А я стал получать электронные письма. Множество писем. Письма от людей, описывавших свой собственный опыт в области немоногамии. Вопросы о кинке. Просьбы о советах по поводу отношений. Громкие слова о том, как я разрушаю мораль. Предложения секса.
Однажды пришло приглашение посетить ежемесячную дискуссионную группу под названием ПолиТампа. Она была создана в 1997 году лесбийской тройкой, столкнувшейся с сильнейшим неприятием со стороны сообщества геев и лесбиянок из-за их немоногамных отношений. Многие их товарищи были в ярости, некоторые даже обвиняли их в том, что они отбрасывают назад движение за равные права. Так что они создали собственную группу, в которой люди, интересующиеся немоногамией могли бы встречаться, разговаривать и поддерживать друг друга.
Я показал письмо Целести: «Что ты об этом думаешь? Прямо здесь, в Тампе есть другие люди, у которых открытые отношения, совсем как у нас! Мы должны пойти!»
Она отнеслась к этому скептически: «То, что у нас открытые отношения — не важно. Но я не уверена, что хочу общаться с толпой чудаков.»
Мы разговаривали об этом неделями. Я полагал, что может быть полезно обсудить то и сё с другими людьми, похожими на нас. Целести опасалась оказаться среди сексуальных извращенцев. В конце концов она согласилась попробовать. Когда пришло время ежемесячной встречи, мы пришли в дом к одной из основательниц первой в нашей жизни полиамурной дискуссионной группы.
Первая встреча оставила противоречивое впечатление. В то время полиамория была тесно связана с нео-языческой духовностью. Многие из пионеров немоногамных отношений были, подобно Блоссом, свободомыслящими адептами религий Нью-Эйдж, рассматривавшими полиаморию как следующий логический шаг, развивающий идеи хиппи о свободной любви из 1960-х и 1970-х. Однако, ни я ни Целести совершенно не интересовались всем этим. Нас совершенно не волновали магия кристаллов, нео-язычество, поклонение Матери Земле и всё прочее, что в те далёкие годы шло рука-об-руку с полиаморией.
Встреча началась с медитации и дыхательных упражнений. Я сжал руку Целести, а она в ответ сжала мою. Мы оба чувствовали себя не на месте.
Но не все там были таковы. Среди тех, кто был на встрече, я узнал девушку, которую я встречал на разных посвящённых научной фантастике конвентах, в том числе на том, на который мы брали с собой Ньютона, что привело к проведению RufusCon-а. Я указал на неё Целести: «Мы её встречали! Тут не только Нью-Эйджеры!»
ПолиТампа была первым случаем, когда я оказался окружён людьми, которые сознательно отвергли моногамию и искали другой способ жить. Конечно, была группа в Usenet, были письма, которые я получал от людей со всей страны. Но встретить других людей, разделяющих мои эксцентричные взгляды на отношения лично, целую комнату таких людей? Это было странно и чудесно.
Была некоторая проблема в том, что многие из этих людей имели опять же эксцентричные идеи по поводу таких вопросов как связь болезней с бактериями и эффективность кусочков кварца при лечении простуды. Это, в некотором смысле, омрачило радость от того, что я нашёл людей, с которыми мог бы в противном случае идентифицироваться. Я всё ещё чувствовал себя чужаком — увлечённый компьютерами рационалист среди нео-хиппи. Но сам факт, что я мог поговорить с людьми, которые знали, которые могли понять мои чувства, был сногосшибателен.
И он добавлял уверенности. До 1990-х полиамория не была чем-то таким, чем занималось много людей и полиаморное сообщество, если и существовало, то всё равно ещё не было вооружено рекомендациями, основанными на опыте. Полиамория была практически исключительно тем, что делают пары. Люди, которых мы встречали на этих ранних встречах ПолиТампы, за некоторыми исключениями склонялись к тоже же подходу, что и мы с Целести: встретить кого-нибудь, влюбиться, объявить эти отношения главными, после чего строить другие, меньше отношения, жёстко ограниченные и всегда подчинённые отношениям главной пары. Дополнительные партнёры могут получить в этой структуре столько пространства, сколько им позволит основная пара и только до тех пор, пока она позволяет.
