Вероника Касс - Случайная жена, или Наследство в подарок

Слишком все это было неправдоподобно. Мягко стелет, да жестко спать. Если она решила ласковыми словами склонить меня к отказной от дочери, то хрен ей на постном масле, а не отказная.

— Аврора, я хочу всего лишь наладить с тобой нормальное человеческое общение.

— Зачем? — Я сузила глаза, внимательно наблюдая за матерью Богдана.

— Я хочу присутствовать в жизни внучки и уверена, что у меня есть на это право. Если ты согласишься, я бы поучаствовала и в твоей — она натянуто улыбнулась. Но я даже не могла представить, что именно она имела в виду.

— То есть вы не собираетесь отбирать у меня дочь? — спросила напрямую, на что Залесская натурально выпучила свои огромные светло-голубые глаза и закашлялась.

— Я что, по-твоему, чудовище? — рявкнула она на меня сразу после того, как откашлялась. — Девочка и так еще родиться не успела, а уже отца лишилась, мне нужно ее и без матери оставить?

И настолько ее глаза светились гневом, недовольством и даже обидой, самой настоящей неприкрытой обидой на мои слова, что я ей поверила тогда. Спокойно расслабилась и, покормив проснувшуюся Ульяну, сама наконец-то уснула, даже не дожидаясь того момента, когда Яна Юрьевна покинет мою палату.

Из роддома меня выписали через пять суток, к тому моменту уже несколько дней были известны результаты ДНК-анализов и никто не сомневался, что моя малышка — дочь Богдана. Яна Юрьевна опять пробралась ко мне в палату и без всех церемоний с заворачиванием в красивый конверт взяла на руки Ульяну, крепко прижала ее к себе и скомандовала:

— Идем.

За рулем был Рус. Позже мне объяснили, что они так избежали встречи с прессой, которая уже прознала про меня и мои роды и поджидала нас с дочерью, только в другое время и у другого входа. Приехали мы в огромный загородный дом Востровых, где для меня уже была готова комната, совмещенная с детской.

Тем же вечером я познакомилась с Сергеем Востровым, мужчина мне сразу не понравился — слишком жесткий и холодный взгляд у него был — впрочем, так же как и я ему. Он сухо со мной поздоровался и никогда не общался. Хоть и проходил каждый ужин за большим овальным дубовым столом, в семейном кругу, на котором присутствовал и Рус, решивший временно переехать к родителям, его отец был немногословен и всем своим видом показывал, что я и мой ребенок в их доме были лишними.

Залесская же — как я позже узнала, по документам она была Залесской-Востровой — окружила меня такой поддержкой, заботой и теплом, что я иногда терялась. Моя родная мать не хотела приезжать, чтобы посмотреть на свою внучку, когда узнала о моих родах, тогда как Яна Юрьевна занималась с Ульяной чаще, чем нанятые няньки.

И если бы не маленькая Уля и Яна Юрьевна, я никогда не выбралась бы из той пропасти, в которую угодила, узнав, что Богдана больше нет.

Но когда моей малышке был месяц, я узнала, что Бо жил у Руслана все то время, когда не ночевал дома. И о его махинации с женскими голосами в телефоне Рус мне тоже рассказал, он-то надеялся, что мне станет легче, а я, наоборот, начала себя винить, впадая в более сильную и глубокую яму отчаяния. Каждый день думая лишь о том, что, если бы я не психанула, если бы не ушла, если бы осталась все прояснить, он был бы жив.

Возможно, узнай он о своем скором отцовстве, не стал бы лезть в непонятные истории. И эта мысль, что я могла все изменить, мучила меня изо дня в день. Я худела на глазах, сдувалась как воздушный шарик, стараясь запихивать в себя еду практически насильно, чтобы было чем кормить дочь. Когда Уле исполнилось полгода, у меня начало пропадать молоко. Словно организм сам сказал: хватит. Я понимала, что полгода для грудного вскармливания — это очень мало, но ничего поделать с собой не могла. Когда малышка полностью перешла на искусственные смеси, я практически перестала питаться. Не было больше никакого стимула, не было желания жить.

И тогда меня встряхнула Яна Юрьевна. Она собрала мои и Улины вещи и предложила мне на выбор квартиру Богдана, где ничего не предусмотрено для ребенка, или мою съемную, в которой до сих пор никто не жил, а моя свекровь, оказывается, каждый месяц вносила за нее оплату.

