У Альдо неприятно кольнуло сердце при мысли, что все его фантазии оказались пустыми, но он обладал достаточной властью над собой, чтобы ничем не выдать себя.
— Похоже, в ближайшее время ты будешь очень занят, дружище?
— Чем же?
— У тебя слишком много дел. Выставка Полины, новый виток американского кошмара в лице требовательной миссис Лоуэлл. И где здесь место для прекрасной леди Кроуфорд?
Жиль напустил на себя фатовской вид, что совершенно ему не шло, и Морозини захотелось как следует стукнуть его.
— Я сохраняю надежду уладить все эти дела с присущей мне ловкостью. Если хочешь знать правду, мне будет приятно видеть Полину и Леонору одновременно.
— Чтобы сравнивать их? Надо же, сколько в тебе отваги! Забавно было бы на это посмотреть, но, увы, этого удовольствия я буду лишен…
— Ты возвращаешься в Венецию?
— Не завтра утром, но мне пора об этом подумать. Невзирая на все эти убийства, выставка имеет огромный успех, и я не собираюсь неделями следить за моими алмазами. Охрана настолько усилена, что им уже ничего не угрожает.
Выпив кофе и обсудив последние детали предстоящего праздника, гости стали прощаться с любезной хозяйкой, принимавшей заслуженные похвалы. Альдо направился в гостиницу вместе с Мари-Анжелин, которую за весь вечер ему так и не удалось отвлечь от оживленного разговора с профессором. Это обстоятельство никак не улучшило его настроения.
— Что на вас нашло, План-Крепен? К чему вам идиллические отношения с этим старым безумцем?
— Во-первых, он не старый безумец, а подлинная сокровищница знаний, если дело касается Версаля в целом и Марии-Антуанетты в частности. Он сообщил мне много нового, — вскинулась она, сразу устремившись в атаку. — И не называйте меня «План-Крепен»! Только наша маркиза имеет на это право. В устах всех прочих это звучит для меня оскорбительно!
Альдо, тут же раскаявшись, нежно взял старую деву под руку:
— Простите меня, Анжелина! Вся эта история подействовала мне на нервы. Думаю, пора уже возвращаться в Венецию.
Она резко остановилась и взглянула ему прямо в глаза.
— Нет, вы этого не сделаете! Разве можно уезжать в тот момент, когда начинается самая потеха?
— Четыре убийства? У вас странное понятие о развлечениях!
— Я неудачно выразилась: в тот момент, когда начинается самое интересное. Посмотрите на меня, Альдо, и скажите, неужели вы действительно хотите уехать, так и не узнав, чем закончится эта история? Не выяснив хотя бы того, что случилось с полковником Карловым?
— Послушать вас, так я собираюсь дезертировать перед лицом врага.
— Именно так я и подумала! Кроме того… если вы уедете, ваша тетушка Амели захочет вернуться на улицу Альфреда де Виньи, и мне придется последовать за ней!
— Тем самым ваш роман с Аристидом Понан-Сен-Жерменом будет задушен в зародыше!— Перестаньте говорить глупости! Я хочу побольше узнать о нем и особенно о созданном им союзе приверженцев королевы. Не спрашивайте почему, но мой нос подсказывает мне, что эти фанаты — по моим сведениям, эта веселая банда вполне заслуживает; именно такого наименования, — могли бы оказаться очень полезными для нас.
— И об этом вам поведал нос?
— Если вы позволите себе хоть малейший намек на его длину, я перестану с вами разговаривать!
— Ну-ну, Анжелина, — улыбнулся Альдо и высвободил руку, чтобы удобнее было идти. — Вы все-таки не Сирано де Бержерак, так что шпагу из ножен не выхватывайте. А вообще, — добавил он, вновь становясь серьезным, — будьте осторожны! Эти люди, конечно, полоумные, но любой фанатизм — вы сами произнесли это слово! — может оказаться опасным. Поэтому держите меня в курсе!
— Значит, вы остаетесь! — возликовала она. — Не представляю, как я стала бы рассказывать вам о последних событиях по телефону или по телеграфу.
— Разумеется. Но у вас есть Адальбер, мое второе «я». И, знаете, он тоже хочет нанести визит профессору под предлогом, будто существует некая параллель между Марией-Антуанеттой и Нефертити…
— Это полный идиотизм, Понан-Сен-Жермена не следует принимать за глупца! В любом случае, — добавила она, наморщив нос, — и комиссар Лемерсье не давал вам разрешения на отъезд!