Мы с Целести стали завсегдатаями ПолиТампы. Группа становилась всё больше. На нашей первой встрече было меньше дюжины людей. Годом позже обычным числом было тридцать. Ещё год спустя не было ничего необычного, если собиралось сорок пять человек. И по мере повышения популярности группы, в ней появлялось всё больше людей, с которыми я мог идентифицироваться. Студенты, «белые воротнички», компьютерщики и подрядчики по ремонту кровель — все собирались, чтоб поговорить об открытой немоногамии.
Встречи всегда проходили в домах участников. Когда тройка, которая начала проводить эти встречи, уехала в процессе построения своих карьер, мы с Целести взяли проведение встреч на себя. Количество людей всё увеличивалось. Целести полюбила проводить эти ежемесячные встречи. Иногда, по специальным случаям, она готовила на всех огромную лазанью. Её лазанья стала в местном поли-сообществе легендарной. В течении двух дней она любовно готовила всё вручную, в том числе лапшу.
Примерно тогда же, когда ПолиТампа переехала к нам, а я по-прежнему встречался с Беллой, я познакомился на конвенте с Марианной. Она была остроумной, живой и чертовски сексуальной. Мы разговорились на вечеринке в чьём-то гостиничном номере и мгновенно оказались сражены. Она сказала, что ищет отношений, которые не мешали бы её научной работе и карьере и дала мне свой номер телефона. Я дал ей свой. Вскоре мы стали любовниками.
Марианна любила флиртовать и обладала необычным чувством юмора. Она, как и я любила тосты. Я помню её, входящую однажды днём в спальню с клубничным тостом в руке, одетую в одну только футболку. «У тебя на кухне остался только один тост» — сказала она, обхватывая меня ногами. «Я трахну тебя за это!»
Она была склонна к экспериментам и восхитительно раскована. Как то раз, в начале наших отношений, мы решили поиграть в игру: «Давайте посмотрим, сколько времени Франклин сможет удерживать Марианну возбуждённой и на грани оргазма, однако не переходя её». Ответ оказался шестью часами тридцатью семью минутами. Именно столько времени прошло к тому моменту, когда она поняла, что ей надо идти домой, чтобы встать завтра утром на занятия. Я проводил её до дверей, по-прежнему дрожащую и неудовлетворённую. Однако, несмотря на это и другие очаровательно ужасные вещи, которые я делал, она продолжала возвращаться.
Марианна представляла собой пример идеального дополнительного партнёра. Ей требовалось довольно мало моего времени. Её основное внимание было приковано к тому, чтоб завершить обучение, а потом заняться карьерой, так что она не была заинтересована в том, чтоб жить со мной или строить более тесные отношения. Как она говорила, её основным партнёром была карьера и это был очень требовательный партнёр. Он оставлял очень мало пространства для традиционной личной жизни.
Во многих смыслах наши отношения выглядели скорее похожими на «друзей-любовников», чем на «любовь». Не было никаких ожиданий постоянства. Мы проводили время вместе тогда, когда наши расписания позволяли это. Мы любили друг друга, но не считали, что нам надо двигаться в сторону традиционных постоянных отношений.
Я не пытаюсь сказать, что это был только секс. Мы делали и некоторые вещи, которые люди обычно ассоциируют с отношениями. Например, мы наслаждались объятиями. Марианна была обнимателем мирового класса, она могла бы получить золотую олимпийскую медаль, если бы только такие соревнования проводились. Мы подолгу прогуливались по пляжу, мы запускали большой воздушный змей с укрепленной на нём управляемой камерой, и она управляла этой камерой по радио. Мы, взявшись за руки, бродили по ночному городу, разговаривая о наших мечтах и надеждах.
Но у нас не было ожиданий друг от друга. И это работало. Мы оба были по-настоящему счастливы. Ни один из нас не чувствовал потребность съезжаться или обеспечивать какие-нибудь привычные отличительные признаки типичного романа. Ни один из нас не нуждался в переходе к «нормальному» пути, по которому обычно двигается любовь.
Целести нуждалась во мне. Марианна — нет. Было ясно, что она может быть счастлива без меня, но она хотела меня. Она выбрала быть со мной потому, что ей нравилось моё присутствие в её жизни, а не потому, что оно было необходимо. И это было здорово. Со мной такого раньше не случалось, и было отрадно быть с кем-то потому, что это был её выбор, а не потому, что она чувствует, что у неё нет другого выбора.