Розамунда Пилчер - Снег в апреле

Каролина открыла гардероб и вытащила первое попавшееся платье, оно оказалось черным бархатным.

— Это?

— Да, я его очень люблю. Но к нему нужны темные колготки.

Каролина повесила его обратно и вытащила следующее.

— Тогда это?

Это, к счастью, было платье в восточном стиле, а не брючный костюм.

— Да. Очаровательное. К нему подойдут золотые серьги кольцами.

— Я свои потеряла.

— О, только не те, что тебе подарил Хью!

— Ну, не потеряла, а куда-то задевала. Я их куда-то положила и не могу найти. Не переживай. — Она набросила на голову бирюзовый шелк, мягкий словно пух. — Серьги кольцами на мне не смотрятся, по крайней мере, без соответствующей укладки.

Она принялась расстегивать крохотные пуговицы.

— А что Джоди? Где он будет ужинать?

— С Кэти на первом этаже. Я сказала, что он может к нам присоединиться, но он хочет посмотреть вестерн по телевизору.

Каролина распустила волосы и гладко их расчесала.

— Он сейчас там?

— Наверное.

Каролина беспорядочно побрызгала себя первыми попавшимися под руку духами.

— Если ты не возражаешь, я сначала спущусь вниз и пожелаю ему спокойной ночи.

— Только не задерживайся. Ландстромы будут здесь минут через десять.

— Хорошо.

Они вместе спустились вниз. Когда они выходили в холл, отворилась дверь гостиной и оттуда появился Шон Карпентер, державший в руках красный кувшин для льда в форме яблока с золотым стебельком, который образовывал ручку на крышке. Он посмотрел вверх и заметил их.

— Лед закончился, — пояснил он и осекся, словно комик, разыгрывающий запоздалое изумление при их появлении. Он неподвижно застыл посреди холла, глядя, как они спускаются. — Ну разве вы не прекрасны? Какая пара великолепных женщин!

Шон был мужем Дианы, а Каролине он приходился… Она называла его по-разному. Иногда говорила «муж моей мачехи». Иногда — «мой дважды-отчим». Иногда — просто «Шон».

Они с Дианой были женаты три года, но он любил говорить, что знал ее и восхищался ею куда дольше.

«Я знал ее с давних пор, — говаривал он, — думал, что у меня все схвачено, и тут она отправилась в Грецию, чтобы приобрести там на островах недвижимость, а затем я получил от нее письмо, в котором она сообщала, что познакомилась и вышла замуж за этого архитектора, Джеральда Клиберна. Ни гроша за душой, дети от прежнего брака и адская богема. Я был просто потрясен».

Как бы там ни было, он оставался верен ее памяти и, будучи от природы успешным человеком, приобрел успех и в роли профессионального холостяка — зрелого, утонченного человека, которого наперебой приглашали хозяйки лондонских аристократических домов и чей календарь встреч был заполнен на месяцы вперед.

Конечно, его одинокая жизнь была так замечательно организована и приятна, что, когда овдовевшая Диана Клиберн вернулась вместе с двумя приемными детьми, чтобы поселиться в Лондоне в своем прежнем доме, вновь связать разорванные нити и начать жизнь заново, слухи о том, что теперь будет делать Шон Карпентер, были разные. Как глубоко укоренилась в нем привычка к беззаботной холостяцкой жизни? Откажется ли он — пусть даже ради Дианы — от своей независимости, захочет ли вести банальную жизнь обычного семейного человека? Многие сильно в этом сомневались.

Но сплетники не принимали в расчет Диану. Она вернулась с Афроса еще более прекрасной и желанной, чем когда-либо. Ей было тридцать два, и она находилась в расцвете своей красоты. Шон, осторожно возобновивший их прежнюю дружбу, был сражен за несколько дней. Не прошло и недели, как он предложил ей выйти за него замуж, и возобновлял свое предложение с интервалом в семь дней до тех пор, пока она в конце концов не дала свое согласие.

И первое, что ему пришлось сделать, — самому рассказать об этом Каролине и Джоди.

