невидимой. Мне больше не хотелось существовать.

Я достала из ящика ножницы и, даже не задумываясь, начала кромсать свои длинные каштановые волосы. Я не старалась, чтобы стрижка выглядела опрятно, я просто резала, порой даже закрывала глаза, позволяя, как это было в моей жизни, править судьбе.

— Чем уродливее, тем лучше, — с каждым отрезанным локоном шептала я.

Когда я закончила, то уже не была похожа на саму себя. Спала я не очень хорошо, поэтому под голубыми глазами пролегли темные круги, а губы потрескались из-за обезвоживания и рвоты. Я чувствовала себя уродливой, и от этой мысли у меня на губах заиграла легкая улыбка, потому что теперь я знала — никто не посмотрит на меня и не захочет приближаться.

В пиджаке брата и самых больших джинсах, которые смогла найти, я вошла на кухню, и мама, увидев меня, сильно побледнела. В этот момент отец завтракал за столом, поэтому поднял на меня полные ужаса глаза. Мой брат и Калеб тоже с отвращением глядели на меня.

— Какого черта с тобой произошло? — с расширенными глазами проговорил мой брат.

Я ничего не ответила. Всего лишь стояла, моргая и желая стать еще меньше.

— Боже мой, Кэлли, — выдохнула мама, у нее настолько расширились глаза, что стали похожи на мрамор. — Что ты наделала?

Я пожала плечами и схватила с дверной ручки свою сумку.

— Отрезала волосы.

— Ты выглядишь... ты выглядишь. — Она сделала глубокий вдох. — Ты выглядишь отвратительно, Кэлли. Я не буду врать. Ты уничтожила себя.

Мне хотелось сказать ей, что я еще больше, чем она думает, уничтожена. Но она продолжала с отвращением смотреть на меня, как будто на мгновение ей захотелось, чтобы меня не существовало, и я почувствовала то же самое. Все внутри себя я подавила, понимая, что никогда не расскажу; а если и расскажу, то она будет смотреть на меня с еще большей ненавистью и отвращением.

Первые годы моей неразберихи она еще пыталась понять. И в этом я отдаю ей должное. Она задавала вопросы, водила меня на беседы с психологом, который сказал ей, что я себя так веду, потому что мне нужно больше внимания. Этот маленький городской психиатр понятия не имел, о чем говорил, хотя я и сама не пыталась ему помочь разобраться. Мне не хотелось, чтобы он знал о том, что живет внутри меня. В этот момент все хорошее и чистое было испорчено и гнило, будто оставленные на солнце яйца.

Что касается моей матери, она любит все счастливое. Она ненавидит и отказывается смотреть плохие новости. Она не будет читать заголовки газет и не любит говорить о боли, живущей в мире.

— Только из-за того, что мир полон плохих вещей, я не позволю им меня сломить, — это то, что она все время мне говорила. — Я заслуживаю быть счастливой.

Поэтому я позволила позору завладеть мною, убить, высушить до тысячи мертвых чешуек, осознав, что если все это сохраню, то она никогда не узнает о той грязи, что навсегда поселилась во мне: плохая, уродливая, испорченная. Она могла жить своей счастливой жизнью, как того заслуживала.

В конце концов, она перестала задавать мне множество вопросов и стала говорить всем, что я страдаю от подросткового чувства тревоги, как ей сказал психотерапевт.

Однажды после того, как сосед обвинил меня в краже его садовых гномов, я услышала, как она сказала ему, что я не такой уж и плохой ребенок. Что придет время, я вырасту и оглянусь на свою глупую жизнь, которую провела взаперти в своей комнате, выписывая мрачные слова, сильно подводя черным глаза и нося мешковатые вещи, и захочу, чтобы этого никогда не происходило. Что я пожалею о своей одинокой юности, сделаю вывод и стану красивой женщиной, у которой множество друзей и которая улыбается миру.

Но единственное, о чем я сожалею и буду сожалеть — это то, что произошло в моей комнате в мой двенадцатый день рождения.

№ 49 . Скажи себе правду

Кайден

Дома я уже два дня, практически вернулся туда, откуда сбежал. Отец меня еще не бил, но я его боюсь, как и в детстве.

— Какого черта ты припарковал у двери этот кусок дерьма? — спрашивает он, когда входит на кухню. На нем надет костюм, хотя сегодня ему не нужно идти на работу. Ему просто нравится выглядеть важно.

— Потому что в гараже нет места. — Я намазываю хлеб маслом как можно тише, потому что отец ненавидит звук ножа, скребущего по сухому тосту.

— Мне плевать. — Он открывает шкафчик и достает коробку с хлопьями. — Убери его отсюда. Он уже всю дорожку залил маслом.

— Хорошо. — Я откусываю тост. — Я найду, куда его поставить.

Он встает передо мной, и я замираю. Его зеленые глаза суровы, челюсти сжаты, выражение лица равнодушно.

— По-моему ты кое-что забыл.