– А что случилось? – спросил он.

– Пора выходить.

– Выходить?

Исай забыл вчерашний разговор. Его утомленная голова приготовилась к обычному, ничем не примечательному дню.

– Ты уже ничего не помнишь? – разозлился Марселен. – Ты эти шутки брось.

– Да, помню я, помню, – поспешно сказал Исай.

– Смотри мне, ты обещал!

– Да, обещал.

– Что ты обещал?

Исай озабоченно рылся в памяти. Он готов был заплакать от чувства вины и ощущения собственного бессилия.

– Ты не знаешь? Не знаешь, что обещал?

– Подожди, – прошептал Исай. – Сейчас...

Он морщил лоб, прерывисто дышал. Вдруг детская улыбка расплылась на его лице.

– Все. Вспомнил. Я обещал провести тебя по южному склону.

– Ну, слава Богу! Разобрался что к чему!

Вставай, вставай!

– Видишь, – гордо сказал Исай, – я вспомнил!

Они стояли рядом, не произнося ни слова, надевали на себя толстые носки, ботинки, суконные гетры, шерстяные жилеты, шарфы, перчатки, варежки, шерстяные шлемы, прикрывающие уши теплые шапки. Вчера они разложили одежду на двух стульях, проверили страхующие и вспомогательные веревки, ледорубы, крючья, кошки, трикони, снегоступы. Набили рюкзаки запасными свитерами и провизией: ржаным хлебом, салом и сыром.

Вдобавок к съестным припасам они взяли в дорогу флягу с вином и маленькую бутылочку виноградной водки. Ели они, не садясь за стол. Ночные сборы вернули Исая в прошлое, на несколько лет назад. Его не оставляло странное чувство, будто он проживает свою жизнь заново, и не было с ним того несчастного случая. Очнувшись от своих мыслей, он пошел в хлев задать овцам сена и подоить коз.

Животные удивились тому, что их потревожили в столь неурочный час. Вялые спросонья овцы блеяли тонкими голосами. Когда они умолкали, Исаю слышалось жужжанье пчелиного роя: это их челюсти пережевывали сухую траву. Тепло и запах покоя исходил от этих полусонных существ. Порой он видел, как колышатся в сумраке их обросшие шерстью бока, подобно лодкам у причала, которых качает на подернутой зыбью воде. Он сидел на корточках в окружении своего стада и жалел о том, что оставляет его на целый день.

– Я вернусь сегодня вечером, обязательно вернусь. Ты уж объясни им, Мунетта, все получше, чтобы они не беспокоились.

Марселен толкнул дверь в хлев.

– Поторопись! Нельзя терять ни минуты, если мы хотим на рассвете подойти к скалам.

Исай принес на кухню полное ведро молока, кончиком пальца выловил несколько волосков, которые плавали на поверхности, надел на плечи рюкзак и зажег свечку в складном фонаре со слюдяными окошками.

– Ну так что, ты решил не брать с собой лыжи? – спросил Марселен.

– Нет, – ответил Исай. – Снег еще не лег на нижних склонах, а лыжи за спиной будут только мешать нам на скалах.

– Можно оставить их внизу и забрать на обратном пути.

– Это ни к чему. Все равно снегоступы лучше.

– Дались тебе эти снегоступы. Никто уже с ними не ходит. Это вчерашний день.

– Не спорь, Марселен. Лыжи – изобретение молодых. А я, сколько себя помню, всегда ходил со снегоступами. Ты меня не переделаешь. Я так привык.

– Ладно. Пусть будут снегоступы. Погаси лампу, Зай.

Исай погасил лампу, открыл дверь и первым ступил в морозную ночь. Слабый ветерок поднимал на склонах сверкающую пыль и загонял ее на обратную сторону холмов.

Исай потянул носом воздух, вглядываясь вдаль.

– Да, неважное дело. Скоро снова подует северный ветер.

Деревня осталась у них позади, и они все дальше уходили от человеческого жилья.

Впереди медленным, размеренным шагом с фонарем в руке шел Исай. Он слышал, как ему в спину дышит Марселен, как поскрипывает снег у него под ногами. Пламя свечи, качаясь в такт шагам, выхватывало из темноты то застывшие снежные волны, то валун с надвинутым набок ночным колпаком, то куст с заиндевелыми ветвями. Дальше их путь перерезал горный ручей – черный поток с меловыми берегами. Они перешли через ручей по деревянным мосткам. Воздух был зыбок, свеж, пропитан запахом влажного камня.