— Я не могу быть вам отцом, — объяснил он им, меряя шагами ковер в гостиной и понемногу взмокая под их ясными и необычайно сходными взорами, — во всяком случае, я не знаю, как им быть. Но я хочу, чтобы вы знали, что всегда можете мне довериться и рассчитывать на мою помощь, в том числе и финансовую… В конце концов, это ваш дом… И я хотел бы, чтобы вы чувствовали…

Он сбился, проклиная Диану за то, что она поставила его в эту щекотливую ситуацию: он предпочел бы, чтобы она позволила всему идти своим чередом, чтобы его отношения с Каролиной и Джоди складывались постепенно и естественно. Но Диана по натуре была нетерпелива, она любила, чтобы все было улажено, и хотела, чтобы все было улажено немедленно.

Джоди и Каролина смотрели на Шона сочувственно, но не делали ни малейших попыток прийти ему на помощь. Им нравился Шон Карпентер, но они прекрасно видели, что Диана уже успела прибрать его к рукам. К тому же он называл их домом Мильтон-гарденс, а для них домом был и навсегда останется белый квадратный домик, который походил на кусочек сахара и стоял высоко над темно-синим Эгейским морем. Но он остался в прошлом, бесследно растворился в суматохе ушедших дней. Что теперь предпримет Диана, за кого она выйдет замуж, — это было уже не их дело. Но коли уж она решила выйти замуж, они были рады тому, что ее избранником стал большой и добрый Шон.

И сейчас, когда Каролина шла мимо него, он стоял сбоку — учтивый, церемонный и немножко смешной со своим ведерком для льда, которое держал в руках так, словно то было подношение. От него пахло одеколоном «Брют» и свежим бельем, и Каролина вспомнила подбородок своего отца, который нередко был покрыт щетиной, и его голубые рабочие блузы, которые он предпочитал носить неглажеными, прямо из стиральной машины. Еще ей вспомнились споры и сражения, в которые они с Дианой весело вступали и в которых он почти всегда одерживал верх!

И она вновь поразилась тому, как одна и та же женщина может выйти замуж за двух столь непохожих друг на друга мужчин.

Спускаться на первый этаж во владения Кэти было все равно, что перемещаться из одного мира в другой. Наверху были ковры пастельных тонов, канделябры, тяжелые бархатные шторы. Внизу все было беспорядочно, естественно и жизнерадостно. Линолеум, разукрашенный квадратами в шахматном порядке, соперничал с яркими ковриками, на занавесках были зигзаги и листья, все горизонтальные поверхности были уставлены фотографиями, китайскими пепельницами с позабытых морских курортов, раковинами и вазочками с пластиковыми цветами. В камине горел настоящий огонь, а перед ним, свернувшись в продавленном кресле и не отрывая глаз от дрожащего экрана телевизора, сидел брат Каролины Джоди.

На нем был темно-синий свитер с высоким горлом, поношенные замшевые ботинки и почему-то старая яхтенная кепка, которая явно была ему очень велика. Когда она вошла, он поднял глаза, но тут же вновь уставился в экран. Он не желал пропустить ни единого кадра, ни одной секунды событий. Каролина тихонько подошла к нему и уселась рядом. Спустя некоторое время она спросила:

— Кто эта девушка?

— О, она глупая. Она все время целуется. Одна из этих.

— Так почему же ты это не выключишь?

Он подумал, решил, что, может быть, это неплохая мысль, и вылез из кресла, чтобы выключить телевизор. Телевизор погас с коротким присвистом, и Джоди остановился на коврике у камина, глядя на Каролину.

Ему было одиннадцать. Хороший возраст: уже не малый ребенок, но еще и не вытянувшийся худенький подросток, вечно раздраженный и страдающий из-за прыщей. Он был так похож на Каролину, что незнакомые люди, видевшие их в первый раз, сразу понимали, что это брат и сестра. Но Каролина светлая, а у Джоди такие яркие рыжие волосы, что они даже отливали красным, и если у нее лишь небольшая россыпь веснушек вокруг носа, то у него они разбросаны везде, словно конфетти — на спине, на плечах и на руках. Глаза у него серые, а когда он улыбается — медленно и обезоруживающе, — видны новые зубы, великоватые для его лица и чуть-чуть кривоватые, как будто они расталкивали друг друга, чтобы пролезть.

— А где Кэти? — спросила Каролина.

— Наверху, в кухне.

— Ты поужинал?

— Да.

— Ты поел то же, что подадут нам?

— Я поел немного супа, но всего остального мне не хотелось, поэтому Кэти пожарила мне яичницу с беконом.

— Я бы с удовольствием съела ее с тобой вместе. А ты видел Шона и Хью?

— Да, я поднимался наверх, — он скорчил рожицу, — тебе не повезло: Холдейны приедут.