Франклин Во - Смешение карт: воспоминания о разрушительной любви

Тем не менее эти письма терялись среди гневных тирад. Меня удивлял уровень ярости в некоторых из них. Полиаморное сообщество, похоже, было в целом не готово к множественным отношениям, расширяющим возможности всех их участников.

Я начал понимать, что ключевая проблема была очень простой — доверие. Целести любила меня, но не доверяла мне. Она не верила в то, что я искренне хотел быть с ней. Так как она не доверяла мне, она не могла доверять и моим любимым. Она считала, что любая из них может превратиться в ту, ради которой я её покину, в ту, которая захочет меня всего для себя самой.

Письма, которые я получал о Декларации Прав Дополнительного Партнёра, отражали недостаток доверия. Под всей это гневной риторикой было скрыто одно единственное опасение, написанное сотнями различных способов: Как без строгих правил я смогу верить в то, что любимые мной люди не покинут меня?

И я начал постепенно понимать ещё одно: нельзя любить без доверия. Правила и условия, которые хотела Целести, были созданы для того, чтоб смягчить мои остальные отношения, отрезать их от всего, что им было необходимо для жизни и развития, потому, что она не верила, что я действительно хочу быть с нею.

Три наихудших момента моей жизни случились в машинах.

Когда мы с Амбер поняли, что её переезд в Орландо не смог улучшить то, что он должен был улучшить, и расстояние только делает несчастнее нас обоих, она вернулась обратно в Тампу. Мы стали чаще видеться. Иногда она составляла мне компанию в моём офисе, где мы работали вместе, радуясь возможности побыть рядом.

Осенью 2003-го мы с Амбер ехали в офис. Мой мобильник зазвонил, когда мы пробирались через загруженные улицы центра Тампы.

— Алло? — сказал я.

— Это я, — ответила Целести. — Послушай. Я хочу, чтоб ты что-то сделал.

— Хорошо. Что именно?

Целести ответила после небольшой паузы:

— Того, что ты завершил отношения с Элейн недостаточно. Я хочу, чтоб ты прекратил и дружбу с ней. Начиная с этого момента, я хочу, чтоб ты никогда больше не разговаривал с ней. По любой причине.

Ослеплённый слезами, я заехал на парковку у фаст-фуда. Мне не верилось, что требование Целести было справедливым, уместным или разумным. Насколько я помню, я никогда не считал, что один участник пары может говорить другому отказываться от друзей. Даже когда я считал, что я не могу ожидать, что кто-то примет мою полиамурность и считал разумным, когда один человек контролирует любовные отношения другого, я никогда не думал, что потребовать от другого человека прекратить дружбу — нормально. На это я никогда не соглашался.

Но когда этот момент пришёл, я подчинился. Я сказал Целести, что не приму нового вето, но когда дошло до дела — я сделал это. Я заглянул в пропасть и зажмурился. Позвонил Элейн и сказал, что больше никогда не смогу с ней поговорить.

Амбер сидела со мной в фаст-фуде, обнимая меня, пока я плакал. Я больше ничего не помню об этом дне.

Понятное дело, Амбер была обеспокоена тем, чем могут обернуться для неё все эти события. Когда Целести потребовала прекратить дружбу с Элейн, стало ясно, что она хочет и готова тщательно контролировать все мои взаимодействия с другими людьми.

За несколько лет до этого, примерно тогда, когда Белла переехала в Атланту, Целести пришла ко мне с новым пунктом для наших соглашений. «Я хочу зарезервировать праздники только для нас.» Её родители переехали в Вирджинию. «Я хочу, чтоб мы провели с ними праздники. И я не хочу, чтоб с нами ехал кто-либо ещё. Только ты и я, хорошо?»

Так как её родители не знали о нашей немоногамности, это казалось разумным. Таким образом я согласился с тем, что все главные праздники и, в первую очередь, Рождество будут зарезервированы исключительно за Целести. Следующие полдюжины лет или около того я встречал Рождество в тесной и сыроватой гостевой комнате в подвале дома её родителей, изобретая способы избежать контакта со своими свойственниками. Я устанавливал свой большой и неуклюжий компьютер на шаткий деревянный столик, стоявший в ногах кровати. Гостевая комната была мала, нас двоих она вмещала с трудом. В ней была узкая кровать с жёстким матрасом, покрытым зелёным стёганым покрывалом, в которой нам едва хватало места для сна. Я проводил ночи на краешке, всегда опасаясь с грохотом свалиться на пол посреди ночи.