Исай все дальше проникал в ночную мглу, и не было теперь для него ничего важней характера снега и повадок ветра. Однообразное движение согревало тело и гнало прочь все мысли. Спокойствие, царившее в его голове, было безмолвием после взрыва пушечного ядра. Плечи расправились, колени были подвижны. Он радовался тому, как легко тело вошло в привычный ритм дальних горных походов. Ему были знакомы каждый камень, каждая кочка на дороге. Ночные наваждения, преображенные льдом картины не могли сбить его с пути. Так он шел около двух часов, неторопливо и неутомимо. Потом земля стала тверже, склон пошел круче, встал, как щит, который подпирают сзади руками.

Под воздушной мглой ночного неба проступил густой мрак леса, точно осадок на дне таза. Они вошли под неподвижную колоннаду лиственниц. Чернота пятилась, отступая перед фонарем. И он прокладывал узкую просеку света: по обе стороны от тропинки вырастали из мрака прямые красные стволы, как бы срубленные на высоте человеческого тела. Мощные корни взрывали белую гладь дороги. Трещали ветки под лапами невидимого зверя. Широкие полосатые тени кружили вокруг деревьев, потом смыкались, как пластины черного шелкового веера. Иногда Исаю в лицо летела пригоршня блестящей снежной пыли, и он жадно вдыхал растворенную в воздухе свежесть. Вскоре пришлось поменять свечу. Марселен горячился:

– Что ты так возишься! Как будто спишь на ходу! Шевелись поскорее!

Они пошли дальше. Новая свеча была слабее предыдущей. Темный свод над ними опустился ниже, обрубая почти под корень стволы лиственниц. Исай сощурился, устав от бесконечной череды стоявших навытяжку призраков.

– Я не думал, что это так далеко, – сказал Марселен.

– Это только кажется, что близко.

– Ты уверен, что к восьми часам мы подойдем к скалам.

– Да.

– А, по-моему, ты ошибаешься.

– Нет, в этом я не могу ошибиться. У снеговой границы мы отдохнем и перекусим.

Хочешь есть?

– Нет.

– Ну, немного поесть просто необходимо.

Поток ледяного ветра охватил плечи. Они уже были на краю леса. Бледная зыбь размывала контуры деревьев. Полоса света расплылась, поблекла и вывела их на заснеженный пригорок. За ним ночной мрак сливался с густым туманом. Его легкие кисейные занавески плавно колыхались в ночи, скрещивались, разлетались в стороны, беззвучно рвались.

– Ничего пока не видно, – сказал Марселен.

– Да, нет же, – отозвался Исай. – Смотри, вот там...

Он показал на серую неясную массу вдали: она казалась сгустком тумана, застывшим у горизонта.

– Скала, – сказал Исай.

Его глаза округлились. Как сомнамбула, внезапно выведенный из забытья, он с удивлением озирался по сторонам, не узнавая места своего пробуждения.

– Что с тобой?

– Все это очень странно.

– Не болтай. Иди вперед!

– Да, Марселей. Сейчас, – кивнул Исай, но не двинулся с места.

С каждой минутой он все отчетливей осознавал дерзость своей затеи. Он содрогался от одной мысли о том, на что решился. Им предстоял головокружительный подъем по отвесной скале, покрытой ледяной броней. И все для того, чтобы там наверху взять деньги у погибших... «Как я мог это допустить? Еще утром не поздно было отказаться». Но в голове была пустота, ноги шли сами собой. А там в деревне никто ничего не подозревает...

– Давай, давай! Пошевеливайся! Нечего слюни распускать!

Марселей толкнул его кулаком в спину.

– Послушай, а может быть, все-таки лучше вернуться, – выдавил Исай.

– Если хочешь, возвращайся. А я пойду один.

– Один! Да я не пущу тебя одного.

– Сдвинешься ты с места наконец!

Исай вздохнул и, согнувшись, пошел вперед. Он делал это не из любви к деньгам, его поступком двигала любовь к брату. Не мог он позволить, чтоб Марселен, потеряв надежду продать дом, упустил и этот случай.

Есть вещи, в которых нельзя отказать брату.

Он подбадривал себя, думая о том, что их ждет впереди, если поход удастся: «Мы починим хлев, у нас будет большое стадо...» Но что все это стоило в сравнении с его страхом и тоской.

Небо на востоке стало пепельно-сизым.

День еще не наступил, но ткань ночного неба кое-где уже посветлела. Резвый ветер шелковой лентой скользнул по губам Исая. За расплывающимися облаками угадывался волнистый контур плато, которое полого поднималось вверх, к первым скоплениям скал.