Естественно, я выбрала гостинку, в которой прожила всю беременность. Возвращаться туда, где я последний раз видела живым Богдана, не было никаких сил. Первый день я все никак не могла выйти из странного ступора, на второй я зарыдала, и сразу же, услышав вопли мамочки, заплакала и Ульяша. Мне пришлось взять себя в руки и хорошенько прореветься в ванной под шум воды, когда доча спала.

Мне было больно и обидно за то, что Залесская нас фактически выгнала. Я думала, что она просто наигралась в роль добренькой бабушки и устала от нас. А потому на третий день я больше походила на механического робота, но все же взяла все в свои руки. Начала заниматься с Ульяной, потому что у меня больше не было выбора и альтернативы. Не было теперь десяти нянек, которые покормят ребенка кашей за меня. Были лишь я и Ульяна, и мне хватило всего недели, чтобы я опять почувствовала вкус к жизни, хоть и вялый, но все же… Я очень хорошо запомнила то сладкое ощущение радости, когда, уложив на ночь дочь, ты кладешь голову на подушку, утопая в заветной мягкости, и наконец-то можешь отдохнуть.

А еще через пару дней нас навестила Яна Юрьевна, которая, как оказалось, еле выдержала эту безумную неделю в разлуке с нами. Залесская предложила мне то, о чем я когда-то и мечтать не могла. Место в Вышке, на ту специальность, куда меня не взяли.

— У тебя есть одна закрытая сессия, но с дисциплинами в ВШЭ пересекается только четыре. Поэтому если сможешь за десять дней, которые остались до нового года, подготовиться и закрыть три зачета и два экзамена, то перейдешь на второй семестр первого курса. И тогда переедешь опять к нам. Маша с Олей скучают по Уляше не меньше моего.

— Но… — сказать, что в тот момент у меня упала на пол челюсть, это ничего не сказать. — А как же Уля? Я с ней ничего не успею.

— Мне ее забрать? — ехидно спросила свекровь, вскинув брови.

Это был вызов. Вызов, который я не могла не принять. Я даже не пыталась сосчитать, сколько часов я проспала за ту неделю, но и восьми бы не набралось. Час-два в сутки, все. Организм работал, наверное, только на выбросе адреналина. Все три зачета я сдала через два дня зубрежки, с Улей на руках. Один из экзаменов, экономическая статистика, дался мне проще простого, потому что там преподаватель принимал по старинке — вопросы по билетам. А вот тест по философии практически убил. Сначала преподавательница не хотела пускать меня вместе с Ульяшей, потом доча начала кукситься, женщина косо на меня поглядывала и фыркала. А Ульяна то ли чувствовала негатив, то ли что, начинала плакать все сильнее, и я никак не могла ее успокоить. В итоге, когда у меня было отвечено всего пятнадцать вопросов из тридцати, я проставила остальные наугад, даже не вчитываясь в текст, и поспешила на выход, быстрее успокаивая дочь.

Вечером того же дня сквозь десны у Ульяны показался уголок ее первого резца, а наутро тридцать первого декабря за нами приехала Залесская-Вострова и забрала нас с дочерью к себе. Правда, я так и не отметила Новый год в семейном кругу. Сдав свою малышку в надежные проверенные руки, я вырубилась на двое суток. Никогда не знала, что человек может спать столько, но, проснувшись второго января уже в новом году, я поняла, что проснулась абсолютно другим человеком.

В замочную скважину с той стороны двери кто-то вставил ключ, покрутил им туда-сюда и, видимо, осознав, что дверь и без того открыта, вытащил ключ и дернул дверь на себя, распахивая. Я все так же сидела на полу, обняв свои колени, а потому сразу уткнулась взглядом в знакомые белые кеды. Рус.

— Я так и думал, что ты опять здесь.

Я всхлипнула, не поднимая головы. Мне нечего было ему ответить.

— Аврора, ну сколько уже можно убиваться и себя хоронить?

— Я не хороню, — шепнула одними губами.

— Что? — Рус так и стоял надо мной, давя своей аурой и спокойствием. Как он мог быть таким равнодушным в этот день?

— Не хороню, говорю… — рыкнула сквозь зубы, но опять тихо.

— Что-что? Не слышу тебя!

— Не хо-ро-ню! Я у Глеба сегодня была! — заорала я как ненормальная и заплакала еще сильнее. — Еле отмылась, словно в помоях извалялась. Думала, никогда не сбегу от него, — я вывалила на Руса свою боль и даже не заметила момента, когда он присел и обнял меня, начав гладить по волосам. Просто была одинока, а потом оказалась в теплых родных объятиях.