Мой компьютер делал эту крохотную комнату ещё меньше. Но он давал мне возможность сбежать. Я всегда мог сказать: «Ну, сейчас мне надо сделать кое-какую работу!» и избежать неприятных разговоров с семьёй Целести о политике, или о том как современные дети не понимают каково было в старые времена или о том насколько всё было лучше на родине.

Во время одного из этого визитов, состоявшегося в октябре 2003-го, я начал кое-что замечать в том, как общаются между собой её родители. В тот год напряжение было особенно велико: пара снайперов завела обычай перемещаться туда и сюда вдоль трассы I-95, стреляя в случайных людей, заправляющих свои машины. Одно такое нападение произошло не очень далеко от места, где жили родители Целести. Нервозность была явной. Все разговаривали о снайперах. Заправляясь, люди приседали за своими машинами, качались и подпрыгивали.

Однажды вечером за ужином, отец Целести заговорил со мной об авиамоделях. Он знал, что я интересуюсь запуском радиоуправляемых моделей самолётов и всегда хотел заняться этим сам. В тот вечер мы с ним общались очень легко, это был один из тех редких случаев, когда мы действительно понимали друг друга. Он сказал: «Я только что получил по почте каталог. Мой взгляд упал очень славный учебный самолётик. Мне нравятся самолёты с ДВС, а не электрические. Было бы здорово его получить. Недалеко отсюда есть прекрасное открытое место, где люди запускают модели.»

И тут случилось кое-что интересное. Мать Целести посмотрела на него и сказала: «О, Джой, ты не хочешь делать это!» И на этом разговор прекратился.

В тот приезд я видел как это происходило ещё несколько раз. Как только Джой говорил о чём-то, что его по настоящему интересовало, к чему он чувствовал страсть, но что не включало или не интересовало её, она говорила «О, Джой, ты не хочешь делать это!» тем же самым голосом. И как только она произносила эти слова, о чём бы он не говорил, всё просто… прекращалось.

В предыдущие шестнадцать лет я старался проводить с родителями Целести настолько мало времени, как только мог, поэтому я никогда не замечал такого раньше. Но как только я заметил, стало очевидно, что у этого образа действий есть давняя история.

«О, Джой, ты не хочешь делать это!» — я был расстроен каждый раз, когда слышал это. Было похоже, что они не просто построили отношения, в которых не было места для его собственных интересов, но ни одному из них никогда не приходило в голову, что ему позволено иметь такие интересы.

И я видел, что мои отношения с Целести плавно и незаметно следуют по этому же пути. Подобно её отцу, я так и не выработал привычку защищать свои потребности. Единственный способ сохранить с ней отношения состоял в подавлении себя, в удержании своих интересов и желаний в узде, дабы не расстроить Целести. К счастью она никогда не говорила мне этих слов, но я видел ту же закономерность. С годами её отец в совершенстве освоил искусство затыкать свои потребности ради жены. Когда я смотрел на их взаимодействие, на то как тщательно отец Целести отказывается от себя, ради службы своему браку, это отражало мои собственные действия как зеркало.

В конце того же года, в декабре, Амбер решила, что для неё важно жить вместе со мной. Это было важно и для меня. Отношения с нею разбудили во мне что-то спавшее во мне около десяти лет, то же, что годы назад побуждало меня жить вместе с Руби. Несомненно, я полиамурен не потому, что хочу заниматься сексом с кучей женщин, я полиамурен потому, что так воспринимаю семью, любовь и близкие отношения. Было впечатление, что когда-то я уже знал это, но забыл в результате распада отношений с Руби и всех последовавших волнений. В 2003-ем я вспомнил об этом благодаря Амбер.

Удивительно, но Целести согласилась с тем, чтоб Амбер поселилась с нами. Возможно на это повлияло её понимание ущерба, нанесённого нашим отношениям двумя наложенными на Элейн вето.

Однажды ночью, когда Амбер уже перебралась в одну из гостевых комнат второго этажа, она сказала мне: «Любить тебя похоже на хождение по минному полю с завязанными глазами. Я никогда не знаю заранее, не взорвётся ли то место, на которое я наступаю.» Вне зависимости от того, насколько осторожна была Амбер, было практически невозможно предсказать, что может вызвать взрыв и разбудить в Целести страх возможности оказаться брошенной, как бы добросовестно Амбер ни соблюдала правила.