Альдо не хотелось затевать новую дискуссию, и он оставил за Мари-Анжелин привилегию последнего слова.
Когда они вернулись в отель, портье передал ему два письма. Одно с венецианской маркой, в конверте из голубоватой веленевой бумаги[56]: адрес написан размашистым элегантным почерком Лизы. Второе — без почтового штемпеля: просто записочка, сложенная по старинной моде и запечатанная зеленым восковым кружком с изображением розы. Очень романтично.
— Примерно час назад его принес какой-то мальчик, — объяснил портье, ответив на безмолвный вопросительный взгляд своего клиента.
Естественно, первым Альдо вскрыл именно это послание. Внутри оказался следующий текст:
«Приходите сегодня вечером или, если это невозможно, завтра около одиннадцати, но приходите один! Мне нужна помощь. Каролин Отье».
И ничего больше! Ни намека на вежливую просьбу или на причину, побудившую девушку обратиться к нему. Только две не слишком ободряющие строчки! Призыв о помощи, скорее походивший на приказ, а Морозини не терпел, когда ему приказывали. Особенно если приказывает особа, без колебаний отправившая его в тюрьму! Кроме того, он должен был прийти один. Почему? Это напоминало ловушку. Впрочем, он не привык отступать, напротив, авантюрный дух вкупе с любопытством побуждал его отправиться на свидание. Да и сама эта обворожительная, хрупкая Каролин принадлежала к числу тех женщин, которым очень легко превратить человека чести в своего защитника…
Чтобы ослабить впечатление от странной записки, Альдо вскрыл второй конверт в надежде,,что жена извещает его о своем приезде. Это было бы лучшей новостью. Если прекрасная Лиза будет рядом, Альдо сумеет хладнокровно встретить любое искушение… даже встречу с Полиной. Он вспомнил свои муки, когда она, обуреваемая ревностью и оскорбленная в лучших чувствах, надолго отлучила его от себя, вообразив, будто он влюбился в графиню Абрасимову[57]. Вторая такая история может окончиться неминуемым разрывом.
Прежде чем вынуть письмо из конверта, Альдо прижал его к губам и взмолился:
— Скажи мне, что ты едешь, Лиза! Скажи, что тебе невыносимо жить вдали от меня! Мне нужны твои глаза, улыбка, тело… Так приезжай!
От бумаги пахнуло ароматом ее духов, а также цветов, срезанной травы, леса и песчаного пляжа. Как он все это любил! Закрыв глаза, он долго наслаждался этими пьянившими его запахами и никак не мог решиться развернуть письмо, прочесть его…
— О нет! — простонал он.
Лиза сообщала ему о своем отъезде… в Австрию: «Первая жара упала на нас, как мокрое одеяло. Венеция задыхается, и для детей это вредно. Особенно для нашего малютки Марко, ведь доктор Личчи считает, что у него слабые бронхи. Конечно, оснований для сильной тревоги нет, но я все же, как только Антонио с Амелией окажутся в Рудольфскроне, повезу его в Цюрих на консультацию к профессору Гланцеру. И только тогда успокоюсь… А там посмотрим! Как видишь, любимый, судьба против нас. Я уже было собралась к тебе в Париж, но сейчас это неразумно, да ты и сам бы не обрадовался, потому что я бы извела тебя своими страхами. Надеюсь, впрочем, ты не станешь задерживаться в столь нездоровом месте. Ваша выставка превратилась в сущий кошмар, и бабушка, когда звонила мне, очень сожалела, что побудила тебя ввязаться в это дело…»
Далее следовал список поручений, который Альдо пробежал с раздражением. Из строк письма просто вылезала мать-наседка! Где страстная возлюбленная его ночей — да и многих дней тоже! — память о которых все так же испепеляла его? Похоже, рождение малыша Марко пробудило в Лизе ту здравую, логическую, сухую сторону ее натуры, о которой он никогда не подозревал. Альдо уже стал с тоской вспоминать о временах Мины Ван Зельден. По крайней мере, Мина не теряла чувства юмора! И какой несравненной была сотрудницей!
В конце письма Лиза настоятельно просила мужа приехать к ней либо в Цюрих, где она рассчитывала провести несколько дней в гостях у отца, либо в Ишль, где целительный воздух озер Зальцкаммергута «будет чрезвычайно полезен его бронхам курильщика…».